Предания старины глубокой

Большая любовь Шарафутдина

Шарафутдин – выходец из старинного и знатного рода кумухских узденов Рашкуевых, известный своими ювелирами и учеными-арабистами, предки которых разъезжали по всему миру. Об отцах, дедах и прадедах Рашкуевых шла молва и за пределами нашей страны. Старожилы Кумуха рассказывают, что двое Рашкуевых, братья Газимагомед и Султанмагомед (дяди Шарафутдина), в свое время работали в Китае, ювелирами, поставщиками императорского двора. Однажды китайскому императору так понравился серебряный с позолотой кинжал-необыкновенно тонкой и изысканной работы братьев Рашкуевых, что он пожелал непременно увидеть своими глазами мастеров-ювелиров, владеющих такой высокой техникой исполнения.

Братьев Рашкуевых пригласили к императору. Тот встретил их с большим уважением и признательностью, вручил им грамоты и велел придворным накрыть для гостей стол по этому случаю и, когда они уходили, на прощанье подарил им большую соломенную корзину, наполненную самыми искусными изделиями китайских мастеров. Там были фарфор и золотое шитье, ткани невиданной красоты и женские украшения, лучшие сорта чая. Эту корзину братья прислали в Кумух. Не успели Рашкуевы в Кумухе получить багаж, как весь Кази-Кумухский округ облетела весть о заморской корзине необыкновенной красоты и изящества, присланной братьями Рашкуевыми из Китая. Корзина эта, действительно была произведением искусства: сверху она закрывалась ажурной крышкой и запиралась, а что было внутри корзины, люди еще не знали. Когда же корзину раскрыли, изумленные, восхищенные люди разнесли по округу еще одну весть об изделиях невиданной красоты. И жители окружных сел ходили к Рашкуевым посмотреть на это чудо.

Отец Шарафутдина Рашку-Кади, так звали его в Кумухе, хоть его имя Магомед, тоже был ювелиром, но славился больше как ученый-арабист. Сыну своему Шарафутдину он тоже дал образование.

В молодости Шарафутдин сочинял стихи, был любимцем кумухской молодежи. Черноглазый и статный брюнет был необыкновенно хорош собой, ходил всегда в черной прилегающей черкеске. Юноша обладал светлым умом и благородной душой, избегал лишних слов и движений, был всегда уравновешен и никогда у него слова не расходились с делом. Дружил он с Курди Закуевым, впоследствии ставшим профессором Бакинского университета и классиком лакской литературы. Мать Шарафутдина умерла, оставив четырех сыновей, самому старшему из них Шарафутдину было четырнадцать лет. Рашку-Кади женился во второй раз на женщине по имени Ата, очень красивой и добропорядочной, у которой тоже была малолетняя дочь по имени Буву. В семью Рашкуевых вернулся опять уют и порядок, запахло парным молоком и свежеиспеченным хлебом. Рашку-Кади, будучи умным и практичным человеком, так поставил все в семье, что сыновья его не чувствовали отсутствия родной матери. И какое-то врожденное уважение и любовь к отцу заставляли детей, особенно Шарафутдина, во всем полагаться на отца, считаться с ним и заниматься тем, чем занимался отец. И когда впоследствии Шарафутдин и его младший брат Араби увлеклись прогрессивными идеями, Рашку-Кади поддержал их. Семья эта слыла в Кумухе примером взаимопонимания и согласия.

Окончив в 1902 году в Кумухе русскую начальную школу, Шарафутдин продолжал учебу у известных ученых-арабистов при кумухской мечети. Однажды вечером, возвращаясь с занятий из мечети, Шарафутдин и Курди шли мимо дома Гишиевых, окна которого выходили в сторону мечети. Из открытого окна донеслись голос девушек, одна из них читала стихи:

Любопытные парни остановились и как будто невзначай бросили камешек в открытое окошко. В окне появилась девушка с тетрадью в руках. Друзья знали ее, это была дочь Гишиевых Пирдоус. За ней появились еще две девушки. Увидев парней, Пирдоус смутилась, прикрыла окно и исчезла.

Через несколько дней, увидев Пирдоус, выходящую из мечети, Шарафутдин догнал ее и спросил, что за стихи она тогда читала подружкам.

– Стихи мои, – ответила девушка что очень удивило Шарафутдина, – но я знаю и чужие:

прочитала она стихи Шарафутдина.

– Откуда же ты их знаешь? – спросил смущенный Шарафутдин.

– Мы же соседи, что тут удивительного? Я даже слышу, как ты с такой любовью и старанием обучаешь своих сестер русской грамоте. Почему бы тебе, не открыть в Кумухе русскую школу для девочек?

Шарафутдин не ожидал такого разговора и не нашелся, что ответить, а Пирдоус быстро исчезла. В Кумухе тогда девочки обучались только арабской грамоте, а ребята сначала вместе с девочками в мечети обучались арабской грамоте, а затем, кто хотел, продолжал учебу в русской школе.

Несколько раз поднимался вопрос о русской школе и для девочек, но вопрос этот встречал много препятствий и никак не решался.

Когда Шарафутдин рассказал своему другу Курди о своем разговоре с Пирдоус, тот засомневался в том, что стихи, которые читала тогда она, сочинены ею. Поскольку Пирдоус читала много арабских книг, он предполагал, что стихи она взяла из этих книг. Но Шарафутдин не сомневался, что стихи сочинены ею. Он знал девушку с детства, ее честность и прямоту и при разговоре заметил её искренность и глубокую правду в глазах. Пирдоус тоже потеряла мать свою в детстве, и теперь их, обеих сестер, воспитывала тетя, младшая сестра матери, вышедшая замуж за ее отца. Пирдоус жила очень дружно с тетей. Как правило, кумухские женщины славились своей добропорядочностью и тактичностью.

Как бы собеседник ни был неприятен, они бывали с ним приветливы всегда, не позволяли себе выражать свое мнение громко, вслух, не допускали грубости. Обычно женщины окрестных сел говорили: “Мы не кумухские женщины, чтобы улыбаться, когда в душе ненависть к собеседнику”. И еще говорили: “У кумухских женщин сладкий язык, потому что они едят много конфет”. Последнее уже вошло в поговорку.

Через несколько дней Шарафутдин опять догнал Пирдоус и когда заметил ее удивление, смутился:

– Я хотел только узнать, нет ли у тебя еще стихов собственного сочинения?

– А что, так трудно сочинить стихи? Для этого не нужен ни плуг, ни топор, всего лишь легонький карандаш, – засмеялась Пирдоус и исчезла.

С тех пор Шарафутдина не покидала мысль об этой хрупкой, изящной и умной соседке, которая открылась ему теперь с неожиданной стороны и выросла в его глазах. Он сделал еще несколько попыток поговорить с ней, но она очень ловко избегала его. Шарафутдин догадывался почему. Все знали в Кумухе о намерениях его отца: женить Шарафутдина на своей падчерице. Знал об этом и сам Шарафутдин и не возражал, Буву была девушка покладистая и очень красивая. То ли угрызения совести, то ли какое другое чувство не давали ему спать по ночам. Красавица Буву с не менее красивой матерью были больше чем внимательны к нему. Но каждый раз он мечтал еще один последний раз увидеть Пирдоус, чтоб больше о ней не думать, чтоб потом поставить точку, забыть ее. Он подолгу простаивал возле мечети, украдкой следя за домом Гишиевых, замечал, как шевелился край занавеси на их окне, но никто не показывался, и мысль о том, что там кто-то следит за ним, смущала его, и он уходил.

Курди тоже страдал вместе с ним. Он старался как-то вывести друга из создавшегося трудного положения, знал какой будет резонанс в Кумухе, если обнаружится увлечение Шарафутдина, знал в какое неловкое положение попадут его близкие, особенно отец, мнением и покоем которого Шарафутдин дорожил. Курди старался не оставлять друга одного и готов был взвалить всю вину на себя в случае обнаружения увлечения Шарафутдина.