Последняя мистификация Пушкина

Мой дра­го­цен­ный друг, бла­го­да­рю за две при­слан­ные то­бою за­пис­ки. Они ме­ня не­мно­го ус­по­кои­ли, я в этом ну­ж­дал­ся и пи­шу эти не­сколь­ко слов, что­бы по­вто­рить, что все­це­ло на те­бя по­ла­га­юсь, ка­кое бы ты ре­ше­ние не при­нял, бу­ду­чи за­ра­нее убе­ж­ден, что во всем этом де­ле ты ста­нешь дей­ст­во­вать луч­ше мое­го. Бог мой, я не се­тую на жен­щи­ну и сча­ст­лив, зная, что она спо­кой­на, но это боль­шая не­ос­то­рож­ность ли­бо бе­зу­мие, че­го я, к то­му же, не по­ни­маю, как и то­го, ка­ко­ва бы­ла ее цель. За­пис­ку при­шли зав­тра, чтоб знать, не слу­чи­лось ли че­го за ночь, кро­ме то­го, ты не го­во­ришь, ви­дел­ся ли с се­ст­рой у тет­ки и от­ку­да ты зна­ешь, что она при­зна­лась в пись­мах… Во всем этом Ека­те­ри­на – доб­рое соз­да­ние, оно ве­дет се­бя вос­хи­ти­тель­но[61].

Ка­ва­лер­гард на­хо­дил­ся под впе­чат­ле­ни­ем, про­из­ве­ден­ным дву­мя за­пис­ка­ми. Пер­вая, бы­ла без­ус­лов­но ус­по­кои­тель­ной, по­сколь­ку из­ве­ща­ла о двух­не­дель­ной от­сроч­ке, вто­рая, в це­лом, то­же го­во­ри­ла об ус­пе­хе – со­гла­сии Загряж­ской на сва­тов­ст­во Дан­те­са. Огор­ча­ло лишь из­вес­тие о «не­ум­ном» по­ве­де­нии же­ны по­эта. Ни­че­го серь­ез­но­го, ком­про­ме­ти­рую­ще­го На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну, за­пис­ки, как уже от­ме­ча­лось, не со­дер­жа­ли, ина­че Дан­тес так лег­ко не за­го­во­рил бы о них в су­де, но все же яв­ля­ли бес­такт­ность, по­сколь­ку бы­ли адре­со­ва­ны за­муж­ней жен­щи­не. Сам факт их су­ще­ст­во­ва­ния, не го­во­ря уже о со­дер­жа­нии, тре­бо­вал объ­яс­не­ний, и они тут же по­сле­до­ва­ли. Гек­кер­ны на­пи­са­ли На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не пись­мо в из­ви­ни­тель­ном то­не, зная, что она не­пре­мен­но по­ка­жет его мужу:

Мне воз­ра­зят, что я дол­жен бы был по­вли­ять на сы­на? Г-жа Пуш­ки­на и на это мог­ла бы дать удов­ле­тво­ри­тель­ный от­вет, вос­про­из­ве­дя пись­мо, ко­то­рое я по­тре­бо­вал от сы­на, — пись­мо, ад­ре­со­ван­ное к ней, в ко­то­ром он за­яв­лял, что от­ка­зы­ва­ет­ся от ка­ких бы то ни бы­ло ви­дов на нее. Пись­мо от­нес я сам и вру­чил его в соб­ст­вен­ные ру­ки. Г-жа Пуш­ки­на вос­поль­зо­ва­лась им, что­бы до­ка­зать му­жу и род­не, что она ни­ко­гда не за­бы­ва­ла впол­не сво­их обя­зан­но­стей[62].

Ес­те­ст­вен­но, ни­ка­ко­го осо­бо­го дав­ле­ния по­слан­ник на сы­на не ока­зы­вал, и ре­ше­ние бы­ло при­ня­то со­гла­со­ван­но, но дей­ст­во­вать Гек­кер­ну при­шлось в оди­ноч­ку. Ко­гда имен­но, он пе­ре­дал пись­мо На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не, не­из­вест­но, но, ду­ма­ет­ся, про­изош­ло это в бли­жай­шие день-два.

В за­пис­ке Дан­те­са осо­бым об­ра­зом вы­све­че­на роль Ека­те­ри­ны. Ее по­ве­де­ние на­зва­но вос­хи­ти­тель­ным, и это как буд­то бы не ос­тав­ля­ет со­мне­ний в ее раз­ру­ши­тель­ном со­труд­ни­че­ст­ве с Гек­кер­на­ми. Но что по­ни­мать под со­труд­ни­че­ст­вом, ес­ли речь шла о дав­но уже ус­та­нов­лен­ных близ­ких от­но­ше­ни­ях меж­ду мо­ло­ды­ми людь­ми?! Нет ни­че­го уди­ви­тель­но­го в том, что Ека­те­ри­на рас­ска­зы­ва­ла ка­ва­лер­гар­ду обо всем про­ис­хо­дя­щем с ней в эти дни. И на­до по­ла­гать, до­маш­ние зна­ли об этом и мог­ли за­ра­нее ре­шить, о чем го­во­рить, а о чем умол­чать в при­сут­ст­вии стар­шей се­ст­ры.

Но вот во­прос Дан­те­са: «ты не го­во­ришь, ви­дел­ся ли с се­ст­рой у тет­ки и от­ку­да ты зна­ешь, что она при­зна­лась в пись­мах?» - при всей ка­жу­щей­ся про­сто­те, за­став­ля­ет за­ду­мать­ся. Ес­ли не Ека­те­ри­на, то кто то­гда пре­ду­пре­дил послан­ни­ка? Вы­хо­дит, в до­ме по­эта был под­лин­ный, «тай­ный» ос­ве­до­ми­тель Гек­кер­нов? И хо­тя пря­мой от­вет по­слан­ни­ка не из­вес­тен, не труд­но до­га­дать­ся, что это бы­ла Алек­сан­д­ри­на. Ни­ко­го дру­го­го Пуш­кин и На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на не ста­ли бы по­свя­щать в под­роб­но­сти сво­его объ­яс­не­ния. И ни­кто дру­гой не ре­шил­ся бы сплет­ни­чать об этом, пусть да­же до­но­сить тет­ке (пред­по­ло­жим, что Гек­керн уз­нал но­вость от нее).

Но вер­нем­ся на­зад - к на­ча­лу дня 6 но­яб­ря. При встре­че с Пуш­ки­ным Гек­керн про­из­нес за­го­тов­лен­ную речь, буд­то из раз­го­во­ра с сы­ном по­нял, что его не­лов­кое по­ве­де­ние с На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной мог­ло раз­дра­жать по­эта, но пред­ло­жил все спи­сать на ог­ре­хи мо­ло­до­сти, по­сколь­ку ка­ва­лер­гард, по его сло­вам, со­би­рал­ся в са­мое бли­жай­шее вре­мя свя­зать судь­бу с дру­гой жен­щи­ной. Имя не­вес­ты, ес­те­ст­вен­но, не на­зы­ва­лось, а пра­ви­ла хо­ро­ше­го то­на не по­зво­ля­ли Пуш­ки­ну ос­ве­до­мить­ся о нем до ог­ла­ше­ния по­молв­ки. Соб­ст­вен­но, для ее осу­ще­ст­в­ле­ния Гек­керн и по­про­сил не­дель­ную от­сроч­ку.

Это был в выс­шей сте­пе­ни «ди­пло­ма­ти­че­ский» раз­го­вор – ис­кус­ст­во, за ко­то­рое по­том оба рас­пла­чи­ва­лись. О встре­че у По­ле­ти­ки не го­во­ри­ли, об ано­ним­ке то­же – ина­че при­шлось бы хва­тать­ся за пис­то­ле­ты. Обош­лись об­щи­ми фра­за­ми и на­ме­ка­ми. Еще бы - же­нить­ба ка­ва­лер­гар­да уст­раи­ва­ла Пуш­ки­на! Она вы­гля­де­ла обыч­ным на Ру­си на­ка­за­ни­ем буй-мо­лод­ца. По­эт с удо­воль­ст­ви­ем до­ба­вил от се­бя еще не­дель­ку, чтоб толь­ко это ме­ро­прия­тие со­стоя­лось.

Те­перь мож­но бы­ло вый­ти к же­не и ска­зать, что ее чу­дес­ный по­клон­ник уте­шил­ся в объ­я­ти­ях дру­гой жен­щи­ны. Ду­ма­ет­ся, Пуш­кин на ка­кое-то мгно­ве­ние ис­пы­тал удов­ле­тво­ре­ние, а На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на сму­ще­ние и раз­оча­ро­ва­ние. Это по­зво­ли­ло по­эту впо­след­ст­вии за­клю­чить:

я за­ста­вил ва­ше­го сы­на иг­рать роль столь по­теш­ную и жал­кую, что моя же­на, удив­ленная та­кой по­шло­стью, не мог­ла удер­жать­ся от сме­ха, и то чув­ст­во, ко­то­рое, быть мо­жет, и вы­зы­ва­ла в ней эта ве­ли­кая и воз­вы­шен­ная страсть, угас­ло в от­вра­ще­нии са­мом спо­кой­ном и впол­не за­слу­жен­ном.

В та­ком при­под­ня­том на­строе­нии и за­стал Пуш­ки­на вер­нув­ший­ся Жу­ков­ский. Как про­хо­дил их пер­вый раз­го­вор?

«При­вет, Алек­сандр Сер­ге­ич, я слы­шал, ты со­би­ра­ешь­ся драть­ся?».

А мо­жет, Жу­ков­ский спро­сил: «Я ви­дел Гек­кер­на. Что у те­бя с ним?»

Или по­эт сам, не до­жи­да­ясь во­про­сов, вы­ло­жил: «Вот при­шел па­па­ша из­ви­нять­ся за по­ве­де­ние сын­ка. Же­нят те­перь мо­лод­ца».

Ос­та­ет­ся толь­ко до­га­ды­вать­ся. Но один во­прос Жу­ков­ский дол­жен был за­дать не­пре­мен­но - что за­ста­ви­ло по­эта вы­звать Дан­те­са на ду­эль? Ка­за­лось бы, че­го про­ще - от­крыть­ся дру­гу, рас­ска­зать ему о встре­че у По­ле­ти­ки. Вме­сте с тем, де­ло ула­жи­ва­лось, а не­при­ят­ные вос­по­ми­на­ния бу­до­ра­жи­ли и, как ни кру­ти, все же вы­став­ля­ли На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну в не­при­гляд­ном ви­де? Уж луч­ше по­ка­зать ано­ним­ку - вот, дес­кать, ка­кая мер­зость. И все го­во­рят, ви­но­ват Дан­тес, его на­стой­чи­вые уха­жи­ва­ния.

Жу­ков­ско­го, оче­вид­но, воз­му­ти­ло со­дер­жа­ние па­ск­ви­ля. Осо­бен­но его обес­ку­ра­жи­ли на­мек на ца­ря и не­ле­пая связь с ис­то­ри­че­ски­ми за­ня­тия­ми Пуш­ки­на. Те­ма бы­ла ост­рой, и об­су­ж­да­ли они ее, ве­ро­ят­но, го­ря­чо, по­сколь­ку ре­зуль­та­том раз­го­во­ра явил­ся до­воль­но не­обыч­ный по­сту­пок по­эта. На­вряд ли Жу­ков­ский со­гла­сил­ся с тем, что ано­ним­ка вы­ну­ж­да­ла дру­га по­слать вы­зов, имен­но, Дан­те­су. Тут Пуш­кин впол­не мог от­шу­тить­ся, со­слав­шись на ско­рую свадь­бу ка­ва­лер­гар­да. На во­ре, дес­кать, и шап­ка го­рит, и че­рез не­дель­ку-дру­гую бу­дет вид­но, че­го сто­ит мо­ло­дец. Рас­те­рян­ный Жу­ков­ский толь­ко раз­вел ру­ка­ми – вы­хо­дит, зря он со­рвал­ся с мес­та и прие­хал в Пе­тер­бург?

Ис­то­рия Пет­ра

Про­во­див Жу­ков­ско­го, Пуш­кин при­нял­ся пи­сать в выс­шей сте­пе­ни за­га­доч­ный до­ку­мент - пись­мо ми­ни­ст­ру фи­нан­сов Кан­кри­ну. При­ве­дем его со­дер­жа­тель­ную часть пол­но­стью, по­сколь­ку тут важ­но уло­вить дух по­сла­ния, а не от­дель­ные мыс­ли:

«Ми­ло­сти­вый го­су­дарь граф Егор Фран­цо­вич. (...) По рас­по­ря­же­ни­ям, из­вест­ным в ми­ни­стер­ст­ве ва­ше­го сия­тель­ст­ва, я со­стою дол­жен каз­не (без за­ло­га) 45000 руб., из ко­их 25000 долж­ны мною быть уп­ла­че­ны в те­че­ние пя­ти лет. Ны­не, же­лая уп­ла­тить мой долг спол­на и не­мед­лен­но, на­хо­жу в том од­но пре­пят­ст­вие, ко­то­рое лег­ко быть мо­жет от­стра­не­но, но толь­ко Ва­ми. Я имею 220 душ в Ни­же­го­род­ской гу­бер­нии, из ко­их 200 за­ло­же­ны в 40000. По рас­по­ря­же­нию от­ца мое­го, по­жа­ло­вав­ше­го мне сие име­ние, я не имею пра­ва про­да­вать их при его жиз­ни, хо­тя и мо­гу их за­кла­ды­вать как в каз­ну, так и в ча­ст­ные ру­ки. Но каз­на име­ет пра­во взы­ски­вать, что ей сле­ду­ет, не­смот­ря ни на ка­кие ча­ст­ные рас­по­ря­же­ния, ес­ли толь­ко оные вы­со­чай­ше не ут­вер­жде­ны. В уп­ла­ту озна­чен­ных 45 000 ос­ме­ли­ва­юсь пре­дос­та­вить сие име­ние, ко­то­рое вер­но то­го сто­ит, а ве­ро­ят­но, и бо­лее. Ос­ме­ли­ва­юсь ут­ру­дить Ва­ше сия­тель­ст­во еще од­ною, важ­ною для ме­ня прось­бою. Так как это де­ло весь­ма ма­ло­зна­чу­ще и мо­жет вой­ти в круг обык­но­вен­но­го дей­ст­вия, то убе­ди­тель­ней­ше про­шу ва­ше сия­тель­ст­во не до­во­дить оно­го до све­де­ния го­су­да­ря им­пе­ра­то­ра, ко­то­рый, ве­ро­ят­но, по сво­ему ве­ли­ко­ду­шию, не за­хо­чет та­ко­вой уп­ла­ты (хо­тя оная мне во­все не тя­го­ст­на), а мо­жет быть, и при­ка­жет про­стить мне мой долг, что по­ста­ви­ло бы ме­ня в весь­ма тя­же­лое и за­труд­ни­тель­ное по­ло­же­ние: ибо я в та­ком слу­чае был бы при­ну­ж­ден от­ка­зать­ся от цар­ской ми­ло­сти, что и мо­жет по­ка­зать­ся не­при­лич­ным, на­прас­ной хва­ст­ли­во­стию и да­же не­бла­го­дар­но­стию»[63].