Москва еврейская

Какие чудовищные преступления, повторим мы вместе с А. И. Герценом, схоронены в архивах злодейского, безнравственного царствования Николая.

ГЛАВА IV. 1856–1870 гг.

После окончания Севастопольской войны и смерти Николая I началось обновление старой крепостнической России. Наступило новое царствование — Александра II. Если измерять «еврейское счастье» количеством погромов, то это царствование надо признать самым «счастливым» периодом истории русских евреев, так как в это царствование был только один погром, в Одессе в 1871 г. Зато это была так называемая «эпоха великих реформ», которая, правда, только одним боком задела еврейскую жизнь, но все-таки хоть немного освежила душную, невыносимую атмосферу николаевского режима, режима шпицрутенов, пыток, кантонистов и рабства. В 1856 г., как выше указано, упразднено было московское гетто и евреям было дано право селиться по [всей] территории столицы. В этом же году упразднен институт кантонистов. Скоро подоспели другие облегчения и некоторые расширения права жительства для определенных категорий евреев. В плотной стене черты оседлости пробита была небольшая брешь — и представителям труда (ремесленникам, механикам, пивоварам и вообще мастерам), торговли (купцам 1-й гильдии постоянно, а 2-й гильдии временно) и свободных профессий (врачам, инженерам, юристам и вообще кончившим курс высших учебных заведений) предоставлено было право жить во всей Империи. Это, конечно, тотчас вызвало поток иммигрантов из западных губерний в центральные, в том числе в Москву. Общеизвестно, какой общественный подъем чувствовался тогда в России, какие идеалистические порывы охватили все слои тогдашнего либерального общества. Настроение у всех было повышенное, оптимистическое. Надежды и широкие перспективы близкой свободной демократической жизни воодушевляли всех. Евреи, конечно, не отстали от этого всеобщего движения. Еврейская интеллигенция, при первых лучах солнца свободы почуяв возможность более человеческой культурной жизни, более свободного материального существования, сломя голову бросилась в манящий поток новой жизни, кинулась в бурные волны просвещения и европеизации. Все, что было более энергичного и предприимчивого, талантливого и деятельного, бросилось через открытую щель стремглав из черты оседлости, в которой до сих пор было замуравлено [36], и во всех почти городах центральной России быстро стали образовываться значительные еврейские общины из купцов, ремесленников, адвокатов, инженеров и лиц других свободных профессий. И еврейское население Москвы тоже стало разрастаться и принимать более организованные формы. Уже в середине 60-х годов московская община настолько разрослась, что нашла возможным пригласить на должность духовного раввина известного ученого-талмудиста рабби Хаима Берлина ^[37]. Население общины было пестрое и состояло в то время из чрезвычайно разнообразных элементов: тут были и правоверные ортодоксы, строго державшиеся традиций и обычаев еврейского гетто, но была уже и значительная доля интеллигенции, образованного купечества, стремившегося к просвещению и европеизации. В этой пестрой массе стали ясно дифференцироваться разные группы. Прежде всего, как выше упомянуто, «коренные москвичи», так называемые «николаевские», бывшие нижние чины николаевских наборов и их потомки, и «вольные», вновь прибывшие из разных пунктов черты оседлости. В этой последней группе были выходцы из западных и южных губерний и переселенцы из Прибалтийского края («курляндцы»). Между этими группами всегда существовал более или менее заметный антагонизм. «Николаевские» считали себя «коренными» жителями Москвы, купившими свое пребывание в Москве очень дорогой ценой, ценой невыразимых порой страданий и мученичества во время ужасающей солдатской службы николаевских времен. И действительно, среди них было немало лиц, прошедших сквозь строй кантонистских пыток и мучений и немало пострадавших за веру отцов. Они считали себя поэтому в некотором роде заслуженными аристократами и косо смотрели на «вольных» новых «пришельцев» из Шклова, Бердичева и других центров еврейской оседлости. Эти же последние, будучи более образованны во всех смыслах, более богаты и деятельны, со своей стороны, свысока смотрели на «николаевских», которые действительно благодаря оторванности от культурной жизни и условиям своей военной службы в умственном и культурном отношении стояли много ниже. Самое название единственной в то время молельни, «Аракчеевской», показывало древность происхождения «николаевских» и оправдывало их претензию на первую роль, которую, однако, им никогда не удавалось завоевать. С другой стороны, между «курляндцами» и остальными выходцами из черты оседлости тоже существовал некоторый антагонизм. Первые, отличавшиеся внешним лоском и европейскими манерами, хорошо владевшие немецким языком и вкусившие от плодов (правда, только внешних) европейской цивилизации, смотрели на себя как на высший слой еврейства, а на остальных смотрели сверху вниз… Шкловские же, бердичевские и другие третировали курляндцев как «невежд», ничего не понимающих в талмудической мудрости и вообще мало сведущих в еврейских науках. Но этот антагонизм, надо признать, не был настолько глубок и силен, чтобы препятствовать всеобщему объединению, когда это касалось общих интересов общины. К сожалению, население не имело тогда своего объединяющего центра, так как существовавший в Зарядье, бывшем гетто, Аракчеевский молитвенный дом — бедная и убогая по своей внешности, тесная и мизерная молельня не удовлетворяла требованиям и запросам новых классов еврейства, искавших новых красивых форм богослужения в духе западноевропейских евреев и стремившихся к широкой общественной работе. А между тем все жили разрозненно, общественности никакой не было, жили исключительно личными интересами. Из «николаевских» бедные торговали старым платьем на Толкучке или занимались другой мелкой торговлей, более зажиточные были ремесленники, главным образом портные, работавшие на заказ и имевшие магазины готового платья. «Вольные» большею частью были комиссионеры, которые закупали разного рода товары, особенно мануфактуру, для провинций. Эти последние жили без семей, жили, так сказать, телом в Москве, а душой на родине, связь с которой была очень крепка. Они проживали год, а то и больше, в столице и только на праздник Пасхи или осенние праздники уезжали домой, к своей семье. Пребывание в Москве, было, так сказать, отхожим промыслом. Целые годы «добытчик» ждал момента, когда получит возможность вернуться к своим родным, с которыми жизнь его разлучила. И велика же была радость, когда в какой-нибудь еврейский городок приезжали эти гости из далекой Москвы, из столицы «Россеи», нагруженные подарками и вещами, невиданными в глухой провинции. Приезд такого комиссионера был великим событием — и расспросам и вопросам не было конца. И действительно, в то время, при отсутствии железных дорог, такое путешествие было не из легких: оно продолжалось недели и было чревато разными приключениями. С другой стороны, при отсутствии газет и вообще всяких связей с центром живой человек, приехавший из столицы, представлял богатейший источник всякого рода информации и немало действовал на ум и воображение провинциального болота, жизнь которого была затянута густой плесенью. Отпраздновав Пасху и отгулявши в своей семье еще несколько недель, такой комиссионер опять отправлялся в дальний путь, запасшись всеми документами, дававшими право временного жительства вне черты оседлости. Постоянных жителей из купцов в Москве тогда было еще очень мало. Чтобы окончательно водвориться со своей семьей в Москве, купцу необходимо было стать московским купцом 1-й гильдии, а для этого по закону надо было предварительно выдержать пятилетний стаж первогильдейского купечества в черте оседлости, что требовало больших средств — около тысячи рублей в год. Это, конечно, было доступно очень немногим. Кроме того, закон о безусловном праве жительства вне черты оседлости для купцов 1-й гильдии вышел только в 1862 г., так что купцы с 5-летним стажем могли появиться только к концу 60-х годов. Многие из них поэтому жили только временно — или как купцы городов черты оседлости (1-й гильдии имели право жить 6 месяцев, 2-й гильдии — 2 месяца), или как доверенные купцов.