Москва еврейская

Эта кампания против Долгорукого и евреев встретила большое сочувствие среди московского, так называемого именитого купечества, которое в третий раз на протяжении истории евреев в Москве приложило свою руку к этому благородному делу. Князь Долгоруков, насквозь пропитанный аристократически-дворянскими тенденциями, с молоком матери всосавший традиционные предрассудки и убеждения русского крепостнического дворянства и смотревший на первое сословие в государстве как на самый серьезный оплот престола и отечества, не мог не относиться несколько свысока к купечеству, тому сословию, которое после падения крепостного права и «оскудения» помещичьего дворянства стало выдвигаться на авансцену русской жизни. Он недооценил значения грядущего купца, торговца и промышленника, который при новых условиях хозяйственной жизни идет на смену отживающему дворянству, который скоро займет доминирующее положение ^[70] и из «купчины» Кит Китыча станет «джентльменом» и владетелем «вишневых садов». Аристократ и барин pur sang ^[71], Долгоруков все еще смотрел на торгово-промышленный класс, на этих разночинцев, как на низшее сословие, как на выходцев из «темного царства», которые могут свирепствовать в своем Замоскворечье или на Таганке, но не имеют права ставить себя рядом с людьми белой кости и голубой крови. Такое отношение генерал-губернатора, естественно, вызывало недовольство и чувство горькой обиды в купеческих кругах и настраивало купечество против него. Надо еще прибавить, что старый князь действительно иногда проявлял по отношению к представителям купечества такие действия, которые граничили со своеволием, «усмотрением» и просто противозаконным произволом. Так, известны следующие факты, о которых много говорили в Москве. В конце 70-х или в начале 80-х годов умер очень богатый коммерсант Р-ский, один из членов ставшей впоследствии знаменитой по своему богатству и влиянию семьи Р-ских. Он оставил после себя много миллионов, которые наследовал его брат; кроме того, он оставил «незаконную жену» и внебрачных детей. Наследник не хотел ничего уделить из богатого наследства этой женщине и ее детям; она обратилась к князю Долгорукову. Последний призвал наследника и стал его уговаривать помочь вдове и детям. Р-ский упорствовал: «Они не были венчаны» — таков был его неотразимый довод. Видя, что он не идет на добровольное соглашение, Долгоруков ему шутливо сказал: «В таком случае одному из нас придется оставить Москву». Р-ский понял, кому из двух пришлось бы оставить Москву. И пошел на уступки. Дело было ликвидировано. Хотя высшая справедливость была, без сомнения, на стороне Долгорукова, но такое вмешательство административной власти в сферу чисто судебного характера произвело глубокое впечатление на московское купечество и оставило чувство озлобленности против князя, который счел себя вправе так обидно расправиться с одним из виднейших представителей московской haute finance ^[72]. Другой факт, относящийся к более позднему времени, получил отрицательную оценку не только со стороны купечества, но и со стороны передовой интеллигенции. Известная фирма X. (золотые и серебряные изделия) вынуждена была прекратить платежи. Его кредиторы — все московские капиталисты — не хотели идти на сделку. X., которому генерал-губернатор был обязан за финансовую поддержку (бриллианты, ордена всякого рода), обратился к нему за помощью. Долгоруков призвал кредиторов и пригрозил им всякого рода репрессиями. Тут уже дело касалось не только «чести» сословия, но и кармана. Кроме того, тут уже было явное вмешательство административной власти в дело, подлежащее исключительно ведению суда, да и дело-то было несправедливое. Возмущение действиями старого князя было глубокое. Избранный городской голова Н. А. Алексеев ^[73], представитель торгово-промышленного класса, близко принял к сердцу кровные интересы московского «именитого купечества» и стал вести подкопы под «самодура» генерал-губернатора. Рассказывали, что он об этом случае довел до сведения Александра III, который тоже был возмущен действиями Долгорукого. Прибавляют, что на аудиенции царь, чуть ли не сидя спиною к Долгорукому, возмущенно сказал ему: «Рюриковичу стыдно взятки брать».

Если к тому еще прибавить, что вторая жена Александра II, княгиня Юрьевская, была очень нелюбима Александром III, что она была родной племянницей князя Долгорукова, то станет ясно, что кампания против Долгорукова нашла очень благоприятные условия и имела все шансы на успех.

Юдофобская тенденция, окрашивавшая поход против Долгорукого, крики о том, что Москва ожидовела и евреи захватили все в свои руки, тоже пришлись по вкусу московскому именитому купечеству. К концу 80-х годов евреи уже играли весьма заметную роль в торговле Москвы и стали небезразличными конкурентами «коренного» московского купечества. Евреи, как указано выше, развили и расширили торговлю в Москве, создали новые отрасли производства и дали торговым операциям столицы заметный толчок. И тут, на этой арене, столкнулись не только два конкурента, купец-русский и купец-еврей, но и две чуждые друг другу системы и торговые тактики. Консервативный, отсталый, тугоподвижный и косный русский купец, привыкший вести свои дела «потихоньку да полегоньку, не торопясь, да богу помолясь», столкнулся с живым, подвижном, суетливым и нервным евреем, принцип которого Drang und Sturm ^[74]. Московский толстосум, сидя на своих мешках, мечтал только о возможно большей прибыли, как можно больше процентов нажить на товаре и совершенно игнорировал размах своего торгового оборота. «Иные хотят рубль на рубль, а нам хоть копеечку на копеечку» — этот анекдот великолепно иллюстрирует тактику замоскворецкого купца. Еврей же ввел в свою торговлю совершенно противоположный принцип: как можно больший оборот, хотя бы при самой маленькой прибыли. Лучше на миллионах нажить сотни тысяч, чем на сотнях — десятки. Эта система, как очевидно, доводила до минимума вознаграждение посредника, удешевляла товар для потребителя, расширяла рынок, делая доступным товар для большего числа покупателей и вместе с тем расширяя производство. Представители противоположной тактики, не видящие дальше своего кармана, не могли мириться с этим, и негодование их против еврейских торговцев росло с каждым днем. Евреи, мол, жить и наживать не дают, они продают по более низким ценам. Настроение московского и вообще «всероссийского» купечества к евреям ярко обнаружилось в 1888 г. в вопросе о Нижегородской ярмарке, когда власть над евреями на этом «всероссийском торжестве» как будто очутилась в руках купцов ярмарочного комитета, состоящего из московских купцов. До того времени евреи почти без всяких препятствий приезжали, жили и торговали на ярмарке наравне с гражданами других национальностей. Право жительства на ярмарке было предоставлено всем. Хотя закон на этот счет был не совсем ясен, но таков уже был обычай, и никто из власть имущих не обращал на это внимания. Так уж исстари велось, и это сделалось «обычным» правом евреев. Евреи в течение шести-восьми недель торговали и делали там большие обороты. Вокруг торговцев и купцов работали приказчики, маклеры, разного рода посредники, ремесленники и рабочие разного рода и сорта. Количество евреев, приезжавших на ярмарку, было довольно солидное, и были такие, которые целый год жили за счет ярмарки. Приезжали со всех концов России, но большая часть их была из Москвы. И вот в 1888 г. ярмарочный комитет издал целый ряд драконовских законов против евреев, сделавших почти недоступной работу на ярмарке для большинства из них. Создана была сложная регистрация евреев на ярмарке в специальном «еврейском столе», периодическая их явка, получение особых разрешительных грамот, обязательно с фотографической карточкой, причем все тонкости, или, лучше сказать, грубости, законов о праве жительства вне черты еврейской оседлости были тут еще увеличены, усилены и расширены. Словом, регистрация эта имела вид, точно она была скопирована с правил о проститутках. Эти крайне стеснительные, обидные, носившие прямо характер издевательства над евреями правила явились неожиданно, как гром с ясного неба, и притом стали известны перед самой ярмаркой, когда ничего не подозревавшие евреи уже съехались со своими товарами, лавками, мастерскими и когда покинуть ярмарку для них было равносильно катастрофе. Евреи стали совещаться, придумывать всевозможные средства и решили послать депутацию к начальнику ярмарки и нижегородскому губернатору, небезызвестному генералу Баранову ^[75]. Из статей В. Г. Короленко ^[76] мы имеем известное представление об этой политической фигуре. Довольно бесхарактерный и беспринципный, он старался служить и «нашим» и «вашим», хотел прослыть либералом и вольнодумцем, героем и решительным деятелем и из каждого обстоятельства создавать себе рекламу. Юдофобией он заражен не был, но открыто выступать в защиту евреев от посягательств купечества тоже было ему неловко, не хотелось ссориться с московским именитым купечеством, которое ежегодно по окончании ярмарки давало ему пышный обед с благодарственными речами и тостами и осязательным «приложением». Он принял еврейскую депутацию очень приветливо. На указание, что новые правила в известной степени находятся в противоречии с буквой закона, не говоря уже о том, что прецедент и обычай освятили право евреев жить и торговать на ярмарке, что эти правила изданы совершенно неожиданно и проведение их в жизнь в данный момент, когда ничего не подозревавшие евреи уже съехались и привезли свои товары, равносильно полному их разорению, Баранов ответил: «Прежде всего должен вам сказать, что все это не от меня. Правила эти составлены ярмарочным комитетом. Обратитесь к нему с вашими объяснениями и ходатайствами. Я же, со своей стороны, могу лишь сказать, что всякий еврей, который открыто будет заниматься законным делом, выслан не будет». Прямо от Баранова депутация по его указанию отправилась к одному из членов ярмарочного комитета, известному московскому купцу, торговцу и фабриканту золотых и серебряных вещей Гавриилу Гаврииловичу Корнилову. Этот принял депутацию очень холодно и сурово и прямо сказал: «Евреи жить не дают, они понижают цены на товары, продают дешевле всех — и этим вредят русской торговле». Вопрос решен был, конечно, так, как говорил Баранов. Евреи на ярмарке остались, но остались и сочиненные московским именитым купечеством правила, которые евреям причинили немало неприятностей, а ярмарочной полиции дали немало дохода. Эта эпопея ярко иллюстрирует отношение купеческого сословия к евреям и мотивы этого отношения. Само собою понятно, что, когда началась кампания против Долгорукого и евреев, московское купечество этому только обрадовалось и присоединилось к этой кампании. После такой артиллерийской подготовки взять такую уже шатавшуюся крепость, как старый, чуть ли не впавший в опалу князь Долгоруков, было уже нетрудно. И она очень скоро пала. Первое препятствие к занятию великим князем Сергеем поста московского генерал-губернатора было устранено.