Гадюки в сиропе, или Научи меня любить (СИ)

Немного переживала по этому поводу, но коленки не тряслись, и сердце не замирало в сладостном предвкушении. Люси просто не знала, что делать, потому продолжала стоять на месте. В отличие от многих её сверстниц, Люси никогда в подобных ситуациях не оказывалась, особых навыков у нее не имелось, а устраивать истерику на пустом месте казалось глупой затеей. Даже, если она сейчас закричит, что это изменит? Да и зачем кричать? Все равно в школе все давно говорят о них что-то подобное? Так пусть их выдумки станут явью. Тогда хотя бы не так обидно будет за собственную запятнанную репутацию. Ведь на правду не принято обижаться.

Конечно, решение это нельзя было назвать обдуманным. В нем было больше стремления насолить окружающему миру, чем настоящего желания, но Люси уже перестала себя сдерживать. Если делать ошибки, то по максимуму, чтобы было стыдно за многое, а не за единичные проступки вроде погрома в кабинете матери.

- Если ты не хочешь, ничего и не будет, - прочитав отразившееся на лице девушки сомнение, произнес Дитрих. - Я в насильники не записывался. Не самая приятная перспектива, честно говоря.

- Хочу, - ответила Люси решительно.

В голосе даже капли сомнений не было.

Она смогла убедить саму себя в том, что ей это необходимо.

Да и теорию матери захотелось проверить. Чуть более месяца назад Кристина вопрошала Ланца, насколько хватит его любви. Крайний срок она определила размыто, до первого секса. Вот Люси и хотелось понять, на самом ли деле, секс убивает любовь, или из всех правил бывают исключения.

Была ли у них любовь? Лайтвуд иногда задавалась этим вопросом, но так до сих пор и не нашла на него ответа. Сказывался тот факт, что в отношениях она ровным счетом ничего не смыслила. Они, как были, так и остались для нее темным лесом.

Симпатия была, однозначно. Люси знала, что она влюблена. А вот чувства Дитриха вызывали у нее сомнения. Тогда, в коридоре он сказал, что любит её, но больше ничего подобного не случалось. Признание то оказалось единичным случаем. Да девушка и не рассчитывала на обязательно повторение фразы. Достаточно было того, что однажды он уже сказал о своей любви. Это было приятно. Слова согревали её изнутри, в какой-то степени даже давали веру в лучшее, надежды на светлое будущее.

Он подошел совсем близко. Отступать было некуда, начинать метаться и отнекиваться - глупо. Люси понимала, что теперь у нее есть только один путь. Тот, который она выбрала, заявив, что хочет того же, чего и Дитрих.

Коснулся ладонью её щеки, второй рукой перехватил за талию, прижимая к себе. Люси расцепила пальцы, удерживавшие дверцу шкафа. Дверь захлопнулась, преград не осталось. Хлопок, раздавшийся в тишине, фактически разрушил их все. Люси больше не думала о том, какие последствия будут у её поступка, просто делала, то чего хотело её сердце, ну и тело, разумеется, тоже. Девушка успокаивала себя тем, что не стала бы делать того, что ей неприятно, нашла бы способ избежать этого. Но ей было приятно то, что сейчас происходило, пусть даже пугало немного, как и всегда, когда делаешь что-то впервые.

Ощущение пальцев на обнаженной коже казалось обжигающим. Ладонь соскользнула с её щеки на шею, на плечо. Пальцы подцепили край полотенца, разводя их в разные стороны, так что полотенце должно было вот-вот упасть на пол, к ногам Люси. Вновь напомнила о себе былая скованность, Люси прихватила края полотенца, стараясь свести их воедино. Страшновато, стыдно. Не по себе. И это самое меньшее, что можно было сказать о её состоянии на данный момент.

- Всё-таки боишься, - выдохнул Ланц.

Голос его звучал хрипловато, а в глазах уже блеснул огонек возбуждения. Он все ещё старался держать себя в руках, но ему с трудом это удавалось. Ему хотелось прикасаться к обнаженной коже, хотелось целовать девушку, смотреть ей в глаза и видеть в них только удовольствие, а не испуг и некую отстраненность, словно она нормативы по физкультуре сдает. Немного настораживал подобный настрой. Но в то же время в душе его играли фанфары, приятно было знать, что он для Люси не очередное приключение, как для той же Гретхен, которая могла его с кем-то сравнить и не видела в своих словах ничего особенного. О том, что ему неприятно слышать о её бывших любовниках, Дитрих умалчивал. Думал, рано или поздно девушке хватит ума понять, насколько это неподходящая тема для разговоров в постели.

- Немного, - согласилась она.

Решив перебороть свою стеснительность, потянула все же молнию на его кофте. Если уж она стоит перед ним голая, то почему он должен быть полностью одет? Иногда Люси ловила себя на мысли, что именно одежда на Дитрихе и заставляет её чувствовать себя скованно.

Вновь появились глупые мысли о необходимости напиться, или хотя бы немного выпить для расслабления, но Люси снова отогнала их от себя. Ей эти допинги не нужны. Она хочет запомнить все, что будет происходить. Она хочет сохранить в памяти каждую минуту, что проведет рядом с Дитрихом.

Своё поведение по-прежнему, казалось немного глупым и вызывающим. Они почти не знают друг друга. Практически чужие люди. То, что живут под одной крышей, никаких привилегий не давало, скорее, осложняло и без того непростую ситуацию.

Если всё будет ужасно, никуда не денешься. Вещи не схватишь и не сбежишь, потому что некуда бежать. Все равно возвращаться придется сюда. А ещё обязательно нужно что-то говорить, объясняться, как-то пытаться избавиться от чувства неловкости, которое обязательно появится в процессе. И не факт, что у них получится не разругаться после того, что произойдет. Для Люси это было очень важным шагом, как, впрочем, и для Дитриха. Он вспоминал свои предыдущие опыты и приходил к выводу, что почти все сейчас вылетело из головы. Он помнит всю теорию, но практики, как ни бывало.

На ум пришли мысли о сексе по любви и просто так, от нечего делать.

Раньше такие разговоры казались ему чем-то смешным и далеким. Он не чувствовал ничего к Гретхен, с ней отдыхало его тело, а вот мозг все время работал, при этом мысли самые разнообразные. Редко он думал о девушке, что находилась в его постели. Она казалась ему лишней, с ней не хотелось разговаривать после процесса. Хотелось собрать её вещи, и выставить любовницу за порог. Да и не пересекаться больше с ней. Потому что теплоты в душе после общения с ней нет. Она никто в его жизни. У них ничего нет общего, просто время от времени они делят одну постель.

Когда он находился рядом с Люси, в голове у него постоянно вертелась одна и та же мысль. В Дитрихе просыпался собственник.

"Моя женщина". Именно эти слова он относил к Люси Лайтвуд, искренне считая, что она целиком и полностью принадлежит ему. Нет, у него не было мании, не хотелось посадить девушку в клетку, повесив замок, спрятав ключ подальше. Он понимал, что все это глупо. Простое проявление неуверенности в себе, потому и отмахивался от собственнических мыслей, но все равно постоянно думал о том, что за эту девушку он готов бороться. Её так просто он не отпустит. Не позволит никому отобрать её без боя.

Впрочем, пока на Люси никто и не претендовал.

Ланц внимательно наблюдал за тем, как Люси пытается вернуть себе былое самообладание, убедить себя в том, что все происходящее нормально. Ничего выдающегося, ничего необычного. Для него это и впрямь было чем-то обыденным, а Люси явно нервничала.

- Мне раздеться? - спросил он, стараясь разрядить обстановку, но вместо этого Люси, кажется, только сильнее смутилась.

- Нет, сама хочу тебя раздеть, - отозвалась, спустя пару мгновений. - Присядь, пожалуйста.

Она подтолкнула его к краю кровати. Дитрих послушно сел. Люси в очередной раз поправила полотенце, чтобы оно не слетело, и принялась снимать с Ланца одежду. Окончательно расстегнула молнию на кофте, потянулась к ремню на брюках. Пуговица, молния. Дитрих стянул с себя вязаную кофту, остался в футболке. Люси подцепила её край и потянула вверх.

У Люси были аккуратные, короткие ногти миндалевидной формы. Снимая с Дитриха футболку, она осторожно провела ими по его коже. Случайно задела, но ему, кажется, понравилось. Ему всегда нравились именно такие ногти, а не вечное акриловое безумие, что носила Гретхен. Её ногтями при желании можно было выколоть глаз противнику. Однажды Гретхен все-таки не сдержалась, влепила Дитриху пощечину, расцарапала ему щеку. Одно время он даже думал, что у него останутся шрамы. К счастью, ошибся.