Богдан Хмельницкий

Калиновским и Ляндскоронским. Брат его убит, мне жаль его; он был настоящий

рыцарь и мне приятель! Но сам виноват! За-

*) Histor. ab exc. Wlad. IV, 72.—Annal. Polon. Clim., I, 240.

2)

Истор. о през. бр.

394

варили поляки войну, пусть и расхлебываютъ» ‘). Но вместо киевского митрополита

давали Хмельницкому благословение с востока. В Польше—легат; у Козаков такое же

лицо был митрополит коринфский. Он препоясал Хмельницкого мечом, освященным

патриархом на самом гробе Господнем, вручил ему частицы мощей из Греции, кропил

войско святою водою, ободрял надеждами на помощь Божию и решился сам с

духовенством идти на брань за честь православной веры. Этот пастырь, проживая в

Украине, тайно сносился с Москвою через своего двоюродного брата Илью, писал к

цареву тестю Милославскому и к самому царю, сообщал о том, что делается в Украине,

извещал о благожелательстве к Москве гетмана, которого он, с своей стороны,

настраивал вступить в подданство царю: «Гетман Хмельницкий,—писал он,—мне

сказал так: если государь хочет, чтобы мы ему поклонились и оберегали его Украину

без жалованья, и если он любит христианскую веру, как подобает истинному

христианскому государю,—пусть пришлет нам помощь, и мы признаем его царем и

учинимся его подданными; как служат ему донские козаки, так и мы будем служить

ему, ради единой христианской веры; и если он изволит отбирать от поляков свои

города, мы будем помогать ему взять их; если же он захочет, чтобы этими городами

владели ляхи, то козаки и татары разорят ляхов, а не дадут им владеть русскими

городами». От себя митрополит замечал: «мы подлинно слышим, что козаки ляхов

победят; мира между ними ни за что не будет: гетман хочет их до конца разорить и

посадить на польское королевство короля истинной христианской веры» "). В Москве

через греков распространился слух, будто Хмельницкий договорился с Ракочи:

последний будет помогать козакам, а когда поляков завоюют, то гетман посадит на

польский престол Ракочиева брата, с тем, что этот новый король примет православную

веру. Этими слухами хотели уверить царя и бояр, что Хмельницкий ведет войну за

торжество православной веры. Но греки старались укрыть перед царем и боярами

дружелюбные сношения гетмана с Турцией»; грек Илья говорил в Москве, что

турецкий падишах предлагал Хмельницкому войско, но гетман отвечал: «мне турецкое

войско не нулсно: я и с своими войсками могу стоять против ляховъ». Кроме

коринфского митрополита, был тогда в Украине другой митрополит с востока—

назаретский, по имени Гавриил. Отправляясь на войну, Хмельницкий взял с собою

Иосифа, а Гавриила отправил в Москву с письмом к царю—умолял царя прислать ему

ратную помощь и изъявлял готовность поступить в подданство со всею Украиною. К

этим сношениям с Москвою, которые велись беспрестанно через греков: Илью, Ивана

и Павла и серба Василия, примазался и писарь Выговский. Никогда не любя Москвы,

хитрый писарь видел, что гетман к ней расположен и соображал, что рано или поздно

Украине придется отдаться Москве и потому заранее пользовался случаем выказаться и

выслужиться перед московским государем. Он поручал грекам говорить в Москве, что

они ведут сношения иногда тайно от гетмана, но всегда в соумышлении с Выговским.

Но так как они все-таки не говорили, чтобы гетман был не расположен к Москве, то,

быть может, все это де-

*) Jak. MicbaJowsk. Xiega Pam., 632 — 635.

2)

Акты ИОжн. и Зап. Росс., Ш, J56.

395

далось и с согласия Хмельницкого: для него было полезно, чтобы царь получал

сведения о его преданности Москве такими путями, которые будто бы совершаются

мимо пего; тем самым царь был склоннее доверять ему.

Другие греки служили делу восстания в самой Украине. Афонские монахи ходили

по городам и селам и призывали православных к обороне своей святыни. Сам

константинопольский патриарх прислал Хмельницкому грамату, восхвалял его

благочестие, одобрял предпринятую войну против врагов и утешителей православия,

называл римских католиков вообще изменниками-разорителями, орудиями самого

сатаны. Эту грамату послал он с каким-то Никитою Михайловичем, русского

происхождения, и поручал ему изложить нужды БОСТОЧНОЙ Церкви и просить помощи.

С этим Никитою Михайловичем отправлено было послание к киевскому митрополиту:

патриарх просил его быть дружелюбным к Хмельницкому и осенить своим

благословением его предприятие. Патриарх писал и к коринфскому митрополиту:

хвалил за то, что он остается при Хмельницком, и ободрял на подвиги во имя

православной веры *).

Хмельницкий выступил из Чигирина еще 16-го февраля и шел на пути к Бару,

увеличивая свои силы козаками, которые по его универсалу должны были приставать к

нему. О предполагаемой коммиссии с поляками он уже не думал. Но известиям

современников, он был тогда озлоблен лично за то, что видел с польской стороны

препятствия к устроению брака сына его Тимофея с дочерью молдавского господаря 2).

Но войска у Хмельницкого в этот год было менее, чем прежде: значительная часть его

была оставлена для охранения Украины. На случай вторжения литовского войска

гетман определил для защиты края три полка: Полтавский, Черниговский и

Переяславский, составлявшие вместе отряд в двадцать тысяч человек под наказным

начальством черниговского полковника Небабы 3); притом Хмельницкий не имел тогда

той нравственной силы, какая была у него прошлый год. Хлопы, воины неискусные в

строю, хотя шли с фанатизмом против панов, но питали недоверчивость к своему

гетману за потачку панам и казни мятежников. Многие реестровые козаки, пользуясь

уже своими правами, охотнее хотели бы идти против турок, с которыми сносился и

дружился их предводитель. Новый союз с татарами не нравился им, потому что эти

союзники, вступая в русскую землю под видом помощи, уводили в плен женщин. Были

такие козаки, которые при самом начале войны предложили полякам свои услуги

против того, кого за год боготворили и).

В первых числах мая король выступил из Люблина; отряды посполитого рушенья

беспрестанно прибывали к нему, одни за другими, из ближних воеводств. Двор

провожал короля до Красностава; королева хотела следовать с ним далее, изъявляя

готовность разделять с ним труды и опасности для славы и чести. Поляки с

восхищением смотрели на такую отвагу. «Это

Ч Акты Южи. и Зап. Росс., т. III, 447,—Письма Парфения константиноп. патриарха

в рукоп. Арх. иностр. дел.

2)

Дневн. Освецима. Киевск. Стар. 1882 г. Февраль, 361.

3)

Ibid. Май, 268.

*) Histor. belli cosac. polon., 138.

396

была новая Томира,—говорит современник;—ея смелый дух, её мужественная

осанка показывали в ней не только женщину с мужским сердцем, но как будто мужа,

скрывшагося под женскою одеждою». Однако король и сенаторы упросили ее

воротиться; они представляли ей, что, не подвергая себя опасностям в ноле, пусть

лучше она заботится о спокойствии оставленного отечества вместе с примасом.

Королева уступила с нежеланием; только тогда, когда настала минута прощания, она

изменила своей твердости и прослезилась и вместе с нею, — говорит историк, —

заплакали прекрасные и любезные придворные дамы знатнейших польских фамилий, а

между тем, молодые придворные кавалеры утешали их, говоря: «эти слезы сокрушат

дерзость мятежников; с Божиею помощью, они заплатят кровью за слезы героинь

польскихъ» 1).

Король прибыл под Сокал и там решился стоять лагерем, пока квар-и цяное войско

не успеет с ним соединиться 2); великий коронный гетман Потоцкий должен был по

королевскому приказу собрать все вновь навербованные войска у Владимира-