Белый орел, Красная звезда (ЛП)

Перевооружение армии было в критическом состоянии. К концу июня 1920 года кредит Польши на военные нужды был исчерпан. Французский правительственный кредит в 375 миллионов франков был истрачен; правительство Соединенных Штатов предпочитало увеличивать кредит на гражданские, а не на военные цели; британское правительство вовсе не проявляло интереса. Французский и британский военные предводители, маршал Фош и фельдмаршал Уилсон “не видели смысла в вооружении Польши, пока у поляков нет хорошего правительства”.^[221] Хотя французский военный министр, Лефевр, одобрил очередной небольшой кредит в пятьдесят миллионов франков, французское министерство финансов отказалось его подтвердить.^[222] Вейган считал, что наилучшим источником для снабжения Польши могли бы стать склады, оставшиеся в Германии, но Межсоюзническая Контрольная комиссия уничтожала эти склады так быстро, насколько могла.^[223] Единственная удача Польши случилась очень поздно, 26 июля, когда Соединенные Штаты взяли на себя обязательство экипировать и содержать десять польских пехотных дивизий в течение войны.^[224] К счастью, доставка прежних заказов продолжалась. Каждый приходивший поезд доставлял все больше необходимой помощи. Например, поезд №79, покинувший И-сюр-Тиль близ Дижона 18 июля, с 20 000 французских, 40 000 британских винтовок и тринадцатью миллионами единиц боеприпасов теоретически вес достаточно вооружений, чтобы выпустить по сотне пуль в каждого из солдат Тухачевского.^[225]

Проблемой оставался транспорт. Правда, германское правительство держалось обещания пропустить в Польшу 150 поездов с вооружениями, но железнодорожники сопротивлялись, и транзит был медленным. Открытие линии из Сигета в Румынии на Львов было нивелировано закрытием Данцига. Главный путь через Италию, Австрию и Чехословакию оставался закрытым.^[226]

Все рассчитывали на аэропланы. Они были не только самым современным оружием из существующих и наиболее эффективным ответом советской кавалерии; они могли быть доставлены в Польшу собственным ходом в течение каких-то часов. В Лондоне Уинстон Черчилль запрашивал у британского Генерального штаба, не могут ли эскадрильи Королевских ВВС быть высланы туда из Кёльна.^[227] В Варшаве британский посол сэр Хорас Румбольд рассуждал так же:

“Я полагаю,… наилучшее, что мы можем сделать, это прислать сюда массу аэропланов. Этим мы бы смогли быстро и эффективно деморализовать большевиков. С этой же целью мы должны подготовить мощную бомбардировочную эскадрилью с самыми большими бомбами, чтобы разбомбить Москву - вполне выполнимая операция, как мне представляется”.^[228].

Ни Черчилль, ни Румбольд не имели никаких шансов осуществить эти полеты своей фантазии, пока Ллойд Джордж оставался у власти. В Париже Падеревский “со слезами на глазах” просил Д’Абернона и Хэнки взять с собой в Польшу эскадрилью, на случай бегства.^[229] 8 августа Соснковский просил в телеграмме своего военного атташе в Вашингтоне “отправить столько аэропланов с пилотами, сколько удастся собрать… Бомбардировочная эскадрилья должна иметь боеприпасов по крайней мере на шесть недель”.^[230] Это были мысли от отчаяния. На этом этапе только Алкок и Браун могли доставить американские аэропланы для участия в Варшавском сражении. Главным образом польская армия могла рассчитывать только на то вооружение, которым обладала.

Людских же ресурсов в Польше пока хватало. 3 июля Совет Обороны Государства издает воззвание к добровольцам:

“Отечество в опасности! Призываем всех способных к ношению оружия добровольно вступать в ряды армии; мы должны вместе встать единой нерушимой стеной, о грудь всего народа должно разбиться большевистское нашествие! Пусть единство, согласие, напряженный труд соединят нас всех для общего дела! ... Всё для победы! ... К оружию!”^[231]

В добровольцы записывались тысячами. В солдаты принимались мужчины от семнадцати до сорока двух лет, а в офицеры до пятидесяти. В течение следующих шести недель записалось столько же, сколько за предыдущие шесть месяцев. К 20 августа было уже 164 615 добровольцев, из них более 40 000 только из Варшавы. Была создана Главная Инспекция по делам добровольцев под началом генерала Юзефа Халлера, которая со временем была способна послать на бой целую добровольческую армию. Эти “халлеровцы”, вступившие в армию в гневе и обученные в спешке, представляли собой достойное гордости формирование.

Накануне битвы к добровольцам присоединились всякого рода неофициальные рекруты. Польская Социалистическая партия направила на фронт свое военное подразделение с депутатом Томашем Арцишевским во главе. Было создано несколько рабочих батальонов, часть в составе Рабочего Полка Обороны Столицы, для несения службы в Варшаве, другие для защиты заводов и рейдов в тылу врага. 4 августа был организован Совет Обороны Столицы (Rada Obrony Stolicy), координировавший действия таких формирований, как Гражданская Стража (Straż Obywatelska), созданная из представителей среднего класса, дефилирующих в шляпах-канотье и жестких воротничках, и Независимого рабочего полка, (Niezależny Pulk Robotniczy), вооруженного дубинками и косами.

Прием добровольцев дополнялся принудительными наборами. В июле 1920 года польская армия призвала пять возрастных групп, а именно 1890-94 годов рождения. Это были люди 25-30 лет, более ответственные и легче обучаемые, чем те, что были призваны в апреле, 1900-1901 годов рождения. Хотя сопротивление набору все еще присутствовало в некоторых удаленных от фронта районах: в Бещадских горах, в Кракове и в Домбровском угольном бассейне, удалось призвать 137 152 человека.

Военная дисциплина укреплялась. Дезертиры не могли рассчитывать на пощаду. Рецидивистов расстреливали. Офицеры должны были служить примером. Уклоняющихся от службы активно отлавливали. В Варшаве перекрывались улицы, трамваи обыскивались патрулями, уполномоченными проверять граждан призывного возраста. Лиц, подозреваемых в шпионаже, подрывной деятельности или действиях, направленных против интересов армии могли сразу подвергнуть военному суду. Соснковский говорил своим офицерам: “Для морально здоровой армии физическое превосходство неприятеля не страшно. Битвы проигрывают не из-за численной слабости, а из-за внутренних болезней войска”^[232]

Усилия Соснковского привели как к количественным, так и качественным улучшениям. 20 августа номинальный состав польской армии достиг 737 767 человек, что было примерно эквивалентно численности армий Западного и Юго-Западного фронтов. 373 166 из них, что чуть больше половины, были уже обучены, экипированы и размещены на позициях.^[233] Они не были сырыми и бесполезными новобранцами. Сюда входило 28 000 кавалеристов и 33 000 артиллеристов, которые нивелировали советское превосходство в этих жизненно важных родах войск. Добровольцы были в основном студентами, чей ум, энтузиазм и образование подействовали как свежая кровь, влитая в полки, состоявшие до этого из безграмотных и безразличных сельских рекрутов. Когда в разгар сражения у Радзымина 13 августа 11 пехотная дивизия отказалась выполнять приказы, Генштаб заменил ее не регулярными частями из армейского резерва, а добровольцами.

Рост армии сопровождался важными переменами в командовании. 19 июля генерал Розвадовский вернулся из заграницы, чтобы занять пост главы Генерального Штаба. 9 августа генерал Соснковский был назначен на должность военного министра, которую он фактически занимал уже несколько месяцев. 10 августа, в соответствии с диспозициями Пилсудского в преддверии сражения, произведены значительные перестановки в полевом командном составе. Особенный интерес представляет в этой связи назначение генерала Сикорского командующим совершенно новой 5-й армией.

Положение Сикорского среди полевых командиров во многом соответствует положению Соснковского в военной администрации. Оба были людьми Пилсудского, в течение многих лет связанными с ним в различных его предприятиях, от Союза Активной Борьбы во Львове до Легионов времен мировой войны; оба были на четвертом десятке, оба отличились в первой фазе советской кампании. Владислав Сикорский был гражданским инженером по профессии, занимался также политикой. Перед войной он был лейтенантом запаса “королевско-императорской” армии и председателем Стрелецкого Союза во Львове. С 1914 года он возглавлял Военный департамент Национального Комитета. В 1918 году, когда Легионы были расформированы, он вошел в острый конфликт с Халлером. Он был интернирован в Венгрии. В 1919 году, будучи генерал-майором, он получил под командование 9-ю пехотную дивизию, а в 1920-м - группу “Полесье”. В течение последующего периода войны его компетентность и успешность автоматически делали его кандидатом на выполнение всех трудных заданий. Его деловитость и независимый, творческий ум делали его в глазах политиков одним из немногих людей, кто мог говорить с Пилсудским на равных. Его военный талант давал основание для политической карьеры, которая, после многих перипетий, привела его на самый верх польской политики. Сикорский и Соснковский были парой лидеров, стоящих на плечах сотен других офицеров-легионеров, которые в этот период получали ведущие офицерские должности, как, например, Мариан Кукел, который при своих 25 годах и 158 сантиметрах роста был полковником в 6-й армии в Галиции. Таковы были новые командиры Пилсудского, жизнь и душа его военной команды.