Первый гром и первая любовь

- Не надо, я сама, - Дина отстранила Ганку, взяла мешок. Стыдно будет, если маленькие дети станут ей помогать.

Дина дошла до порога, тут силы оставили ее, она запнулась и рухнула вместе со своей ношей, стукнувшись о край двери. Но боли от удара она уже не чувствовала...

...Медленно возвращалось к ней сознание, сначала согрело чье-то прерывистое дыхание у щеки, потом ожгли капли холодной воды, и наконец ее привел в чувство одурманивающий запах... Могучий хлебный дух заставил ее открыть глаза. Она увидела большой кусок ноздреватого, мягкого хлеба в руках Ганки.

- Ешь, ешь, - говорила девочка, и глаза ее сияли, - это хлеб!

Дина схватила хлеб и стала есть, жадно и торопливо.

Ганка деликатно отвернулась. Петренко, стоящий рядом, тоже отвел глаза.

- Ну, очуняла? - с нарочитой грубоватостью спросил он.

- А детям... дали?

- Все едят, - шепнула Ганка, - там в торбыне еще три хлебины осталося.

В руках у Ганки была кружечка с водой.

- Ты думала, что я умираю, и обрызгала меня водой? - воскликнула Дина. - Умница ты моя! - Она судорожно обняла Ганку.

Ганка прошептала:

- Люди кажуть, кто сомлеет, сбрызгнуть надо.

Петренко, видя, что дело пошло на лад, сказал:

- Ну, пошли до хаты, расписуйся за харчи...

Солнце зашло за крышу дома, и во дворе стало чуть прохладней. Дети сосредоточенно ели хлеб. Олеся сидела и тоже аккуратно отщипывала маленькие кусочки хлеба. Дина поднялась, вздохнула и вошла в дом.

Остановившись посреди хаты, она спросила:

- Где расписываться?

- Да ты хочь глянь, за что расписуешься, ты ж материально ответственная. Може, я тебя обдурил?

Дина подошла к новой груде ящиков и мешков, тихо спросила:

- Неужели ты мог бы взять... у них?

Петренко молча протянул бумагу, и Дина, прислонив ее к стене, вывела аккуратными ученическими буковками свою фамилию.

- Ну, я поехал, - сказал Петренко.

- Подожди! А ты не знаешь... Когда мне дадут зарплату?

- Гроши? - изумился Петренко. - Тебе уже и гроши враз подавай? Ну и ну...

- Да нет. То есть да. Понимаешь... мне ведь нужно... ну питаться. А хлеб и продукты, это же только детям...

Петренко задумался.

- И ты ничего не ела? Через это и хлопнулась?

Дина молчала.

- Я так придумляю, - авторитетно заявил наконец Петренко, - поскольку ты заведувачка, тебе и положено по закону...

- Положено? - обрадовалась Дина.

- Точно! Все нянечки тот год харчувалися с детями!

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ЗАБОТЫ

Дина начала кухарить. Продуктов было много, трудно было оторвать от них глаза - ящики, мешки, банки с красивыми этикетками: по желтому полю, под голубым небом пасутся коричневые коровы, а внизу большими светлыми и веселыми буквами - "Сгущенное молоко" или "Масло".

Что же она сготовит? На обед полагается борщ.

Нет, борщ Дине не осилить, ни за что.

- Манную кашу сварю, - снова сообщила она детям, - а вы пока поиграйте тут, во дворе.

- А нам кашу дашь? - недоверчиво спросил Юрко. Все его братики с сомнением уставились на Дину. Черноглазые, смуглые, в одинаковых коротких рубашонках, они походили на близнецов, только один, Санько, был нежным и беленьким.

- Дам, всем дам, Юрко...

Она уже запомнила его имя. А вот как зовут того худенького в холщовых штанишках, которого привел дед, нет, не дед, а сосед?

- Тебя как зовут? - спросила Дина.

- Пилипок...

- А це Оксана, - сказала Ганка. Она держала за руку маленькую девочку, лохматую, как другие, но с приятным, смуглым личиком, которому не хватало только улыбки, казалось, улыбнется девочка и сразу похорошеет. Но она глядела сосредоточенно, хмуро.

- Ты чего невеселая? - спросила Дина, - хлебушка поела, теперь будете кушать все хорошее, и много, поправитесь. Ну, улыбнись...

Но девочка продолжала настороженно молчать.

- Она наляканая, - сказала Ганка.

- Идите, идите, играйте, - торопливо сказала Дина.

Во дворе за домом сарай, верно, там есть вода.

Раскаленная земля жгла босые ноги, в сарае было темновато, вдоль стен лежали снопы высушенного камыша, гора вылущенных кукурузных початков, угол набит соломой. В соломе что-то шуршало. Дина замерла... Мышь? А может, человек? Дрожа и пугаясь каждого шороха, Дина быстро набрала охапку соломы и, пятясь, выскочила во двор. К двери сарая она ногой подвинула камень. Чтобы тот, кто шуршит в соломе, не мог выйти.

В доме Дина стала запихивать солому в печь, солома рассыпалась меж пальцами и колола руки, но Дина упорно заталкивала ее подальше. Не терпелось поскорей поджечь, чтобы выгнать дух умершей старухи. Может быть, таким образом удастся избавиться от неприятных мыслей. На припечке лежал початый спичечный коробок. Чьи руки держали его? Как мучительно, что все здесь, даже воздух, даже стены, хранит чужие враждебные следы. Нет, от этого не избавиться, сколько ни топи печь.

Дина уже чиркнула спичкой, как незаметно вошедшая Ганка вскрикнула:

- Не можна!

- Ой, как ты меня испугала...

- Не можна днем затоплять печи, вся хата займется... В такую жару топят только утром или вечером, - пояснила девочка.

- Раз нельзя топить, пойдем все на реку купаться! - решительно заявила Дина. - Сейчас поищем гребешок. И мыло...

- Воно тутечки, - подсказала Ганка. Ее зоркие глаза быстро разглядели в расщелине между досками ящика пачки туалетного мыла с яркой земляничкой на этикетке.

- Духовитое...

Ганка с удовольствием понюхала пачку.

Расческу, плоскую, роговую, с мелкими частыми зубцами на одной стороне и более редкими на другой, Ганка нашла за печью на полочке.

Вооружившись этим "инвентарем", они вышли из дома.

- Кашу сварила? - подскочил Юрко.

- Вечером будет каша, а сейчас давайте все на реку, купаться!

Земляничное мыло привлекло всеобщее внимание. Один из братиков Юрка, робкий и какой-то забитый, тоже протянул руку, чтобы пощупать, а если удастся, и понюхать мыло, но Юрко стукнул его по руке.

- Куды полез, Санько?

Санько заискивающе улыбнулся и как-то по-щенячьи судорожно облизнул губы.

Когда все собрались вокруг Дины, она отыскала глазами Олесю. "Девочка так слаба, что, верно, не сможет дойди до реки, - подумала Дина. - Нужно взять ее на руки". Но одна мысль о вшах, копошившихся на голове ребенка, заставила Дину отказаться от подобного намерения. Она повела Олесю за руку, примеряясь к ее маленьким шажкам. До реки они добирались долго, отдыхали и снова пускались в путь и наконец достигли цели.

Дети полезли было в воду, но Дина испуганно закричала.

- Нельзя, нельзя!

Она выбрала затененное местечко и приказала всем сидеть смирно. Река с ее загадочной глубиной внушала Дине страх. Она решительно приказала никому не трогаться с места без разрешения, а сама, вооружившись шестом, со всевозможными предосторожностями начала сползать с бережка в реку. Сначала опустила ноги, потом, держась обеими руками за прибрежные кусты, ступила в воду и наконец сделала несколько робких шагов.

Дети, сидя на берегу, с изумлением наблюдали за этими сложными приготовлениями. Одна только Ганка догадалась, в чем дело.

Сорвавшись с места, с криком: "Тут не глыбоко!" - Ганка промчалась галопом, вздымая брызги, по всей реке и уселась на противоположном берегу.

Дина расхохоталась, а дети, точно по сигналу, вслед за Ганкой ринулись в реку. Однако тотчас была установлена граница, расставлены вешки. Дальше двух аршин от берега заходить запрещалось.

Началось купание. Стиснув зубы, отворачиваясь, преодолевая брезгливость, Дина с остервенением намыливала от макушки до пяток каждого из своих питомцев. Она их терла, как делала это недавно со своими куклами, смывая с них румяна и превращая замысловатые прически в клочья пакли.

Отличное земляничное мыло помогало ей, убивая неприятные запахи, но ведь этого было недостаточно. Нужно было вычесать и раздавить насекомых: стиснув зубы, она одолела и это.