Предания старины глубокой

Однажды вечером тетя подозвала Пирдоус в комнату и прикрыла дверь. – Там, возле мечети, стоит Шарафутдин, – тихо сказала она. – Честно говоря, мне его жаль. Я никогда не видела его таким подавленным и осунувшимся. Бедный парень мечется между двух огней. Зачем тебе осложнять его положение, зачем становиться причиной разлада в чужой семье? Разве в этой жизни все делают только то, что хотят? Разве я вышла замуж за вашего отца, потому что я этого очень хотела? Может и у меня тоже был любимый человек? Может мне тоже, пришлось побороть себя ради того, чтобы вы не попали к мачехе? Как мы хотим, не везде и не всегда бывает. Чтобы облегчить участь любимого человека, иногда женщине приходится идти на любые лишения. Если бы ты сейчас отказала Шарафутдину и приняла предложение Магомеда, Шарафутдину от этого было бы гораздо легче. Это все-таки определенность. И он и ты без всяких неприятностей можете устроить свою жизнь. А в доме Рашкуевых тебе никогда покоя не будет, если даже вы поженитесь, и ему самому не будет.

Тетя посоветовала Пирдоус тот же час выйти к Шарафутдину, который все стоял и глядел на их окна, и объясниться. Но девушка не вышла. Не вышла она и в следующие дни, когда Шарафутдин подолгу расхаживал вокруг их дома.

Через некоторое время Шарафутдин и Курди уехали из Кумуха, говорили, что они поехали в Москву сдавать экзамены в институт. Осталось четверостишие Пирдоус по этому случаю:

Приехали из Чоха с богатыми подарками родственники Магомеда к Гишиевым и состоялся торжественный и пышный обряд обручения Магомеда и Пирдоус. Через пару недель сыграли и свадьбу, о которой до наших дней рассказывают легенды.

А Шарафутдин где учился, чем занимался – неизвестно, только вернулся он в Кумух через год в окружении революционно настроенной молодежи и с головой ушел в эту работу. Наконец-то состоялась его женитьба на Буву, но женившись он не осел в Кумухе, а стал ездить по городам Дагестана и России по своим революционным делам. Пирдоус же жила некоторое время в Чохе, затем они с мужем переехали в Кумух и стали жить в мире и согласии. Счастье же их было недолговечным, вскоре скоропостижно умер муж Пирдоус. По этому случаю Тарият Рашкуева (двоюродная сестра Шарафутдина) писала:

Тебе ли, красавица Пирлоус, в трауре сидеть в углу. Лучше бы за русским столом письма писать любимому. Спрячь теперь, красавица, черную челочку свою. Некому теперь ее гладить, ушел избранник твой. И от чохцев совестно, и от Шарафутдина стыдно. Год была в замужестве и стала вдовою. Зачем тебе нужен был наиб, когда был Шарафутдин? Разве длинные рубли лучше ученых книг?

Родные Магомеда относились к Пирдоус с подчеркнутым уважением и даже с любовью, ибо умирая Магомед просил их не обижать ее. Они знали о большой многолетней любви Магомеда к Пирдоус и были благодарны ей, что осуществила сокровенное желание Магомеда и стала его женой. Не ее вина была, что он так скоро умер, скорее это было ее большое горе, ее беда.

Вот что писал по этому поводу из Мюнхена брат Магомеда Халилбек Мусаев, впоследствии всемирно известный художник, который в двадцатых годах ездил учиться в Мюнхенскую академию художеств и по воле судьбы остался за границей:

“Дорогой Каир!

Я так и знал, что ужасающая весть о смерти нашего дорогого и любимого брата на всех страшно подействует. Что же поделаешь, дорогой, поперек “кисмета” не пойдешь, сколько бы мы не волновались, сколько бы горячих слез ни лили, пожалуй факт совершился. Приходится, как ни грустно, как ни тяжело, мириться и мужественно перенести этот тяжелый удар не только для нас, братьев его любивших, но и всей фамилии. Ровно год и два месяца тому назад как гром нахлынула на меня эта ужасающая весть. Беспомощный скитался я повсюду, с подрезанными крыльями. О, эти были страшные мучительные часы. Бесконечными упреками я мучил себя, что оставил его одного, хотя он сам уговорил меня уехать, заверил, что, как только почувствует себя лучше, сейчас же за мной приедет. Разве бедный Магомед думал так скоро покинуть сей презренный мир, где торжествует только подлость с подлецами во главе?

Несмотря на то, что лишился всего, родного очага, любимой жены, братьев… он ни на одну минуту не изменился, вечно спокойный, выдержанный, меньше всего было злобы и мести. Помогал всем и меня просил также это делать. В день известия о смерти Магомеда я молился Аллаху, как самый верующий мусульманин, молился за упокой души незабвенного Магомеда, тут же просил сохранить вас. Если когда-нибудь и какая-нибудь молитва была Аллахом услышана, то не сомневаюсь, он меня услышал и сохранил вас для меня. Так, Каир, ты не падай духом, крепись, на то мы мужчины, чтобы все перенести. Как скалы спокойно принимают удары буйных волн, так и мы должны спокойно встречать несчастия и радости…

Боялся он, что Пирдоус не причинили бы неприятностей, как его жене, но я успокаивал его, говоря, что есть еще настоящие рыцари-горцы, которые не позволят обижать беззащитную женщину.

Целую тебя. Твой Халил”.

То были тревожные годы революции и Шарафутдин был в авангарде событий. Мачеха Шарафутдина с несколькими женщинами ходила по дворам, собирала одежду, обувь и боеприпасы для нужд революции. Из Темир-Хан-Шуры в Кумух поступило сообщение, что арестован белогвардейцами двоюродный брат Шарафутдина Шамиль Рашкуев. Среди ночи выехал Шарафутдин на помощь брату, но пока он доехал, его брата расстреляли. Белоказаки направились в горы, заняли Кумух, совершили много бесчинств, взорвали дома Сайда Габиева и Шарафутдина Рашкуева. Шарафутдин же ушел в подполье и в Темир-Хан-Шуре со своим неразлучным другом Курди Закуевым издавал прогрессивную газету на лакском языке. После победы Советской власти в Дагестане Шарафутдин сумел перевести редакцию издаваемой им газеты “Заря” в Кумух и обосноваться в родном селе.

Шел тревожный 1937 год. У Шарафутдина, работавшего тогда редактором районной газеты, была большая семья: трое сыновей и три дочери. Самая старшая дочь красавица Габибат училась в Москве в институте. Начались аресты безвинных людей.

Шарафутдин не смог не среагировать на такую вопиющую несправедливость, не заступиться за них, и сам был арестован прямо в рабочем кабинете. Дома же учинили погром, называемый обыском. Не дав встретиться и попрощаться с близкими, Шарафутдина вместе с другими арестованными отправили в Махачкалу. А там уже начались бесконечные допросы, сопровождаемые жестокими избиениями и страшными пытками. Время от времени арестованных возили на допрос в город Пятигорск, где некоторые погибали от жестоких пыток, остальных чуть живых привозили обратно.

Несгибаемый большевик и человек Шарафутдин теперь был физически сломлен: ему выбили все зубы, переломали все ребра, истекающего кровью бросили в одиночку.

Рассказывают, как Пирдоус, проживавшая тогда в Буйнакске, потрясло известие об аресте Шарафутдина. После смерти мужа она сначала уехала из Кумуха в Чох, затем в Буйнакск и лет двадцать не видела Шарафутдина. Буйнакцы запомнили эту красивую и благородную женщину, которая держалась с большим достоинством, производила впечатление гордой и умной женщины, одевалась со вкусом и никогда ни с кем не заводила разговора о Шарафутдине сама и не позволяла собеседнику произносить его имя. Но страшное известие о любимом человеке вывело из колеи эту стойкую женщину. Она ездила в Махачкалу в надежде помочь, но ей не удавалось ни увидеть его, ни передачу передать. Осталось ее четверостишие: