Эстетика однополой любви в древней Греции

(№ 1232). Идиллия XIX. Воришка мёда. [Феокрит 1998, с.88]

«Эрос однажды, воришка, сердитой был пчелкой ужален.

Соты из улья таскал, а она ему кончики пальцев

Больно ужалила вдруг. Дул себе он на ручку от боли,

Топал ногами об землю и прыгал; потом Афродите

Ранки свои показал и, жалуясь, - «вот, мол, какая

Крошка-пчелка, - говорил, - нанесла мне ужасные раны!»

Мать же его засмеялась: «А разве ты сам-то не пчелка?

Тоже ведь крошка совсем, а какие ты раны наносишь!»

(№ 1233). Идиллия XXIII. Страстно влюбленный. [Феокрит 1998, с.103-105]

«Мужу, что сердцем был нежен, однажды жестокий подросток,

Очень красивый лицом, но с душою иной, полюбился.

Мальчиком был нелюбим он, не слышал ни слова привета.

Эроса тот не познал, что за бог он и стрелы какие

Держит в руках и каким поражает жестоким оружьем.

Был он суровым всегда как в речах своих, так и в поступках.

Не было пылу услады, хотя б одного лишь движенья

Губ, или искры блестящей в глазах, или вспышки румянца,

Ласки в речах, поцелуя, что страстные муки смягчает.

Словно как дикий бежит от охотника зверь с недоверьем, (10)

Так он и этого мужа всегда избегал. И сурово

Губы сжимались, и очи светилися грозно при встречах.

Злоба меняла черты, и с лица его краска сбегала,

Изгнана гневною вспышкой. Но даже и в эти минуты

Был он прекрасен. Сердясь, распалял он влюбленного сердце.

Тот, наконец, не стерпев такого огня Кифереи,

В горьких слезах утопая, к жестокому дому отправясь,

Пал на порог с поцелуем и слово промолвил такое:

«Мальчик жестокий и злобный, воспитанный дикою львицей,

Юноша с каменным сердцем, любви недостойный! Сегодня (20)

Дар приношу я последний – петлю для себя; не хочу я

Больше тебя огорчать и гневить и туда отправляюсь

Я, куда ты обрекаешь меня, где целебные средства

Все обретут от страданий любви, где дается забвенье.

Но даже если, губами приникнув, я выпью до капли

Это лекарство, то страсть не угаснет. Теперь я проститься

С дверью твоей прихожу. Я предвижу, что будет с тобою.

Роза бывает прекрасна, но время красу ее портит;

Также весною красива фиалка, но старится скоро;

Лилий цветок снежно-бел, но гибнет и он, осыпаясь; (30)

Снег белизною блестит, но падая, тотчас же тает.

Дивно прекрасна краса молодая, но срок ей недолог.

Время придет и тебе познакомиться тоже с любовью,

Лить будешь горькие слезы в ту пору ты, сердцем сгорая.

Все-таки, юноша, мне окажи ты последнюю милость:

В час, как увидишь меня, злополучного, в петле висящим

Прямо у двери твоей, не пройди с равнодушием мимо.

Возле меня задержись и заплачь хоть на миг; и проливши

Слезы, петлю распусти и, в свои завернувши одежды,

После меня схорони. Поцелуй ты меня напоследок, (40)

Мертвому губы свои подари. И меня ты не бойся:

Вновь я ожить не могу, даже если меня поцелуешь.

Холм мне могильный насыпь, чтоб любовь мою мог в нем сокрыть я.

После трижды скажи на прощанье: «Покойся же, милый».

Если захочешь, прибавь: «Потерял я доброго друга».

Надпись, что здесь на стене написал я, спиши ты на камень.

«Страсть погубила его. Не пройди равнодушно, прохожий.

Шаг задержи и прочти: имел он жестокого друга».

Это промолвив, камень он взял, и, к стене подкативши,

Он посредине порога его прислонил и, веревку (50)

Тонкую свесивши сверху, набросил петлю он на шею.

После упор оттолкнул он ногой и повис, умирая.

Мальчик же двери открыл, но, в свой двор заглянув и увидев

Мертвое тело, остался, как прежде, душой непреклонен.

Он не заплакал о смерти недавней; пройдя мимо трупа,

Он прикоснулся к нему, тем себя осквернив, но спокойно

Дальше в гимнасий прошел и, направясь к любимой купальне,

Стал возле статуи бога, того, чью силу презрел. И с подножья

Мраморной статуи сделал прыжок. Но за ним, покачнувшись,

Рухнула статуя вниз и злого подростка убила. (60)

Алою стала вода, и послышался мальчика голос:

«Счастливы будьте, кто любит. Убит, кто хотел ненавидеть.

Те ж, кто любимы, любите. Карает судом своим Эрос»

(№ 1234). Идиллия XXIX .Любовная песня. [Феокрит 1998, с.131-132]

«Мальчик милый, правдив, говорят, у вина язык.

Значит, будем правдивы и мы, опьянившись им.

Все тебе я скажу, что храню в глубине души.

Знаю я, что всем сердцем своим полюбить меня

Ты не хочешь, а я лишь в полжизни живу теперь:

Мне твоя красота половину сгубила сил.

Только ты пожелал – провожу я в блаженстве день,

Ты не хочешь – тогда погружаюсь я вновь во мрак.

Разве можно того, кто влюблен, так терзать тоской?

Если б верил, юнец, ты тому, кто тебя старей, (10)

Лучше б было тебе, да и мной ты б доволен был.

Вей одно лишь гнездо на одной лишь вершине ты,

Там не может к тебе заползти ядовитый змей.

Ныне ж ты, что ни день, то на новом сидишь суку,

Будешь завтра ты вновь с одного на другой порхать.

Только кто похвалил, увидав, красоту твою,

Вмиг сдружился ты так, будто друг твой три года он;

Тот, кто раньше любил, для тебя стал трехдневный друг

Дышишь дерзостью ты, словно выше ты всех людей.

Нет, меж равных себе для себя ты друзей ищи. (20)

Будешь так поступать, будут все уважать тебя,

И не будет тогда даже Эрос суров к тебе,

Он, кто смертных сердца без труда побеждает вмиг,

Кто меня размягчил, хоть всегда я железным был.

Ради милых молю я тебя твоих нежных уст,

Вспомни – год лишь назад ты ведь много моложе был,

Только плюнешь – и глянь, вот уже ты совсем старик,

Все в морщинах лицо; и вернуть нашу юность вновь

Мы не можем: она улетит на крылах от нас;

Наш медлителен шаг, и ее не догоним мы. (30)

Вот подумай теперь, не пора ль тебе мягче стать?

Мне, кто любит тебя, без затей подарить любовь?

И когда обрастешь ты бородкой, как юный муж,

Сможем дружбой своей поравняться с Ахиллом мы.

Если ж снова пошлешь ты на ветер слова мои,

Молвишь в мыслях: «Чего, дорогой, ты пристал ко мне?» -

Я, который готов для тебя б золотых плодов

Был принесть, мне б не страшен был Кербер, умерших страж, -

Нет, тогда, даже коль позовешь, на порог дверей

Я ногой не ступлю, излечившись от страсти злой. (40)

(№ 1235). Идиллия XXX. Любовная песня. [Феокрит 1998, с.133-134]

«Горе, горе, увы! Злая болезнь тяжко гнетет меня.

Вот уж месяц второй к юноше страсть жжет, лихорадки злей.

Нет в лице у него строгой красы, но с головы до пят

Полон прелести он, а на щеках сладко играет смех.

Мой недуг от меня то отойдет, то возвратится вдруг.

Знаю, скоро уже я не смогу сна ни на миг найти.

Вот вчера на меня он, проходя, глянул, нахмуря бровь.

Стыдно, верно, ему прямо взглянуть: вспыхнул румянцем весь.

Страсти мощной порыв сердце мое вдруг охватил сильней.

В дом пошел я к себе, острую вновь в печени чуя боль. (10)

Начал я упрекать сердце мое; я говорил ему:

«Что же делаешь ты? Долго ль еще будешь сходить с ума?

Ты не видишь ужель? – Белых волос много в висках твоих.

Да, пора поумнеть: право, лицом с юношей ты не схож;

Ты поступков своих с тем не равняй, жизнь кто вкусил едва.

Вспомнить надо еще: лучший удел – чуждым нам быть всегда

Тем тяжелым скорбям, что за собой к юноше страсть влечет.

Мчится юноши жизнь, быстро скользя, словно оленя бег,

Завтра к новым морям, парус подняв, он поплывет опять;

Но навек потерял он меж друзей юности сладкий цвет. (20)