Сократ

Анит был в таком приподнятом настроении, что даже Демонасса, нередко видавшая его у себя, его не узнавала. Или у молокососа какой-то праздник? Ночка-то ему дорого обойдется. Но опасаться нечего - не хватит у сынка, заплатит папаша.

Анит так и сыпал новыми распоряжениями. Одни Демонасса исполняла, другие нет, но все заносила на дощечку. От вина у Анита уже заплетался язык, заплетался он и у Мелета, которому никак не удавалось воспеть стихами ушки-раковинки Харины.

Девицы переглянулись с Демонассой: да, сегодня улов, выраженный в драхмах, будет необычайно обильным. Ну и довольно, не стоит навлекать на себя гнев Анита-отца.

- Пора нам насытить другой голод гостей, - прошептала Неэра.

Девицы томно задышали.

Анит и Мелет нетвердым шагом удалились со своими "светлячками" в соседнее помещение, более уютное и менее освещенное. Мелет плелся сзади всех.

- Ты не задернул занавес, золотце, - сказала Харина, бросаясь на ложе.

Неэра, шедшая следом за Анитом, оглянулась.

- Неважно, - пробормотал Мелет. - Никому не противно смотреть, как люди наслаждаются...

Но Неэра задернула занавес. В быстром ритме зазвучали кифара и бубен, затем раздались подмывающие звуки авлоса. Любовные игры... Смех... Поцелуи... Счастливые вздохи... Приглушенные стоны.

Молодой своей силой Анит укрощает Неэру, она же впилась в него и впрямь как ядовитый паук, упомянутый Сократом, и лишает его рассудка.

- Я тебе нравлюсь, мой боровок?

- Которая из вас искуснее в любви - ты, Неэра, или Харина? - спрашивает Анит.

Харина хвалит Неэру, та - Харину.

- Так мы ничего не узнаем! - заявляет Анит. - Поменяем девчонок, тогда станет ясно!

Теперь в его объятиях - пышное тело, покачиваются широкие бока...

Чувственная Неэра, сама стихия, берет приступом Мелета, извивается, распаляет его похоть, а тот уже весь дрожит, молит: довольно, довольно!

Гости обессилели, уже и говорить не в состоянии, лепечут только. Полные желудки, раздутые животы... Пьяные вдрызг, они лишь смутно различают голоса новых девиц, понятия не имея, когда те появились.

- Миленький, иди ко мне, это я, твоя Идэа...

- Люби меня, свою Нефеле...

- Открой глаза - увидишь, как я красива...

Под утро вошла сюда волшебница Кирка с бледными жемчугами на шее.

Вповалку валяются тела. Анит - в объятиях Мелета. Ковры и ложа испачканы блевотиной, смрад нестерпимый...

- Свиньи! - сказала Кирка и задернула занавес.

7

Там, где Илисс огибает холм Мусейон, Анит-старший построил на берегу большую дубильню.

Шкуры вымачивают в чанах. Моют в проточной воде. Удаляют шерсть, скребут раковинами или ножами. Мнут, обрабатывают соком дубовой коры, квасцами, жиром, превращая в мягкие, выделанные кожи.

У всякого ремесла свои недостатки. У кожевенного дела недостаток весьма чувствительный - отвратительная вонь, которой пропитывается одежда, весь человек, стоит ему только пройти по мастерской.

Еще Анит построил виллу с садом; богатея, приумножил и богатство обстановки. Нынче у него гости: Ликон и Мелет. Втроем они разбирают, что сказал Сократ в гимнасии Академа.

Анит слушает; гости возмущаются, а он молчит. С большим удовольствием обошел бы он молчанием весь этот эпизод. Но нельзя. Многие слышали, как Сократ обвинил демагогов, и прежде всего Анита, хотя и не называл его имени. Анит не имеет права молчать, он обязан найти способ защитить себя в глазах общины.

Ликон сказал ободряюще:

- И это вовсе нетрудно сделать - старик отличнейшим образом попался на нашу удочку!

Анит нахмурился.

В эту минуту занавес отдернулся, и вошел его сын.

- Благо - вот наша цель, говорит Сократ! Это и нам известно. Скажи, Мелет! Неэра - вот штучка, правда? Ты тоже ее имел - гибкость-то какая!

- Умолкни! - вскричал отец. - Опять несешь непотребное, олух!

- Я веду философский разговор.

- Этому ли учит тебя Сократ? Пьянствовать? Блудить? А как же его умеренность?

- Сократу - сократовская умеренность, мне - анитовская. Человек ведь мера всех вещей, не так ли? У меня же мера иная, чем у дряхлого старикашки...

Анит понял, что сын подыгрывает ему против Сократа, и тотчас ухватился за это:

- И зачем я, несчастный, посылал тебя к этому погубителю нравственности! Я-то надеялся, он подготовит моего сына для политической карьеры, достойного преемника моего...

- Достойного? - прыснул со смеху молодой Анит. - Да ты сам ходишь на люди в мешковине, чтоб хоть внешне не отличаться от Сократа! Это я достойный, не ты! Я не притворяюсь, как ты, отец!

- Ты смеешь дерзить мне, негодяй?!

- Но, папочка! Ты же послал меня к Сократу, чтоб он сделал меня умнее тебя. И, по-моему, это ему удалось...

- Какая наглость! - вскричал Анит, но Ликон мягко положил ладонь на его руку:

- Не брани сына, Анит! Он не виноват. Ясно, что его испортил Сократ.

- Точно так же, как Крития и Алкивиада, - с горечью подхватил старший Анит. - Славные пташки вылетают из его гнезда... Хвастает, что превращает червивые яблоки в здоровые, а между тем оказывает пагубное влияние на молодежь.

- Это я-то червивое яблоко? - нагло засмеялся сынок. - Ах да, правда! Черви наползли на меня с папенькиных кож, ха-ха! Так и кишат внутри - вот отчего мне все время хочется пить, пить... и жрать!

Анит отослал сына. Но имя Сократа осталось. Оно кричит изо всех углов, словно некая угроза.

- Такому, как он, трудно зажать рот, - сказал Анит, обращаясь к Ликону. - Сократ живет бедно, как бедняки, и это дает ему право обвинять богатых.

Ликон смекнул, что разговор о беспомощности демагогов в области экономики следует перевести на почву религии.

- Но Сократ вводит новое божество. Он утверждает, что живет в нем некий божественный голос, божественный демоний, который руководит им, и будто его устами говорит сам бог.

Молчание, насыщенное тихой радостью.

- А как из-за этого ширится в народе неверие! - воскликнул Ликон.

- Человек, превозносящий себя выше богов! Святотатец, самовлюбленный спесивец! - подхватил Мелет.

- Святотатец, спесивец... - повторил Ликон. - Этого и будем держаться.

- Надо будет... Как вы думаете, что будет надо? - спросил Анит.

- Обратиться к закону, - отрезал Ликон. - Привлечь его к суду.