Предания старины глубокой

Как-то к ним явился незнакомый мужчина и спросил: “Тут живет семья Хабиба Эмирбекова?”

Зоя лежала больная. При виде незнакомца у нее мороз прошел по коже.

Долго доставал он маленький сверток из-под своей одежды. В нем был лоскут ткани, на которой рукой Хабиба было написано письмо. Дрожащими руками Зоя взяла лоскут. Письмо было из города Котласа Архангельской области. Гость рассказал, что он сидел вместе с Хабибом. Полгода назад его освободили.

– Как туда добраться? – спросила Зоя.

– Этого я вам не советую делать, да и Хабиб просил меня отговорить вас от такой мысли. Он просил поберечь детей. Да и нет, наверное, теперь его там. Их собирались переводить в другое место.

В 1948 году здоровье Зои резко ухудшилось. Была назначена операция. Перед операцией мать пригласила в больницу дочерей и сказала:

– Что бы со мной не случилось, знайте, что отец ваш – честный, преданный Родине и народу человек.

Зоя Минкаиловна скончалась на операционном столе.

Только в 1956 году дети получили сведения, что их отец Хабиб Ашурбекович Эмирбсков посмертно реабилитирован. На заявление Искры Хабибовны пришел ответ, что Х.А.Эмирбеков умер 27 декабря 1940 года. Незнакомец, навестивший их больную мать и передавший лоскут ткани, не решился сказать о смерти Хабиба, увидев состояние его жены.

Дочери Хабиба и Зои Эмирбсковых в настоящее время проживают в Махачкале. Искра Хабибовна – пенсионерка. Ася Хабибовна – учительница средней школы N 11.

Незабвенный Мугутдин

В 1936 году студентка мединститута Кажлаева Бадружаган проходила медицинскую практику в Республиканской клинической больнице. Находясь на первом этаже, она заметила милиционера, стоявшего возле одной палаты, дверь которой была приоткрыта. В палате лежал больной, лицо которого Бадружаган показалось знакомым. Он, лежа на боку, наклонившись над стулом, стоящим возле его изголовья, что-то писал. Врач, проводивший вместе со студентами обход больных, дойдя до этой палаты, оставил студентов в коридоре и зашел к больному один. Затем Бадружаган узнала, что больным оказался известный лакский поэт Мугутдин Чаринов, друг ее брата Мугали. Она знала, что Чаринова арестовали год тому назад, предъявив обвинение в контрреволюционной пропаганде в его произведениях.

Вспоминала, как Мугали, услышав об аресте Мугутдина, приехал добиться свидания и помочь своему талантливому, честному другу, но все были глухи к его просьбам. Бадружаган вспоминала стихи Чаринова:

Так звучал его голос в защиту народа, а теперь сам был объявлен его врагом.

Мугутдин был в первых рядах тех, кто отстаивал и возрождал новую жизнь. В 1913 году организовал в родном ауле просветительное общество “Новолуние”, где выступал с чтением “Заря Дагестана”, издаваемой Саидом Габиевым в Петербурге. Он поддерживал тесную связь с Саидом Габиевым, переписка которых сохранилась в дагестанском партийном архиве. При обществе был кружок художественной самодеятельности, где ставились спектакли по пьесам Чаринова и исполнялись песни на его слова.

В 1917 году в Темир-Хан-Шуре в типографии Мавраева стала издаваться газета “Илчи” на лакском языке, где сотрудничал и Мугутдин Чаринов.

А с 1921 года он стал работать главным редактором газеты “Трудовой народ” на лакском языке.

Мугутдин обладал могучим талантом, пользовался любовью и признательностью народа. Трудно было поверить, что такого человека могли оклеветать и арестовать. Предъявляя ему обвинение, блюстители закона выборочно брали предложения или слова из текстов его произведений и перевирали их. Обвиняли его и в переводе басни Крылова “Осел и соловей”, мораль которой имеет контрреволюционный смысл, Чаринов признал, что ему не надо было переводить мораль басни.

А каким успехом пользовался спектакль по его пьесе “Габибат и Гаджиев”, поставленный в 1921 году в Кумухе, где играл и его друг Мугали. И эта пьеса, написанная по тематике известной трагедии Шекспира “Ромео и Джульетта”, теперь ставилась автору в обвинение, так как в ней звучала контрреволюционная пропаганда.

Положение Мугутдина усугублялось и тем, что вместе с Эфенди Капиевым и Аткаем Аджаматовым сидел за одним столом, с троцкистом и “врагом народа” Лелевичем, приезжавшим тогда в Дагестан. Мугутдин при допросе очень хорошо отозвался о Лелевиче, характеризуя его только с положительной стороны.

В одном из своих стихотворений он писал:

Смысл этих строк невольно оправдался судьбой самого поэта, попавшего в когти озверелых НКВД-ешников.

Мугутдина арестовали в одиннадцать часов ночи, в июле 1935 года. В тот день к нему на каникулы приехал брат его Абдул, который учился в ростовском финансово-экономическом институте, а с ними и Чарин, студент Дагестанского медицинского института.

Мугутдина забрали. В квартире сделали, обыск, затем все вещи выкинули на улицу, выгнали всю семью и квартиру опечатали. Трое малолетних сыновей, старая мать, жена Мугутдина остались без крова. Дети заболели. Двоих старших пришлось отправить в район к родным, а с пятилетним внуком мать Мугутдина уехала в город Буйнакск к сыну Абдулу. Жена же Мугутдина Роза осталась в Махачкале хлопотать о нем. Но все ее труды, заявления не находили ни внимания, ни сочувствия канцелярских бюрократов. И те, кто знали Мугутдина, как честного и порядочного человека, боялись заступиться за него, ибо заступников ожидала такая же участь.

Много жалоб и заявлений писал из тюрьмы и сам Мугутдин, но его слова вообще не брались во внимание, все стороны были закрыты. Мугутдин стал протестовать против необоснованных обвинений и, наконец, отчаявшись, объявил голодовку, которая пагубно отразилась на его и так подорванном здоровье. Он тяжело заболел легкими. Тюремные врачи, убедившись в неминуемой смерти больного, перевели его в Центральную клиническую больницу, чтобы не зарегистрировать за собой еще одну смерть заключенного.

Первые дни Мугутдин был очень плох. Брат его Чарин, будущий врач, стал заботиться о нем, врачи делали все возможное, чтобы поставить его на ноги. Постепенно он стал поправляться, теперь уже мог сидеть на постели, появилась сила думать и писать. Закончив медицинскую практику, Бадружаган вернулась в эту палату, объяснив дежурному, что идет к больному оказать медицинскую помощь по назначению врача. Дверь попрежнему была приоткрыта. Мугутдин лежал на спине с закрытыми галазами. Рука с карандашом покоилась на груди. По тому, как он сжимал в руке карандаш, Бадружаган поняла, что больной не спит. Она тихонько постучала по тумбочке пальцем. Мугутдин открыл глаза и удивленно посмотрел на нее.

– Бадру, что ты? Как ты сюда попала? – спросил он радостно.

– Я-то здесь прохожу медицинскую практику, а вот вы сюда попали, знают ли ваши близкие о том, что вы здесь?

– Знают. Роза была недавно, обед приносила, покормила меня и ушла. Врачи просят, чтобы родные у меня не задерживалась, и потому они быстренько уходят. Скоро придет Чарин. Он заходит как врач, и к нему со стороны особых претензий нет.

– Как Мугали, где он?

– Мугали сейчас в Баку. Приезжал, когда вас арестовали, пытался помочь вам, добивался свидания, но тщетно.

– Я знаю. Что поделаешь, время такое, хотя это наше большое несчастье, – сказал Мугутдин тихо и сдержанно.

– Врачи говорят, что, вы при поступлении были в плохом состоянии, а теперь дело пошло на поправку, я рада за вас. Они уверены, что вы скоро поправитесь. Если вам что-нибудь нужно, не стесняйтесь, я ведь в любое время смогу к вам зайти.