Преступник и преступление на страницах художественной литературы

Цель специального предупреждения неразрывно связана и с целью исправления осужденного. Эта цель предполагает превращение преступника в законопослушного гражданина, а ее реализация сегодня возможна в следующей форме: убедить и заставить осужденного хотя бы под страхом наказания не нарушать уголовный закон^[104]. Само по себе исправление осужденных в Уголовно-исполнительном кодексе определяется как формирование у них уважительного отношения к человеку, обществу, труду, нормам, правилам и традициям человеческого общежития и стимулирования их правопослушного поведения. При этом основными средствами исправления осужденных являются установленный порядок исполнения и отбывания наказания (режим), воспитательная работа, общественно полезный труд, получение общего образования, профессиональная подготовка и общественное воздействие. Антипримером того, каким не должно быть содержание в исправительном учреждении, служит иллюстрация из романа известного американского писателя Э. Синклера «Джимми Хиггинс». Его герой за участие в рабочем движении попал в тюрьму, порядки в которой были таковы, что каждый заключенный мог сам для себя решить, «быть ли ему налетчиком или взломщиком, подделывать ли ему чеки или «работать» на верхних этажах»^[105].

В русской классической литературе можно найти примеры того, как цель исправления осужденного нередко ставилась под сомнение. Лучшая иллюстрация сказанного — «Записки из мертвого дома» Ф.М. Достоевского. «Остроги не исправляют преступников, они только их наказывают. Кто может сказать, что выследил глубину этих погибших сердец и прочел в них сокровенное со всего света? <…> Да, преступление, кажется, не может быть осмыслено с данных общепринятых точек зрения, и философия его несколько потруднее, чем полагают»^[106].

Согласно ст. 297 Уголовно-процессуального кодекса, приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым. Приговор признается законным, обоснованным и справедливым, если он вынесен в соответствии с требованиями УПК и основан на правильном применении уголовного закона.

Например, несправедливым можно считать приговор, по которому осужден невиновный^[107]. В этой связи хотелось бы привести краткую беседу А.И. Герцена с его давним знакомым, судьей, товарищем председателя в очерке «Мимоездом». Герцен попросил судейского чиновника при рассмотрении дела одного крестьянина обратить внимание на некоторые «облегчающие обстоятельства» и смягчить наказание. Судья просьбу выполнил, и тогда писатель его спросил: «…Ну, а если б я не пришел, да не попросил бы вас прочитать дело, мужика-то бы наказали строже, нежели надобно?» — «Что делать, батюшка, — отвечал старик <…> признаюсь, как огня боюсь отыскивать облегчающие причины»^[108]. И объяснил писателю, что как только он начнет обращать внимание на эти «облегчающие причины» и раздумывать над ними, то дорассуждается до того, что подсудимый невиновен.

«Ночью придет дело в голову, вникнешь, порассудишь; не виноват, да и только… Оправдай этого, оправдай другого, а там третьего… Что же начальство скажет? все оправдывает, словно дурак какой-нибудь, — да и самому совестно… Пожалуйста, батюшка, по Питеру-то не рассказывай такого вздору, — ну что скажет министр или особа какая? Баба, а не товарищ председателя»^[109].

Особенная часть

Убийства

Убийство (ч. 1. ст. 105 УК РФ)

Вряд ли найдется еще преступление, которому художественная литература уделяла бы большее внимание, нежели убийству. Восходящее к библейским временам, убийство всегда находило отражение в произведениях писателей и поэтов.

Согласно ст. 105 УК РФ, убийством признается умышленное причинение смерти другому человеку. Уголовный закон и наука уголовного права, как известно, разделяют убийство на следующие виды: простое убийство (без отягчающих и смягчающих обстоятельств) — ч. 1 ст. 105 УК РФ; квалифицированное убийство (с отягчающими обстоятельствами) — ч. 2 ст. 105 УК РФ; привилегированное убийство (убийство со смягчающими обстоятельствами) — ст. 106, 107, 108 УК РФ.

К простому убийству (убийству без отягчающих и без смягчающих обстоятельств) относятся, например, убийства, совершенные в ссоре или в драке при отсутствии хулиганских побуждений, из ревности, по мотивам мести, зависти, неприязни, ненависти, возникающих на почве личных отношений^[110].

Литературные произведения, вне зависимости от жанра, повествуют, как правило (если речь идет о мотиве), об убийстве из ревности, мести, зависти, корыстных побуждений. Последний субъективный признак характеризует квалифицированный состав убийства, а потому будет рассмотрен позже.

Ревность как мотив убийства оценивается в специальной литературе не однозначно. Так, Э.Ф. Побегайло считает, что ревность сама по себе не является низменным побуждением^[111]. По мнению М.К. Аниянца, ревность — отвратительный пережиток прошлого, независимо от того, по какой причине она у лица возникла, убийства на этой почве должны строго наказываться^[112].

Данная оценка ревности, построенная, как видим, на идеологическом фундаменте, вряд ли может считаться сколько-нибудь объективной, ибо этот «отвратительный пережиток прошлого» является постоянным спутником развития не только человечества, но и эволюции всего живого на Земле вообще^[113]. Нельзя в этой связи не упомянуть высказывание известного ученого-психолога В.Л. Леви о ревности и ее биологической роли: «На эволюционной лестнице отсутствие ревности совпадает с отсутствием избирательности в отношениях, черви и мухи совсем не ревнивы… Охранительница рода, спасительница генофонда от хаотического рассеивания; утвердительница права на жизнь достойнейших; побудительница развития — вот что такое ревность в природе. И чем выше существо по уровню умственного развития, тем ревнивее»^[114].

Показательной является в этой связи позиция А.С. Пушкина, для которого, как отмечает А.В. Наумов, «существовало как бы два уровня ревности. Во-первых, ревность-любовь, ревность как едва ли не неизбежный спутник любви (вряд ли наступит такое время, когда, например, человек сможет оставаться равнодушным к тому, что его оставляет любимый человек, это было бы грубым упрощением человеческих отношений…). В своем письме к жене поэт писал: «<…> мой ангел. Конечно же, я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом. Из этого еще не следует, что я равнодушен и не ревнив»^[115].

В.Л. Леви приводит отрывок из своего диалога с одним из мучимых ревностью пациентов: «…В том дело, что ты ревновать не умеешь. Ревнуешь как павиан, как скотина, прости, это мягко сказано. Бездарно ревнуешь, по-свински… Ты имеешь представление о том, что такое настоящая ревность, МУЖСКАЯ ревность воина и художника, рыцаря и поэта? О том, какой она должна быть великолепной и мощной, утонченной и всепроникающей, какое неописуемое наслаждение должна доставлять женщине… Всякая нормальная женщина мечтает, чтобы ее ревновали! Да-да, мечтает, грезит по ночам, но только о такой ревности, о такой красивой… Как дай вам Бог любимой быть другим…»^[116]. В свое время еще С. Буффле заметил, что «ревность — сестра любви…»^[117]

Иная ревность (по Пушкину) обычно связывается с местью за то, что обожаемый объект не отвечает тем же, что приближает позицию поэта к современной трактовке в уголовно-правовой науке и судебной практике социально-психологического содержания ревности как мотива преступления^[118].

Ревность, возникающую из взаимоотношений мужчины и женщины, когда он или она не отвечают взаимностью, либо «произрастающую» из подозрений о мнимой или действительной измене любимого человека, называют в уголовно-правовой литературе эротической ревностью^[119].