Первый гром и первая любовь

Вскоре на берегу выросла груда ребячьего бельишка, а владельцы его, голые, вымытые, повеселевшие, уползли в тень.

- Остричь бы вас, - мечтательно произнесла Дина, - под машинку. Или хотя бы ножницами...

Она обливалась потом, платье прилипло к спине, голова раскалывалась от жары, так хотелось все сбросить с себя и тоже поплескаться, но стеснялась детей.

Она перемыла всех ребят, остался старший Юрко.

- Вот тебя отмою, и все, - сказала Дина. - Ну, раздевайся.

Юрко молчал.

- Ну, чего ты? - нетерпеливо, помахивая куском розового мыла в одной руке и частым гребнем в другой, заторопила его Дина.

- Нэма у меня вошей, - пробормотал Юрко, держась обеими руками за продранные на коленях, выцветшие добела штанишки из некогда синей саржи. Видно было, что он готов вступить в бой со всяким, кто попытается их стащить с него.

Дина улыбнулась. "Смущается, - подумала она, - большой уж мальчик".

- Ладно, бери мыло, вот вместо мочалки эту тряпочку, иди туда, за кустики, и хорошенько отмойся, только хорошенько, чтобы кожа скрипела... Я проверю. А уж голову я тебе сама вымою и вычешу.

Юрко благодарно взглянул на нее, схватил душистое мыло и побежал за кусты.

Дина тем временем сбросила наконец платье и, оставшись в лифчике и трусиках, тоже вымылась в реке. Быстро оделась.

- Глянь! - подошел к ней Юрко.

- Молодец! Чисто отмылся. А теперь подставляй голову.

Ребячье тряпье Дина простирала в реке и разложила на траве и на кустах, чтобы лучи солнца выжгли всю пакость. Хорошо бы еще пройтись горячим утюгом, но где его взять?

Вымытые дети преобразились.

- А ты, Юрко, стал беленьким, - удивилась Дина. Братики тоже оставили "смуглоту" в реке.

Пугливая Оксана тихонько спросила:

- И я гарна стала?

- Очень, очень ты гарна, Оксана, - уверила ее Дина, обрадовавшись некоторому оживлению, которое заметила в девочке.

- Вот бы раздобыть ножницы, - озабоченно сказала Дина. - Я бы вас остригла. Где взять ножницы?

Юрко сказал:

- Были у нас ножницы, они в хате... Из хаты ничего брать не можна, - и он важно посмотрел на Дину, точно говоря: "Нашла себе дурня, чтобы из хаты добро вытаскивал..."

- Жаднюга, - прошептала Ганка.

- А ты голодранка, - вскипел Юрко, - и сама голопузка! Родная тетка тебя держать не хочет.

- Брешешь! - со слезами вскричала Ганка.

- Не нужно ссориться. Пойдемте лучше домой, - прервала Дина перебранку.

Жара стала гуще, тяжелей, небо совсем низко опустилось на землю. Когда подошли к дому, все уже снова обливались потом.

И в доме было душно. Дина достала из мешка две буханки хлеба, смахнула со стола пыль и разрезала хлеб на семнадцать равных частей. Юрко приметил горбушку, первый протянул за ней руку: "Чур, моя!" Дети быстро расхватали остальные куски. Взяла Дина и себе кусок хлеба. Некоторые малыши жадно глотали, почти не пережевывая, другие, разморившись после купания, ели с полузакрытыми глазами. Юрко медленно откусывал от своей краюшки со всех сторон маленькие кусочки и всякий раз оглядывал ее, измеряя, много ли еще осталось. Он ел дольше всех, и получилось так, что все уже съели свой хлеб, а у Юрка еще осталась его горбушка. Дети обессилели от жары, от сытости. Сон настигал их повсюду - на лавке, на полу, Олеся и Оксана уснули на лесенке, которая вела на лежанку печи.

Дина тоже не в силах была противиться одурманивающему сну.

РАССКАЗ АНГЕЛИНЫ

К вечеру Дина наконец затопила печь. Дело это оказалось не таким уж простым, как ей представлялось. Рядом с утрамбованной в печи соломой Дина поставила глиняный горшок, в который налила воды, насыпала туда манку, посолила ее; сверху горшок прикрыла железным кружочком. Не успела поднести спичку, как вспыхнула солома, язык пламени рванулся вперед. Дина едва успела отскочить, несколько искр обожгли ей руки. Пламя не утихало, с треском вылетали из печи огненные языки.

Дина схватила какую-то палку с железным полукружьем и принялась заталкивать солому в глубину печи. Наконец огонь унялся.

Теперь она подкладывала солому осторожно, маленькими пучками, однако снова не убереглась, один пучок вспыхнул в ее руке, и несколько горящих соломинок упало на пол. Дина отскочила, в ужасе ожидая, что сейчас вспыхнет весь дом. Зато в горшке забулькало, и запах горячего варева распространился по хате. Кажется, все шло нормально: печь топится и каша варится. Но Дину подстерегала новая беда: неожиданно в горшке что-то зашипело, железный кружок приподнялся, и каша потекла на шесток.

Дина беспомощно металась перед печью, она уже обожгла пальцы и теперь пыталась при помощи той же палки отодвинуть горшок от огня, но он точно прирос к поду печи. Наконец она догадалась, что нужно загрести жар в глубину печи. Шипенье приутихло, и кружок умиротворенно улегся на прежнее место. Но уже через секунду он вновь поднялся. Каша потекла по бокам горшка.

- А ты ухватом его, ухватом! - раздался позади голосок Ганки.

- Как?

Девочка показала, как нужно перевернуть ухват полукружьем вперед.

- Ой, а я не знала, до чего просто! - обрадовалась Дина.

Она подвела ухват, приподняла горшок и стала тащить его на себя. Прикусив губу, Дина действовала, казалось, наверняка, но тут, вопреки логике, горшок повалился набок и белая, густая, комковатая манная каша широкой струей хлынула на пол. Несколько капель брызнуло Дине на ноги.

- Ой, ой, как больно, ой, мамочка! - закричала Дина.

- Ой, лишенько, обварилась, - по-старушечьи причитала Ганка, бегая подле нее. Потом опомнилась: каша-то пропадает. Подхватив какую-то черепушку, Ганка принялась собирать ею в горшок непроваренные комки каши вместе с золой и мусором.

- Ничего, ничего, каша добрая, все поедим...

Морщась от боли, Дина вместе с Ганкой собирала жалкие остатки своего варева.

Но ничего не пропало: кашу доели, опорожнили горшок до донышка. Дина тоже ела эту хрустящую, пополам с золой, кашу. Ей, как и детям, казалось, что ничего вкуснее она не едала.

Наступил вечер. Пылало закатное, без единого облачка, небо, с реки повеяло прохладой. Дети уселись на колоде, Дина в середине. Горели волдыри на ногах, сковывала усталость. А дети, благодарно заглядывая ей в глаза, облепили ее тесно-тесно. Олеся, на правах маленькой, полезла на колени. При этом она несколько раз поглядывала на Дину, пытаясь угадать, не сгонит ли та ее.

- Лезь, лезь, - подхватив девочку, сказала Дина, хотя больше всего ей хотелось сейчас немного остыть. Олеся была тяжелой и горячей. Без опаски уже гладила Дина лохматую головенку девочки.

- Давай заплетем маленькие косички, - сказала Дина, отделяя прядь Олесиных волос. - Хочешь?

- Ага! - восхищенно ответила Олеся.

Полюбовавшись тугими косичками Олеси, Дина перевела взгляд на остальных детей. Среди шестнадцати ребят лишь нескольких малышей можно было назвать ясельниками, остальные скорей относились к дошкольникам, а Юрко, Пылыпок, Ганка, наверное, могли бы уже и в школу ходить.

Разные по возрасту, наружности, они, однако, очень походили друг на друга. У всех были изможденные лица, запавшие глаза, тоскливый взгляд.

Дине хотелось их развеселить.

- Ребята, кто из вас знает стихи? - неожиданно спросила она.

- Я знаю, - быстро откликнулась маленькая Олеся, - слухайте: эники-беники ели вареники!

- То считалочка, а не вирш. Я тоже знаю считалочку. От слухайте! На голубом ковре сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты такой?

Победно оглядев ребят, Ганка плюхнулась на колоду рядом с Диной, незаметно оттиснув при этом Оксанку.

- Короли и буржуи в Черном море купаются, - презрительно сказал Юрко, а вона про их считалочки считает.

- От я знаю гарный вирш, - несмело сказал Санько.

- И я!

- И я знаю!

- Молчи, Санько! - крикнул Юрко.

- Но почему? Говори! - вмешалась Дина.

Однако мальчик молчал, а Пылыпок уже декламировал: