Осколки (СИ)

Несколько минут, долгих, почти бесконечных, тишину в комнате нарушало лишь их едва слышное дыхание. Кэлен даже начала проваливаться в дрему, убаюканная этой уютной тишиной, жаром любимого тела… Вдруг что-то зашуршало, а затем негромко зацокало… как будто бы… мамочки! Кэлен вздрогнула, вскинула голову:

— Это что, крыса?

— Нет, — Кара хихикнула. Повернулась к ней: — Щенок же.

— Фууу… — Кэлен с облегчением уронила голову обратно, на подушку. — Совсем забыла… Кстати, что с ним делать будем, а?

— Ну… — Кара легла на бок, лицом к ней, приподнялась, заглянула в глаза, тут же отвела взгляд. Предложила робко: — Оставим?

— Здесь? — Кэлен не сумела сдержать ужас, и он прорвался, прозвучал в голосе, заставив Кару совсем стушеваться. Она вздохнула, покосилась на Кэлен, принялась водить кончиками пальцев по её плечу:

— Ты же можешь переехать к Мэйсон… вместе с ним. Я буду о нем заботиться…

— По ночам, ага?

— Ну… да, — снова бросила на Кэлен быстрый взгляд и улыбнулась. Невыносимо, невозможно умильно, — Кэлен от этой несмелой улыбки мгновенно затопило нежностью, и она, все еще пытаясь строго хмуриться, не смогла сдержать ответной улыбки:

— И ты еще просишь не называть тебя малышом?

— Не называть! — и запыхтела сердито, заставляя Кэлен окончательно утонуть в нежности, просто захлебнуться, задохнуться нежностью. Кэлен рассмеялась, нажала пальцем на кончик её, Кары, носа:

— Ты сама как щенок, радость моя. А если серьезно… Кара, ну какая собака с нашей-то работой? Мы с Мэйсон домой только ночевать и приезжаем…

— Да я понимаю, любимая, — Кара скисла. — Ну, а что делать? Не выкидывать же его обратно на улицу?

— Нет, конечно же, нет, — вздохнула, провела пальцами по щеке Кары, остановила их на её губах. Улыбнулась: — Бог с ним. Подумаем об этом потом… что-нибудь решим.

— Ладно, — Кара поцеловала пальцы, засияв глазами. — Вернешься к нам? Ну, к Мэйсон.

— Да… если она будет не против.

— А… почему ты перестала у нее оставаться? — и снова отвела взгляд — в сторону и чуть вниз, словно ее вдруг исключительно заинтересовало обнаженное бедро Кэлен. Впрочем, похоже, и правда заинтересовало, ибо Кара принялась водить по нему кончиками пальцев, пробуждая тело Кэлен, запуская мурашек по коже и легкие вибрирующие ручейки — под кожей. — Я вчера ночью очень расстроилась, когда поняла, что тебя у нас нет… Ты из-за меня не осталась, да?

— Я… я боялась встретиться с тобой, да, — Кэлен снова погладила её по щеке, чуть надавила, заставляя повернуть голову, посмотреть в глаза: — Я очень рада, что ты пришла, милая. Рада, что ты здесь. Скучала по тебе.

— И я… скучала по тебе. Очень.

— А чем занималась вообще вчера?

— Ну… — покосилась на Кэлен, а по губам промелькнула тень улыбки. — Страдала, в основном.

— Страдала? — Кэлен снова расплавилась от нежности. И жалости.

— Да, — и посмотрела в глаза, смущенно, робко. — То злилась — на тебя, потом на себя, то изводила себя страхами — что ты обиделась, никогда меня не простишь, что я потеряла тебя… что ты не захочешь теперь быть со мной, — улыбнулась сквозь тяжелый вздох. — А больше всего плакала…

— Плакала? — сердце Кэлен даже не сжалось, нет, — его скрутило, словно выворачивая на изнанку, разрывая… показалось, она даже услышала треск рвущихся тканей. И грудную клетку пронзило острой, почти невыносимой болью. Кара плакала. Из-за нее, из-за Кэлен, плакала ночь напролет — наверняка же, ну! Говорит, злилась. Ага, да. Она, Кара, злиться-то не умеет, уж Кэлен успела в этом убедиться за время их общения. Видимо, в этой странной паре — Кара-Мэйсон — умение злиться целиком досталось последней. А Кара… злилась, как же. Плакала она. Кэлен же… Кэлен Амнелл в это время спала и смотрела кошмарный сон — сон, в котором видела Кару убийцей маленьких девочек, да. А затем она, Кэлен Амнелл, утешалась в объятиях Мэйсон. Той самой Мэйсон, что тоже была причиной слез Кары…

Лицо исказило мучительной судорогой — оттого что к невозможной, невыносимой жалости, отзывающейся болью в сердце, добавился жгучий — и тоже едва переносимый стыд. Кэлен даже зажмурилась — смотреть в глаза Каре было стыдно. Невозможно, невыносимо стыдно. Захотелось исчезнуть, раствориться, просто перестать быть, существовать. Или хоть отменить вчерашнюю ночь… и утро. Да, вот вернуться бы туда и все, все сделать по-другому! Позвонить Каре… Вот какого черта она, Кэлен, ей не позвонила вчера, а? Как она могла допустить, что её любимая, солнечная Кара плакала всю ночь? Кэлен уже почти ненавидела себя… Проглотила, с усилием, растопырившийся в горле ком, сотканный из стыда, боли, жалости и этой вот злости на себя, прошептала пересохшими вмиг губами:

— Милая моя… прости меня…

— За что? — кажется, Кара искренне удивилась.

— За то, что ты плакала.

— Кэлен? — она изумилась еще сильнее. — Это не твоя вина. Я, я сама виновата! Я ведь не удержалась, нарушила договор… мне и отвечать. И, — она снова запыхтела сердито. — Хватит уже об этом говорить! Я люблю тебя, и ты не обижаешься на меня, не отказалась от меня. Ты со мной. Любишь меня. Это все, что мне нужно. Господи, Кэлен, да это… ты не представляешь, как это много для меня! И… у меня ведь нет в этом опыта… ну, в отношениях. Ты… с тобой… впервые у меня что-то, что можно назвать отношениями. Я косячу, конечно…

— Кара… — Кэлен улыбнулась. А в груди потеплело, и сердце словно бы отпустило из выкручивающих болезненных тисков.

— Не жалей меня! — поморщилась досадливо, а затем и вовсе опрокинулась на спину рядом с Кэлен, прижала ладони к глазам. — Черт! Я слишком привыкла ни за что не отвечать! Какой с меня спрос — меня ведь как бы нет. Мне не нужно решать проблемы, думать о пропитании… Делать вот все то, что делают обычные, — она чуть повысила голос, произнесла с нажимом: — НОРМАЛЬНЫЕ люди.

— Кара, ты нормальная! — Кэлен тоже пришлось увеличить громкость. — Сколько можно уже так говорить о себе, ну?

— Кэлен, да я не об этом. Я безответственная. Мне двадцать семь, а я все как ребенок, — и повторила с горечью: — Ребенок и есть!

Кэлен вдруг стало весело. Нет, она все так же сочувствовала Каре, жалела, переживала из-за этого её приступа самобичевания… Но при этом — неожиданно, непонятно для неё самой — Кэлен стало весело. Ну, может, оттого что Кара была так трогательно самокритична… так по-детски расстраивалась из-за своей, вполне надуманной — с точки зрения Кэлен, — инфантильности, что Кэлен в очередной раз затопило нежностью, но другой, веселой, радостной такой нежностью. Она пощекотала живот Кары, фыркнула, мысленно обозвав его «пузиком», уточнила с улыбкой:

— Ребенок?

— Да! — возмущенное пыхтение. И в самом деле, совершенно, категорически детское!

— Можно звать тебя малышом? — и снова пощекотала пузико. Хихикнула, не удержавшись. Кара запыхтела громче:

— Кэлен!!!

— А что? Сама ж говоришь, что ты ребенок, — приподнялась, заглянула в лицо — невинно, очень. Кара отвела взгляд:

— Я надеялась, ты со мной поспоришь. Скажешь, что я взрослая… станешь меня утешать и переубеждать.

— Радость моя, — Кэлен, рассмеявшись, чмокнула её в губы. — Обожаю твою прямоту. Правда! А спорить с тобой не буду. Ты ребенок и есть! Ты мне собаку с улицы сегодня притащила, — и снова рассмеялась, уткнувшись в шею Кары.

— Кэлен, я серьезно, а ты..! — но в голосе зазвучала улыбка. — Все хохочешь…

— Да наплакались уже, разве нет? Ты права, милая. Хватит слез, и этих выяснений — тоже, — Кэлен подняла голову, встретилась взглядом с солнцем в глазах Кары. — Я люблю тебя, моя радость. И ты, конечно же, не ребенок. Несомненно. Иначе, — и снова зашептала заговорщицки: — После того, что я тут с тобой вытворяла, мне бы пришлось саму себя арестовать и посадить на скамью подсудимых рядом с Картером, Митчеллом и им подобными…

Кара прыснула. Улыбнулась. Кэлен потянулась к её губам… вдруг замерла, нахмурившись:

— А что это за запах?

— Запах? — Кара вздернула брови, дернула… носом, вновь изрядно развеселив Кэлен. И отвела взгляд в сторону: — Кажется, это щенок…