Первый гром и первая любовь

Эти двое были постарше, остальные прислушивались к их словам.

- Как же, померла, - возражал Юрко, - душа ее бродит и шкодит...

- Глупости! - опять вмешалась Дина, - все это глупости, никакая душа не может бродить.

- Ой, водички попить! - вдруг запросила маленькая Олеся, - пить хочу.

И все сразу захотели пить. Странное дело, Дина тоже вдруг ощутила жажду.

- Сейчас принесу воды из реки, все напьемся, - сказала Дина, схватила ведро и помчалась к реке.

Путь к реке, который прошлой ночью превратился для нее в кошмар, оказался совсем не страшным и коротким. Утоптанная, будто выложенная камнем тропинка местами уже стала зарастать нежным цыплячьим пухом. Сочная, влажная трава приятно холодила разгоряченные ступни. Повеял ветерок. Извилистая, полузаросшая камышом речка оказалась удивительно живописной в том месте. Однако любоваться было некогда, она заторопилась, ведь ее ждут дети.

Дину охватило желание защитить их от всего дурного, дать им радость.

- Пейте, пейте чистую водичку, - сказала она, ставя ведро перед детьми, - пейте сколько хотите!

Они облепили ведро.

- Ох, и солодкая вода! - убежденно заявила Ганка.

Тепловатая речная вода показалась всем необыкновенно вкусной, верно, потому, что здесь, у ведра, дети впервые улыбнулись Дине, потянулись к ней. Девочки обвили ее ручонками, мальчики подошли поближе.

- А исты когда? - тоскливо протянула смуглая, с черными бисеринками глаз, девочка.

- Ой, до чего же я неповоротливая, совсем уморю вас! - воскликнула Дина и, подхватив ведро, бросилась в дом.

"Когда еще сварю я эту кашу! - подумала она, - нужно сейчас, немедленно дать им что-нибудь поесть!"

Она принялась рыться в мешках и тюках, которыми был завален угол дома, пытаясь на ощупь отыскать что-нибудь съедобное. Тут были крупа, вермишель, лапша... Но все это нужно варить. Самым тяжелым оказался мешок с рафинадом. Большие твердые куски, давно она не видела столько сахара. Набрав в подол рафинад, она помчалась во двор... Дина знала, что поступает расточительно. Такие огромные куски надо бы расколоть щипчиками и сложить в сахарницу, но тут не было ни щипчиков, ни сахарницы, а было шестнадцать голодных ребят, которые, наверное, позабыли вкус сахара.

Мгновенно она раздала сахар, побежала в дом, схватила из мешка еще два недостающих куска и наделила всех.

- Только сразу не грызите, а сосите его медленно, медленно, наставляла Дина, - чтобы он у вас таял во рту...

Она судорожно глотнула слюну, мучительно захотелось и себе положить за щеку угловатый, крепкий кусок и долго, долго глотать его растопленную сладость, но Дина не посмела взять.

Однако мешок магнитом притягивал к себе. Она принесла с реки еще одно ведро воды, раскрыла, после долгих усилий, окно, смела с него паутину... Подумать только, целый мешок с несчитанными кусками. Никто никогда не узнает, что она взяла. Но ведь это нечестно! Нет, нет, нужно покрепче завязать его и больше к нему не подходить. Однако, когда она решительно встряхнула края мешка, чтобы потуже стянуть их веревкой, вдруг снизу выскочил маленький осколочек, совсем маленький. Когда Дина опомнилась, раскаиваться было уже поздно, оставалось только глотнуть.

Тут Дина впервые задумалась над тем, что же она будет есть? Денег у нее нет, покупать ничего не сможет. Питаться вместе с детьми? Но имеет ли она право?

Так раздумывая, она копошилась в доме, продукты - в один угол, постель и вещи - в другой, еще раз подмела, протерла изнутри окна, снова выскочила во двор поглядеть, где дети... И снова в дом. Все какие-то дела находились и тут и там.

К полудню солнце достигло зенита, жара стала невыносимой. Дети уже не просили ни есть, ни пить, они дремали в тени деревьев. Маленькая Олеся снова лежала под плетнем. Глаза закрыты, ножка неестественно подогнулась, она походила на искалеченного цыпленка. Дине почудилось, будто девочка не жива. Испугавшись, она ближе подошла к Олесе, наклонилась, та и не шевельнулась.

- Что это с ней? - невольно вырвалось у Дины.

Ганка оказалась рядом.

- Вона квола, - сказала Ганка с болезненной гримаской, - вона помрет.

- Ты что? Как это "помрет"? - вскричала в ужасе Дина. - Сейчас же врача! Где тут врач?

- Дохторица в городе, - удивленно отвечала Ганка.

- Что же делать? Что делать? - Дина опустилась на землю рядом с девочкой, положила Олесину головку себе на колени, та открыла глаза, мутные, невидящие, слабая улыбка тронула бледные губы девочки.

- Олеся, Олесенька, что с тобой? Что у тебя болит? - допытывалась Дина. - Ты не спи, не нужно спать...

Олеся привстала, Дина протянула руку, чтобы расправить сбившиеся потемневшие от пота волосы на голове девочки. И тут, о ужас, она увидела, как по тонкой прозрачной коже у висков Олеси ползают отвратительные бледные вши, великое множество вшей. Дина вкрикнула и отскочила.

Ей почудилось, будто и она вся усыпана этими отвратительными насекомыми.

Дома было голодно, но всегда чисто. "Чистота - единственное богатство бедняков", - говорила бабушка. Еженедельно производилась "генеральная" уборка. Не хватало постельного белья, но никогда не спали на грязном, по субботам рано утром бабушка снимала пододеяльники, простыни, наволочки, чтобы за день выстирать, прокипятить, просушить их на балконе и разгладить большим "паровым" утюгом, в который набирала угля из печи. Каждую субботу мылись на кухне коммунальной квартиры в деревянной лохани, а в последнее время, когда дрова и уголь сильно подорожали, бабушка затаскивала лохань в комнату, зажигала керосинку и примус, иногда затапливала железную печурку, носившую почему-то название "румынки", и начиналось купание.

А тут вши... С подозрением Дина стала оглядывать остальных детей. Всклокоченные головки, которые она гладила и прижимала к себе, вероятно, тоже во вшах... Нет, что угодно, но это ей не по силам! Да она просто физически не выдержит, вот и сейчас ее начинает мутить.

- Ди-на, где ты? Приймай харчи...

Дина и не слышала, как подъехала машина, она узнала голос Петренко, а вот и он сам. Но Дина не откликнулась и не двинулась с места.

- Ты чего? Обратно налякалась?*

______________

* Налякаться - испугаться.

Дина молчала. Вид у нее был какой-то странный.

"Вот еще наслали хвору, да дурну", - подумал Петренко и уже с некоторой досадой повторил:

- Да приймай, говорю тебе, харчи!

Дина разрыдалась.

- Я не могу больше! Не могу!

- Что такое стряслось?

- Она через Олесю, - по-старушечьи качая головой, сказала Ганка, Олеся может помереть...

- Никто не помрет, всех накормишь, и будут жить! - уговаривал Петренко.

- Да нет... просто у них... вши... - выговорила наконец Дина и снова разрыдалась. - Я не могу, понимаешь, не могу...

Тут Петренко не на шутку разозлился.

- Воши? Вошей она напугалась! О, это такие зверюки, они тебя забодают... Сироты, кто же будет с них вошей собирать? Вошь, она на гладкого и сытого не полезет, она голодного и холодного жреть. Эх ты...

- Как сироты? - удивилась Дина. - Но не все. Их женщины привели. Я думала...

- Думала, гадала. Гляди, вот Юрко и с ним трое еще братиков, ни матки, ни батька не имеют. Пылыпок...

- Его дедушка привел...

- Какой дедушка? Сосед... Олеся... Ее добрые люди подобрали на дороге. Э, да что тут балакать! Со всего нашего и не только что нашего села собралась одна галота. Вошей она не видела! Давай принимай харчи и расписуйся! У меня машина стоит, покуда я тут с тобой провожу разъяснительную работу!

Он смотрел на нее с нескрываемым презрением. Дина вздохнула и, понурив голову, пошла к машине. Петренко привез еще продукты в мешках и ящиках. Вкусно запахло свежим хлебом. Безумно захотелось есть... В глазах сначала потемнело, потом пошли оранжевые круги...

- Помогу...

Это Ганка. Какие у этой девочки печальные, а может, осуждающие глаза, ведь она все слышала.