Сталин. История и личность

Обычной формой явления Сталина народу были его встречи в Большом Кремлевском дворце с избранными представителями той или иной отрасли народного хозяйства. Встречаясь с железнодорожниками, работниками цветной металлургии, колхозниками из Средней Азии, женами красных командиров или директоров предприятий тяжелой промышленности, Сталин, естественно, всегда был в центре внимания. Обычно он обращался к присутствующим с краткой речью, а затем предлагал сидящим рядом соратникам по Политбюро наградить некоторых, а то и всех участников встречи орденами. Соратники, конечно, всегда изъявляли безоговорочное согласие. Иногда он вел себя как маг и волшебник, по мановению руки которого сбываются любые мечтания. На встрече с ударницами-колхозницами, например, он спросил знаменитую звеньевую свекловодов Марию Демченко, хочет ли она учиться. «Так хочу, что и рассказать не умен». Тут Сталин повернулся к соратникам и заявил: «А знаете, товарищи, Демченко на учебу идет. Агрономом будет»⁹².

Культ народного вождя к тому времени возрос неимоверно, его имя стало талисманом. На парадах истребители строем пролетали над Красной площадью, образуя громадные буквы СТАЛИН; студенты-физкультурники маршировали, образуя своими колоннами все то же магическое слово; с самолета сфотографировали группу из 51 альпиниста — они взобрались чуть ли не на вершину Казбека и расположились на склоне так, что можно было прочесть: СТАЛИН⁹³. Сталина воспевали поэты, его имя было прославлено даже казахским акыном-импровизатором Джамбулом Джабаевым: «Когда мне было больше семидесяти лет — Ленин и Сталин дали мне свет». Решением Центрального Комитета ВКП(б) Институт Маркса—Энгельса—Ленина получил указание издать избранные сочинения Сталина. По инициативе Сталина открыли Центральный музей Ленина. Главной темой экспозиции была совместная деятельность «двух титанов» русской революции⁹⁴.

Пока что обожествляли обоих, но Сталин все больше выходил на первый план. Писатель А. Авдеенко не жалеет красок, живописуя открытие VII Съезда Советов в Кремлевском дворце 28 января 1935 г. Когда в зале появился Сталин в сопровождении членов Политбюро, все 2000 делегатов вскочили со своих мест, зааплодировали, все улыбались, зазвучали приветственные возгласы. «Я оглянулся — и на всех лицах, во всех глазах я увидел то же чувство любви, преданности, самоотверженности». Работница фабрики, сидевшая рядом с писателем, сжав его руку, прошептала: «Какой он простой и скромный. А смеется как — весело очень: самой хочется». «Родней родного», — сказал со слезами на глазах рабочий, сидевший неподалеку. И когда сам Авдеенко, будучи делегатом, взошел на трибуну, он закончил свою речь следующими словами: «Когда моя любимая женщина родит мне ребенка, первое слово, которому я его выучу, будет: Сталин!»⁹⁵.

Можно верить или не верить Авдеенко — ведь он писал в то время. Обратимся к вышедшим после смерти Сталина воспоминаниям Ильи Эренбурга. В 1935 г. Эренбург, работавший тогда корреспондентом «Известий» в Париже, приехал в Москву и присутствовал на заседании съезда стахановцев. Когда в зале появился Сталин, все встали и аплодировали не менее десяти-пятнадцати минут. Сталин тоже аплодировал. Когда наконец все уселись, раздался пронзительный женский крик: «Сталину слава!». Три тысячи делегатов вновь поднялись, и аплодисменты возобновились. До самого конца все, в том числе и Эренбург, не сводили глаз со Сталина. Эренбург по дороге домой чувствовал какую-то странную неловкость, но в конце концов пришел к выводу, что просто не понимает психологии масс и смотрит на вещи как типичный интеллигент. Очевидно, решил Эренбург, многие не могут выразить свои чувства иначе и выражают преданность вот так — неистовой овацией и выкриками⁹⁶.

Возможно, так оно и было. Официальных проявлений культа личности Сталина — великое множество, но простые люди, особенно заслуженные ударники, которых принимали в Кремле, зачастую боготворили его вполне искренне. Макиавелли советовал государям добиваться любви народа как гарантии от возможных заговоров. Сталин более или менее преуспел в этом, поэтому была доля правды в резолюции ЦК КПСС от 30 июня 1956 г., где было сказано, почему никто из высшего руководства не пытался убрать Сталина и положить тем самым конец террору: «...каждый, кто бы выступил в этой обстановке против Сталина, не получил бы поддержки в народе»⁹⁷.

Да, Сталин хотел обезопасить себя от возможного контрзаговора, но великим руководителем и объектом поклонения он стал не только по этой причине — в силу своего характера он нуждался во всеобщем признании и обожествлении. Новое служилое дворянство и народ должны были питать искренние верноподданнические чувства прежде всего к нему лично. Не только оппозиционно настроенные старые большевики, но и очень многие сторонники Сталина в 20-е годы, занявшие в период первой пятилетки более или менее значительные посты, понимали, что Сталин как руководитель допустил немало промахов, и знали некоторые факты из истории партии, которые Сталину необходимо было скрыть. Другое дело новые кадры из «партийных и непартийных большевиков», выращиваемые этим политическим садовником на народной почве, — зачастую благодаря своей молодости, а большей частью из-за скромного крестьянского происхождения они могли иметь лишь смутные подозрения, а чаще вовсе не имели никакого представления о чем-то таком, что могло бы как-то скомпрометировать гениального вождя. Такие кадры могли видеть в Сталине безупречного «настоящего большевика» в духе той характеристики, какая содержалась в сталинском письме от 1931 г. в редакцию журнала «Пролетарская революция», могли видеть в нем равного Ленину титана большевизма, могли даже в силу исторически сложившихся склонностей «русской души» видеть в нем народного царя, ведущего Россию к возрождению в условиях советской власти. Сталин имел возможность убедиться в этом, благосклонно взирая на овацию, устроенную ему экскурсантами на канале Москва-Волга, или глядя в сияющие глаза простых тружеников на приемах в Кремлевском дворце.

Недоставало малого — солидной исторической научной работы или биографии (или того и другого), в которой он предстал бы равным Ленину титаном революции. Такой книги пока не было, хотя в письме в «Пролетарскую революцию» он еще несколько лет назад дал понять, что она была бы очень кстати. В написанной Н. Поповым истории партии роль Сталина была отражена весьма скупо — даже в последнем издании (1935) его имя упоминалось всего несколько раз на двухстах с лишним страницах, посвященных периоду вплоть до образования самостоятельной партии большевиков в 1912 г.

Не многим лучше выглядело и переработанное издание первого тома книги по истории партии Ярославского (1934), несмотря на все потуги редактора изобразить Сталина одним из вождей партии в период ее становления. Широко распространенная «Краткая история ВКП(б)» В. Кнорина также не удовлетворяла Сталина — в ней было всего пять упоминаний о его революционной деятельности до 1912 г.⁹⁸ Шел уже 1935 год, а историки все еще (и справедливо) отводили ему довольно скромное место среди зачинателей большевизма.

Благородную миссию исправить положение взял на себя Лаврентий Берия, этот непревзойденный льстец и доверенное лицо Сталина. Нисколько не смущаясь своей полной некомпетентностью как историка, даже если говорить только о революционном движении в Закавказье, он рьяно взялся за дело, используя все возможности, которые открывал перед ним пост первого секретаря Заккрайкома ВКП(б). В январе 1934 г. он заявил в Тифлисе делегатам съезда КП(б) Грузии, что все ранее написанное по истории революционного движения в Закавказье никуда не годится, так как не отражает «подлинную, реальную роль товарища Сталина, который многие годы фактически руководил борьбой большевиков на Кавказе». Чтобы поправить дело, было решено учредить в Тифлисе Институт Сталина и возложить на него задачу сбора соответствующих материалов, которые позволят показать подлинную картину «гигантской роли товарища Сталина в нашем революционном движении».