Римская история в лицах

«Когда я в Риме и постоянно на форуме, постановления сената пишутся у твоего поклонника, моего близкого (вероятно, у Бальба или Долабеллы. — Л.О.). Когда приходит на ум, то упоминают о моем присутствии при записи, и я узнаю, что постановление сената, которое, как говорят, вынесено по моему предложению, доставлено в Армению и Сирию раньше, чем вообще было сделано какое-либо упоминание об этом. Однако я не хотел бы, чтобы ты считал, будто я говорю это в шутку: знай — от царей далеких окраин мне уже доставлены письма, в которых они благодарят меня за то, что я в высказанном мною мнении назвал их царями, а я не знал не только того, что они названы царями, но даже того, что они вообще родились». (Письма... т. 3, № 494)

Цезарь оставался в Риме немногим больше четырех месяцев. О его мирной реформаторской деятельности за это время будет сказано дальше. В начале декабря 46-го года, поручив управление государством своим приближенным, он снова отбывает с еще не распущенными легионами на войну. На этот раз — как и три года назад — в Испанию. Я уже упоминал, что после поражения в Африке сыновьям Помпея, Гнею и Сексту, удалось бежать в Испанию. Там находилось два легиона, набранных в свое время еще Помпеем. Туда же с остатками африканского войска приплыл и Лабиен. Старший сын Помпея — Гней — был провозглашен главнокомандующим. Действуя весьма энергично, он сумел за полгода из римских граждан городов Италика и Кордуба, беглецов из Рима, а также из испанцев, недовольных притеснениями наместника провинции, довести численность своей армии до тринадцати легионов. Вспомогательные войска ему прислал мавретанский царь Бокх. Это была уже грозная сила. Легаты Цезаря не смогли ей противостоять, и ему пришлось самому отправиться в Испанию. Отправляться очень не хотелось. Прервать начатое дело реформ, еще раз подчиниться необходимости жертвовать жизнями римских граждан! Тяжело. А тут еще в Рим явилась Клеопатра с новорожденным сыном — единственным на свете существом, в чьих жилах текла кровь Юлия Цезаря. Но надо, надо! Под угрозой весь его великий замысел, и Цезарь выступает в новый поход. Пеший марш по пути, некогда пройденному Ганнибалом, он проделал за двадцать семь дней. Уже после его отъезда из столицы, консул (и начальник конницы то есть, помощник диктатора) Лепид проводит в комициях избрание Цезаря консулом без коллеги на 45-й год. Положение Цезаря оказалось трудным. У помпеянцев — почти двукратное численное преимущество, войско их неплохо подготовлено. Первые два месяца 45-го года проходят в маневрировании обеих армий, незначительных стычках и осаде испанских городов, поддерживавших ту или другую воюющую сторону. Тем временем в Риме воцаряется атмосфера тревожной неопределенности. Известия из Испании противоречивы. Явные и тайные приверженцы Цезаря и Гнея Помпея то с надеждой, то со страхом ловят сообщения и слухи о ходе военных действий. Всем ясно, что идет последняя, решающая схватка. Многие уверены, что за победой любой из сторон последует жестокая расправа над ее противниками в Италии. Цицерон — Гнею Планцию в Керкиру (Рим, начало 45 года):

«Что касается меня, то если достоинство в том, чтобы держаться честных мнений о государственных делах и находить у честных мужей одобрение своему мнению, я достигаю своего достоинства. Но если достоинство в том, чтобы то, что думаешь, ты мог либо осуществить, либо, наконец, защитить свободной речью, то у меня не остается даже какого-либо следа достоинства, и прекрасно, если я могу владеть самим собой, чтобы то, что частью уже налицо, частью угрожает, переносить с умеренностью, а это трудно во время такой войны, исход которой, с одной стороны, угрожает резней, с другой — рабством». (Письма... Т. 3, № 539)

Но умеренность вскоре изменяет Цицерону. Если не прямо, то косвенно он отваживается открыто защитить свои взгляды. Примерно в то же время, как и цитированное письмо, он публикует сочинение о Катоне — восторженный панегирик непримиримому врагу Цезаря. Это — вызов! Но он брошен благородному противнику. За ним не последует расправа. Но вполне возможно полное отрешение от государственных дел, то есть от того, что от считает своим призванием и смыслом жизни. Пусть так! Дороже честь и верность памяти друга. Трактат Цицерона получает столь сильный резонанс в Риме, что, прочитав его, Цезарь считает необходимым в самые напряженные дни войны написать ответный трактат, который он называет «Антикатон». В нем уничижительная критика взглядов, действий и самой личности Катона соседствуют с выражением уважения к автору панегирика. Кстати сказать, между ними поддерживается переписка. В частности, Цицерон получает от Цезаря письмо с соболезнованием по поводу смерти родами его горячо любимой дочери.

Во второй половине февраля 45-го года в военных действиях происходит перелом. Цезарю удается взять штурмом считавшуюся неприступной крепость Аттегуа. Как всегда в таких случаях, начинаются массовые перебежки из лагеря противника. Ряд испанских общин заявляет о своей готовности поддержать Цезаря. Решающее сражение произошло 17 марта близ города Мунда (в южной Испании недалеко от нынешней Кордовы). Войско Гнея Помпея было по-прежнему многочисленнее и занимало выгодную позицию на склоне холма. Тем не менее, Цезарь отдал приказ об атаке. Завязалось ожесточенное сражение. В какой-то момент его солдаты дрогнули, и казалось, вот-вот обратятся в бегство. Все резервы были уже введены в бой. У Цезаря оставалось единственное средство спасти дело своей жизни — поставить на карту саму эту жизнь. И он это сделал! Но предоставим лучше слово Аппиану. Когда страх и отчаяние, точно степной пожар, стали быстро распространяться по рядам его воинов...

«Цезарь сам, схватив щит одного из них и воскликнув вокруг него стоящим командирам: «Да станет это концом для меня — жизни, а для вас — походов», выбежал вперед из боевого строя навстречу врагам настолько далеко, что находился от них на расстоянии 10 футов. До 200 копий было в него брошено, но от одних он уклонился, другие отразил щитом. Тут уже каждый из его полководцев, подбегая, становился рядом с ним, и все войско бросилось в бой с ожесточением, сражалось весь день с переменным успехом, но к вечеру наконец одолело. Как передают, Цезарь сказал, что ему приходилось вести много битв за победу, но в этот день он вел битву за жизнь». (Аппиан. Гражданские войны. II, 104)

Победа была полной. Противник оставил на поле боя 30 тысяч только убитыми. Потери Цезаря не превышали тысячи человек. Правда, это были по большей части его ветераны. Удрученный, уже в сумерках обходил Цезарь подножие холма, вглядывался в лица павших воинов, многих узнавал, прощался с ними, вспоминал...

Его главные враги тоже погибли. Лабиен пал в рукопашном бою, Гней Помпей бежал, но был настигнут и убит. Спастись удалось только младшему сыну Помпея, Сексту, который во время сражения находился в Кордове. Вскоре капитулировали и державшие сторону помпеянцев испанские города. Цезарь обложил их высокой контрибуцией, а города, поддержавшие его, получили различные льготы и привилегии. Многим были дарованы гражданские права, а некоторые по его повелению получили статут колоний римских граждан. Потратив некоторое время на устройство надежного управления Испанией и Нарбонской Галлией, Цезарь в начале октября 45-го года возвратился в Рим.

Как только весть о победе при Мунде достигла столицы, она внушила такой страх противникам Цезаря, что сенат в спешном порядке декретировал ему десятилетнее консульство и пожизненные титулы императора, отца отечества и освободителя. Кроме того, в добавление к пятидесятидневному благодарственному молебствию было постановлено оказать Цезарю почести, «превосходящие, — по словам Светония, — человеческий предел». Чтобы не повторяться, не буду их здесь перечислять, а упомяну некоторые позже, в «комплекте» с многими другими, дарованными как до того, так и после — уже незадолго до его смерти.

Вскоре после возвращения из Испании Цезарь отпраздновал свой пятый триумф. Наверное, этого не следовало делать — ведь он был назначен в честь победы над согражданами. Но Цезарь видит в нем свой долг перед теми, кто пал в сражении при Мунде. Их подвиг должен быть прославлен!.. Тягостное впечатление от триумфа не удалось рассеять новым угощением народа, хотя Цезарь, посчитав его недостаточно богатым, через четыре дня распорядился устроить еще более пышный пир.