Первый гром и первая любовь

- Нехай спит, - остановила ее молодая женщина с горящими глазами, блеск их был болезненным или совсем безумным, - це Олеся, сиротинка, нехай спит...

- На земле? - возразила Дина.

Женщина, приблизившись и вперив в Дину свои страшные глаза, вдруг спросила:

- Не брешешь? Им дадут есть? Это правда?

- Ну конечно, - невольно отступив, сказала Дина, - я обещаю, честное комсомольское.

- Э, что там ваши обещанки, хватает нам обещанок. Мы, дивчина, с голодухи ох и лютуем, ты нам не бреши, дивчинка, худо будет тебе.

- Одчепись ты, Павла... на што пугать дивчину? - вступилась за Дину немолодая крестьянка с добрым лицом и круглыми глазами.

- А ты зачем тут? - озлилась Павла. - Не одарил тебя Степан дитем, так ходишь на чужих заришься? Уходи!

- Ох, и зла же ты, Павла! Чем коришь? Не твоя ли вина, что...

Она не закончила, слезы помешали. "Господи, - думала Дина, - о чем они? У них тут своя жизнь, свои обиды и секреты..."

Девочка, что лежала под забором, проснулась. Не открывая глаз, она застонала:

- Хлеба, хлеба...

Потом села и потерла маленькими кулачками глаза. Все у нее было маленьким - кулачки, босые грязные ножонки с крохотными пальчиками, и удивительным показалось Дине, что она умеет говорить и плакать. Остальные дети тоже заплакали и стали просить хлеба.

Дина заметалась, хотела броситься в дом, стала уговаривать детей.

Видя ее замешательство, Павла скомандовала:

- Ну, жинки, пошли отсюда, нехай сама управляется.

Женщины, понурив головы, то и дело оглядываясь, нехотя побрели со двора.

Дина осталась одна со своими будущими воспитанниками. Она быстренько пересчитала их. Шестнадцать, старшенькие и совсем малыши, мальчики и девочки... Одна на шестнадцать душ, их нужно обмыть, накормить, ухаживать за ними. Сумеет ли, справится ли?

"Нет! - в отчаянье думала Дина. - Ничего у меня не получится, ведь я ничего не умею делать, решительно ничего!"

Это была правда, в которой она могла признаться одной себе. Дома все делали бабушка и мама.

- Я сготовлю завтрак, а вы поиграйте во дворе, - как можно бодрее приказала она детям. - Кашу сварю.

Она направилась к дому, но у порога остановилась. А как же дети? Чем бы их занять? Тут она вспомнила о грушевом дереве, оно ведь усыпано маленькими грушками...

Когда Дина обрывала недозрелые плоды со старой полудикой груши, то даже погладила шершавый ствол дерева. "Милая груша, какая ты добрая, щедрая".

- Смотрите, что я вам принесла! А ну, налетайте! - закричала Дина детям и высыпала прямо на траву все груши. - Сейчас поделим их...

Но не успела она произнести эти слова, как мгновенно ринувшиеся к ней ребята расхватали все до единой грушки. Не обошлось без тумаков и обид. Рослый, хмурый мальчик, с недоверчивыми глазами и чуть выпяченным, обиженным ртом, запихал за рубашку больше остальных, и теперь обеими руками он защищал свое богатство.

- Юрко, дай мне, дай! - кричали облепившие его малыши.

- Раздай им, - сказала Дина.

Юрко хмуро посмотрел на нее и ответил:

- Нащо я стану раздавать чужим? Я своим братикам дам...

И он, отогнав чужих, роздал груши трем таким же толстогубым, исподлобья глядящим на белый свет ребятам.

"Значит, их четверо братьев, - подумала Дина, - и этот Юрко старший..."

В КУЛАЦКОМ ДОМЕ

Теперь, когда Дина узнала историю обитателей мрачного пустого дома, он показался ей еще неприятней и враждебней. Снова напугали следы на пыльном полу, вчерашние следы больших сапог Петренко, а может, не его, а того, другого, кто смотрит сейчас на нее горящими глазами из темного угла за печью?

Дина замерла, прислушиваясь. Воображение, ее постоянный и не всегда добрый спутник, уже рисовало ей страшные картины... Дом с заколоченными двойными рамами, не пропускавший никаких звуков извне, молчал угрюмо и отрешенно.

- Хватит трусить! - сказала она себе. - Довольно глупостей!..

Зажмурившись, она энергично замахала брошенным вчера веником, подымая тучи пыли. Защекотало в ноздрях, Дина громко чихнула. А может, это не она, а тот, другой? Но пыль улеглась, и Дина, осмелев, принялась выметать мусор из всех углов. Вдруг под веником что-то пискнуло. Дина так и затряслась от страха. Мышь? Почему не убегает? Осторожно, кончиком веника Дина шевельнула мусор. На полу лежал облезлый резиновый заяц, край уха надкусан, один глаз слеп, зато второй глядел прямо на Дину нестертым черным зрачком. Значит, тут были дети. Эта простая мысль почему-то поразила Дину. Она представляла себе Демченкова, куркуля в высокой барашковой шапке, с хитрыми глазами, выглядывавшего откуда-то из-за угла, и обязательно с огромной винтовкой-обрезом в руках. Так рисовали куркулей на плакатах. А вот дети куркуля, это странно. Какие они, где сейчас? Неужели шалили, как все другие дети, вот надкусили или оторвали у зайца кончик уха.

Дине стало не по себе: она попала в чужой дом и распоряжается в нем. Чувство неясной, мучительной вины охватило Дину.

Позади скрипнула дверь, и на пороге показалась худенькая беленькая девочка, кажется, ее зовут Ганкой. Появление девочки обрадовало Дину.

- Нравится тебе здесь? - спросила Дина, только чтобы услышать человеческий голос и избавиться от своих мыслей.

- Страшно, - прошептала Ганка.

- Вовсе не страшно, - бодрилась Дина, - вот приберемся... Все будет хорошо.

- Давай помогу, - предложила Ганка, глядя на Дину широко раскрытыми голубыми глазами.

- Давай помогай! - как можно бодрее ответила Дина, - сейчас пойдем с тобой по воду, принесем водички, затопим печь, сварим кашу, потом вымоем пол, окошки нужно открыть... Я пробовала, они заколочены, но мы откроем...

Она говорила, продолжая быстро подметать. Ганка стояла у двери, уставившись в закопченное чело печи, именно туда, куда Дина боялась взглянуть.

- Да не смотри ты! - не вытерпела Дина.

- Боюся, - прошептала Ганка.

- Глупости! Нечего бояться! - Дина окончательно расхрабрилась. - Дом ведь пустовал, чего ему пропадать? - уговаривала она сама себя. - Вот и отвели его детям. Мы тут будем жить, все уберем и будем жить. И ничего не станем бояться. Поняла?

- Ага... А тебя как зовут?

- Меня? Дина...

- Дина, Дина, - с удовольствием повторила Ганка и вдруг порывисто бросилась к Дине, ткнулась личиком в ее бок и, подняв заблестевшие глаза, прошептала:

- Ты, Дина, дуже гарная... И добрая... Ты не уедешь обратно в город?

Дина смутилась.

- Нет, Гануся, я буду с вами, - ответила она.

- Пошли по воду! - предложила Ганка.

- Да, да, - опомнилась Дина, - сейчас.

В сенях они нашли ведро. На дворе слепило яркое солнце, железная щеколда двери ожгла ладонь. Дети разбрелись по двору в поисках тени. Вчера еще сочная зеленая трава пожухла, истоптанная их ногами, и ничем уже не отличалась от уличной, запыленной и серой.

Девочки быстро пробежали по заросшей тропинке к колодцу. Ганка мигом привязала ведро и, ухватившись за веревку тонкими, сильными ручками, стала опускать ведро во влажную темень колодца.

- Давай я, - Дина тоже потянула веревку, она подавалась легко, без усилий, ведро опускалось все глубже. Вдруг оно стукнулось о что-то твердое. Дина подергала веревку, прислушалась. Ганка тоже подергала и тоже прислушалась, всплеска не было. Колодец был пуст.

- Ой, лишенько, - завопила Ганка, - ой, люди добрые, что же это сталось? Стара Демченкова заколдовала криницу...

На Ганкин крик прибежали дети. Они испуганно сгрудились и были готовы подхватить причитания.

Худенький мальчик в холщовых штанах, которого привел дед, серьезно сказал:

- Они, куркули, все можут. Коней попалили. Колдуны они!

- Глупости! Перестаньте! - пыталась вмешаться Дина, но дети не слушали ее.

- То стара Демченкова заговорила воду, то она...

- Но, Пылыпок, стара померла, - возразил другой мальчик с вихорком на макушке.