Москва еврейская

Зато кроме «николаевских» и купцов-комиссионеров в Москве быстро стали появляться еврейские ремесленники, которых крайняя нужда и безработица в черте оседлости гнала в столицу. По закону они пользовались правом постоянного жительства, правда условно, т. е. при условии занятия своим ремеслом. Это открывало широкое поприще для еврейских ремесленников, которыми кишмя кишела «черта» и в которых чувствовалась такая нужда в центре. Еврейские ремесленники решительно перебирались в столицу со своими семьями, открывали мастерские и ремесленные заведения и очень скоро находили сбыт своим изделиям. Главным образом в Москве поселились портные, белошвеи, скорняки, ювелиры и часовщики — и скоро то тут то там, на разных улицах Москвы появились разные еврейские мастерские скорняков и ювелиров. Так как ремесленное производство было весьма слабо развито в русском населении, а некоторые производства (например, белья и готового платья) совершенно не имели представителей — русских, то при отсутствии конкуренции и большом спросе на ремесленные изделия еврейские ремесленники делали очень хорошие дела, понемногу богатели и приобретали даже дома в столице. Многие из них в это же время, будучи ремесленниками, выплачивали у себя на родине, в месте прописки, гильдию — и через 5 лет становились московскими купцами 1-й гильдии, полноправными в смысле права жительства гражданами города Москвы. Наиболее богатые расширяли свое производство до размеров фабричных и становились фабрикантами.

К концу шестидесятых годов еврейское население было уже настолько многочисленно и мощно, что мысль о постройке нового молитвенного дома (еврейского центра) — ибо в диаспоре синагоги всегда служили не только религиозными, но и культурно-национальными центрами, так как около них концентрировались и благотворительные учреждения всякого рода, [и] просветительные; еврейских молитвенный дом имеет три названия: бет-тефила (дом молитвы), бет-мидраш (дом учения) и бет-гакнесет (дом собраний). <…> По образцу европейских синагог с хорошим кантором и хором, с раввином-проповедником на русском языке (духовный раввин уже был в Москве), — эта мысль стала принимать реальные формы. Но постройка такого храма требовала много времени. Поэтому решено было временно поместиться в наемном помещении, которое и нашлось в Спасоглинищевском переулке по Маросейке, в доме Рыженкова. На должность общественного раввина («коренного», как они назывались официально) и проповедника был приглашен из Минска 3. Минор ^[38], сыгравший впоследствии немаловажную роль в истории московской общины. Это был ученый и просвещенный человек не только в специально еврейском, но и в европейском смысле. Знаток еврейских наук, литературы, истории, он получил и богатое светское образование, знал европейские языки и недурно владел литературным искусством. Это был отец двух знаменитых сыновей, известного профессора-невропатолога, ныне заслуженного деятеля науки Л. С. Минора ^[39] и известного революционного деятеля, знаменитого эсера О. С. Минора ^[40], одного из героев якутского дела, большую часть своей жизни проведшего в тюрьмах и на каторге, преданного впоследствии Азефом. В 1917 г., во времена Керенского, он был председателем московской эсеровской думы. Граф Л. Н. Толстой, как известно, брал у 3. Минора уроки древнееврейского языка, читал с ним Библию и целые часы проводил с раввином в беседах и рассуждениях о религии, христианстве и иудаизме.

8-го марта 1870 г. происходила закладка… молитвенного дома московского еврейского общества. Вновь приглашенный раввин Минор произнес на этом торжестве речь, в которой выразил радость свою по случаю такого важного события, знаменующего достижения евреев. «По воле Божией и по милости августейшего монарха нашего мы приступаем к закладке дома Божьего, дома молитвы, дома слез, дома радости. Но где? В сердце России! Пала наконец преграда, отделявшая нас, детей Израиля, от сердца нашей родины, сердца России, и отныне по милости монарха мы без страха, без боязни, открыто и торжественно восшлем здесь наши скромные, но теплые молитвы… И если мы радуемся этому событию как победе, то не как победе, одержанной нами, детьми Израиля, над кем-либо, нет: дети Израиля суть дети мирной деятельности, мы ни с кем здесь не воевали, никого не побороли, но мы радуемся этому событию как победе России над Россией победе лучших убеждений света и веротерпимости над тьмою фанатизма и суеверия. И как нам не радоваться этому событию, когда мы убеждены, что и сила, и крепость, и слава, и величие любезной нашей родины зависят именно от… мирных и прочных завоеваний… в духовной области прогресса и веротерпимости. И как нам не радоваться этому событию, когда мы убеждены, что от мирных и прочных завоеваний нашей любезной родины в области света и прогресса зависит все настоящее и будущее благоденствие нашего собственного народа. Ибо, если, по выражению одного поэта, народ Израиля образует стрелку на политическом циферблате Европы, т. е. что по политическому и гражданскому положению наших единоверцев в известной стране мы можем судить о низшей или высшей ступени политического и гражданского развития данной страны, то, прилагая эту не столько поэтическую, сколько верную мысль к любезной нашей родине, мы на вопрос „О страм, сколько ушло от нощи. О страм, сколько утекло от тьмы“ принуждены были отвечать всегда словами пророка: „Настал рассвет, но есть еще и нощь“».

Вот какими надеждами на «милость монарха», на «победу России над Россией» воодушевлены были московские евреи в этот момент. Разрешение иметь свою молельню… где? — «в сердце России» — считалось тогда «событием», «победой», «завоеванием».

1-го июля 1870 г. состоялось освящение нового молитвенного дома — и раввин Минор опять говорил: «Нам довольно вспомнить, что со времени вступления на престол августейшего монарха нашего Александра II мы неуклонно идем вперед по пути нашего гражданского усыновления, и воздвигнутая нами здесь святыня является вместе с тем и самым достойным памятником тех благодеяний, коими осыпал и осыпает нас августейший наш монарх». Так думало и чувствовало зачарованное монаршими «благодеяниями» московское еврейство. Но недолго будет длиться эта зачарованность. И тот же Минор вскоре заговорит другим языком, когда убедится, что дали евреям эти «благодеяния» и эти «победы»…

Как бы то ни было, новый дом молитвы был открыт. Был приглашен недурной кантор Баде, был собран хороший хор. Раввин Минор получил трибуну и начал произносить проповеди на русском языке. Все это было для многих и ново, и интересно, и поучительно. Создан был центр. Создалась ощутительная, реальная связь между жившими раньше разрозненно евреями, появились новые интересы, духовные и общественные, стали проявлять себя люди — будущие общественные деятели Москвы, игравшие впоследствии в течение многих десятилетий огромную роль не только в истории московской общины, но и в истории русского еврейства вообще. Образовалось Правление Московского еврейского общества, которое сосредоточило в своих руках все дела общины. В состав этого первого правления вошли: «кандидат прав Владимир Осипович Гаркави ^[41], Московский 1-й гильдии купец Гендель Хишин, Одесский купец Лейзер Горнштейн, Московский купец Самуил Манисевич, Нижегородский купец Вольф Высоцкий ^[42], Киевский 1-й гильдии купец Герман Шмелькин, нижегородский купец 1-й гильдии Мовшо Россиянский ^[43], Вилкомирский 2-й гильдии купец Мордух Иоффе, Московский 1-й гильдии купец Эдуард Герценберг, Могилевский купец Самуил Дайдульман, Московский купец Симха Розен». В этот список вошли только один представитель «николаевских» — купец Дубиновский и один представитель интеллигенции — Вл. Ос. Гаркави. Остальные десять человек принадлежали к торгово-промышленному классу и… [были купцами] разных гильдий. Это Правление Московского еврейского общества с раввином З. Минором во главе сосредоточило в своих руках все заботы о нуждах и интересах общины. Кроме приличного храма с очень красивым богослужением оно обратило внимание прежде всего на обучение еврейских детей и через раввина стало ходатайствовать о разрешении открыть еврейское училище («Талмуд-Тора»). Это ходатайство было удовлетворено. Разрешение было дано. Но любопытно, как просто и своеобразно решались такие дела. Разрешение это дано было суточным приказом московского обер-полицмейстера, объявленным в «Полицейских Ведомостях». Ни устава училища, ни программ, ни прав учеников — ничего не было, да и учебное ведомство как будто не имело даже никакого отношения к этому учебному заведению. Вот подлинный документ, тот, так сказать, кит, на котором держалось в течение 20 лет это учебное заведение: «Суточный приказ московского обер-полицмейстера, 16 сентября 1871 г., № 259. Московский общественный раввин Минор, ввиду того что в здешней столице среди еврейского общества очень много сирот обоего пола и особенно детей, нуждающихся в приюте и первоначальном религиозно-нравственном воспитании, в марте месяце с.г. ходатайствовал о разрешении учредить на основании 1074 д. т. ч. 1 св. зак., при молитвенном правлении, находящемся на Солянке, в доме Рыженкова, приют для означенных детей под именем „Талмуд-Тора“ и вместе с тем разрешить ему для этой цели открыть добровольную подписку. Ныне Московский генерал губернатор уведомил, что правление Министерства внутренних дел, по сношении с министром народного просвещения и согласно ходатайства раввина Минора, разрешает устроить и содержать в Москве за счет добровольных пожертвований приют для еврейских детей обоего пола под именем „Талмуд-Тора“ (школа грамотности), но с тем чтобы приют этот подчинялся в учебном отношении училищному начальству и чтобы в оном преподавался русский язык». Как курьез надо отметить, что этот приказ и это разрешение совершенно противоречили тогдашней политике Министерства народного просвещения в области еврейского школьного дела. Совместное обучение мальчиков и девочек, обязательство преподавания в «Талмуд-Торе» русского языка, смешение «приюта» со «школой грамотности» — все это шло вразрез с формальным законом. Но такова уж сила всякого административного распоряжения. Генерал-губернатором был В. А. Долгоруков ^[44], тогда влиятельный и сильный человек, и он своею властью разрешал то, что он считал нужным и полезным, не считаясь с буквою закона. 8-го октября 1872 г. училище было открыто и стало функционировать довольно успешно. Из сохранившихся отчетов видно, что первые восемь лет в училище перебывало 530 учеников, истрачено было в этот период 64 408 р. 56 к. Среди учащихся были такие, которые впоследствии занимали довольно видное положение, например известный врач московского земства и общественный деятель Дорф. Так, постепенно развиваясь, прогрессируя, разрасталась еврейская община в течение 70-х годов.