Осколки (СИ)

Мэйсон проводила её до квартиры, прямо до двери. Повторила свое предложение — вдруг Кэлен передумала, пока поднималась на второй этаж, логично же, ну? Невозмутимо выслушала отказ. Попросила Кэлен не забыть закрыть дверь — заботливая, черт побери! — и никому не открывать. Кэлен в точности выполнила её, Мэйсон, просьбу: закрыла дверь. Потом добрела до дивана и, не расстилая постель, не раздеваясь, прилегла. Просто подождать часок — пока доберется до дома и уснет Мэйсон. Просто подождать часок — и позвонить Каре…

Боже, она что, уснула? Хотела же позвонить Каре… Чееерт!!! Звонок замолчал на секунду, подумал и затрезвонил с новой силой. Кэлен со стоном спустила ноги с дивана, — вот же чертова Мэйсон, а! — двинулась в прихожую, не включая свет, глянула в «глазок» — так и есть, Мэйсон же, ну! Нашарила замок, повернула, распахнула дверь. Осведомилась ворчливо:

— Ну и какого черта ты так рано?

— К-кэлен…

— И чего трезвонишь, ключ потеряла? .. — и осеклась, осознав запоздало: «Кэлен»? Тряхнула головой, распахивая глаза, а сердце — оно ведь всегда понимает раньше ума, намного раньше же, ну! — внезапно стало огромным и гулким:

— Кара? — и, дотянувшись, щелкнула выключателем. Зажмурилась на миг, ослепленная, поморгала. Увидела. Господи! Стоит и трясется, смотрит в сторону, руки прижимает к груди, волосы мокрые, одежда мокрая — настолько, что вода тонкими струйками стекает, капает, да что там, льется на пол! Боже, она что, из реки вынырнула?

— Господи, Кара! — ухватила за рукав, потянула к себе: — Давай, заходи же, заходи!

Она перешагнула порог и снова замерла. Кэлен чуть отступила, снова потянула, заставляя её сделать еще шаг, толкнула, закрывая, дверь:

— Боже, ты почему в таком виде? Что с тобой?

— П-п-пр-р…. — губы не просто трясутся, прыгают. На полсекунды встретилась с Кэлен расширившимися темными глазами и опять — в сторону… Боже! Сердце сжалось, кажется, стремясь превратиться в точку — так сильно, так больно, невыносимо, невозможно больно сжалось же, ну! Кэлен взяла лицо Кары в ладони, склонилась и припала губами к её прыгающим губам. Холодным, Господи, просто ледяным! Припала и целовала, разрываясь от жалости, нежности и радости, целовала долго, кажется вечность — пока не согрелись, пока не прекратили свою дерганную пляску… И — пока не посветлели, осветившись взошедшим внутри солнцем, глаза. Оторвалась, заглянула в эти глаза, переполняясь любовью и счастьем:

— Дурочка моя… что ты пытаешься сказать? Привет? Прости?

— Да… — выдохнула еле слышно. И глаза сияют. Кэлен рассмеялась тихо, погладила её по щеке:

— Привет, радость моя. И прощать мне тебя не за что, обе хороши, — прикоснулась губами к губам. А они вновь затряслись — как и вся Кара. Кэлен опомнилась: — Боже, ты же мокрая насквозь! Что случилось?

— Т-там д-дождь… ливень… я стояла долго… не решалась…

— Господи! Дурочка ты моя… — теперь ей хотелось плакать от жалости, да что там, рыдать просто! — Быстро в душ! Раздевайся скорее и бегом греться, — и потянулась к кнопкам на её джинсовой куртке, на груди, там, куда Кара почему-то все прижимала руки. Проворчала: — Не могла кожанку Мэйсон надеть, а? — дотянулась, дернула, расстегивая. И Кара вдруг… запищала… или не Кара, а куртка? Или… что-то под курткой? Кэлен замерла удивленно:

— Что это?

— Вот, — отвела взгляд в сторону, а рукой залезла за пазуху и вытащила… что-то… маленькое, мокрое, белое… черт, живое! Оно снова запищало, и Кэлен отпрянула:

— Крыса?!

— Нет, — мотнула головой и даже улыбнулась слегка, совсем чуть-чуть. — Щ-щенок, — протянула к Кэлен руку вверх ладошкой, на которой трясся крохотный, даже чуть меньше этой её, в общем-то, совсем небольшой ладони, мокрый шерстяной комок. — Т-т-тоже мерзла там под дождем… я не с-ссс-смогла просто пойти дальше…

— Господи… — Кэлен прижала ладони — свои ладони — к щекам, тоже своим. Вот что сейчас делать, смеяться или плакать? Она не знала. Только подумала, что теперь, наверное, понимает, что чувствовали её родители, когда она, Кэлен, маленькая еще, притаскивала домой разную подобранную живность… - Так, обе в душ, быстро. Сначала мыться, греться, потом будем разбираться, — и подставила руки ковшиком под руку Кары: — Давай сюда своего найденыша, а сама иди и раздевайся. И прыгай под горячую воду. Быстро!

====== Часть 36 ======

Кара не до конца задвинула дверку душевой кабины, и Кэлен, войдя следом в ванную комнату, сунула в получившуюся щель лицо, с удовольствием прошлась взглядом по любимому телу… — обнаженному, на минуточку, любимому телу! — особенно соблазнительному, манящему в потоках льющейся сверху воды. Неудержимо потянуло забраться туда, к Каре, обнять, прижаться, припасть к губам и… Но — у Кэлен в ковшике из ладошек трясся маленький мокрый комочек, с которым что-то нужно было срочно делать. Кэлен улыбнулась — любимому телу, своим мечтам, вздохнула, прикрыв на миг глаза — ничего, Кара здесь, и Кэлен еще воплотит свои желания, все свои желания, ведь вся ночь впереди, ну! — и осторожно опустила щенка в раковину рукомойника.

Едва успела намылить шампунем белую шерстку, как Кара, выключив воду, высунулась из душевой кабины. Кэлен удивленно оглянулась:

— Что?

— Все… я все.

— Какой все? С ума сошла? Ну-ка, залезай обратно и грейся.

— Я надеялась, — Кара на миг встретилась взглядом с Кэлен, и тут же отвела глаза в сторону. — Ты меня согреешь.

— Я тебе не дам потом остыть, — Кэлен, оставив в раковине удивительно молчаливого найденыша, все же дотянулась, прильнула к губам Кары на пару секунд, и её, Кэлен, тело с наслаждением откликнулось длинным, насквозь пронзающим спазмом. Кэлен даже застонала тихо: боже, как же, оказывается, она соскучилась по поцелуям с Карой! Оторвалась с трудом, поймала взгляд Кары светящимися, счастливыми глазами, легонько толкнула лбом в лоб: — Брысь внутрь! Чтобы тридцать минут оттуда не выпрыгивала. И воду сделай погорячее.

Кара улыбнулась — едва заметно, закатила глаза и послушно нырнула обратно в кабину.

— Ты не сердишься на меня… — Кара не спрашивала, скорее, озвучила удививший её факт.

Когда Кэлен, наконец, позволила ей покинуть душевую кабину, а затем и ванную комнату, — правда, прежде она, Кэлен, игнорируя недовольное пыхтение и возмущенные попискивания: «Ай, больно же!», собственноручно растерла и без того красную Кару полотенцем, — найденыш был уже выкупан, высушен феном, накормлен сыром, отруган за лужу в коридоре, и сладко спал под столом на старой подушке. Кара, вырвавшись из душа и полотенца, жаждала поговорить, но… у Кэлен были на неё иные планы, категорически иные. Которые, конечно, разговоры тоже включали, да, но с весьма скудным словарным запасом, ограничивающимся, в основном, междометиями и глаголами-императивами. Причем, и те и другие нужно не произносить, нет, — стонать или выдыхать прямо в ухо жарким шепотом. Но разговоры эти были так, не более чем дополнением к «основной программе», что стояла из поцелуев, то нежных, легких, едва ощутимых, и — невыносимо вкусных, то страстных, сильных, глубоких, возбуждающих, заставляющих трепетать, из прикосновений, мягких, даже робких, и из ласк, долгих, томительных, дразняще-медленных, плавящих тело, неспешно поднимая его к вершинам блаженства и на пике взрывая наслаждением — до опустошения, до истощения, абсолютного, погружающего в сладкую невесомую негу… Кэлен — даже удивительно — хватило лишь на два взрыва. Вероятно, сказывалась усталость, напряжение последних дней — от ссоры с Карой и переживания неизвестности, от пугающих открытий по делу и — снова — неизвестности. Да, Кэлен, хотелось большего, — продолжать, не останавливаться, нет, она еще не насытилась губами Кары, её руками, её телом, её страстью и нежностью, — но она обессилено откинулась на подушку, лишь длинно, расслабленно выдохнув.

Кара истолковала её вздох по-своему, легла сверху, накрывая собой, прижимая, потянулась к губам. Кэлен рассмеялась тихо и радостно: