Вечно 17 (СИ)

– Эрик? – произношу я, переводя взгляд на мятые плакаты. – Ты что делаешь? Это ведь твои кумиры!

Нансен громко выдохнул, выхватил из моих рук плакаты и снова смял их в клубок, а затем без размышлений выбросил в урну, которая стояла в уголке комнаты. Я осеклась. Внутри меня все сжалось. Он так равнодушно выбросил то, что так любил, что я почувствовала лёгкую дрожь в ногах. Если парень так легко оставил свою мечту, то, что ему мешает бросить меня? Верно, ничего не мешает. В груди от этой мысли повеяло холодом, но я не стала подавать виду.

– Эрик, ты чего? Тебе же это приносило счастье! – я все ещё настаиваю на своём.

– Это было раньше. Теперь мне это неинтересно. – отвечает он, и я услышала, наконец, этот прокуренный голос. Сразу вспоминаю Криса. Боже, почему все замашки Эрика напоминают мне того садиста? Нет, нет, нет! Уходите плохие мысли прочь!

– Но почему? Ты же так…

– Рэйчел! – перебивает меня Нансен, и я замолкаю. – Я все уже для себя решил. Пожалуйста, не пытайся меня переубедить.

Сколько в этом голосе безразличия. Мы отдаляемся друг от друга. Я этого не хочу.

– Мне страшно за тебя. Ты начал курить, пить… Ты не выходишь из комнаты… ты стал затворником!

– Да, и меня это устраивает. Затворникам боли не причиняют. – Эрик почесал лоб и лёг на спину. Я смотрю на него из-за спины и тихонько мотаю головой. Боже, просто верните мне моего Эрика, умоляю.

– Ты сам причиняешь себе боль, все хотят тебе помочь! Ты их отталкиваешь!

– Мне никто не может помочь. Это безнадежно.

Однозначно Нансен ведёт себя ужасно. Он играет роль мученика? Я вспоминаю себя несколько лет назад, когда я страдала фигней, резала вены и убивалась из-за папы. Черт, неужели я вела себя, как Эрик сейчас? Просто становится стыдно. Тем более у брюнета веская причина, не то что у меня. Но все равно, поведение парня меня очень злит. Так и хочется закричать: «Хватит пускать нюни! Стань мужиком, помоги маме! Хватит уже!». Но вряд ли такой способ общения мне или самому брюнету поможет. Я опять-таки все испорчу. Главное терпение. Просто сейчас ему трудно. Он заблудился в себе, он пытается найти утешение в чём-то темном, но это неверный выход. Счастье. В наших жизнях не хватает счастья. Над нами кружатся чёрные тучи, которые заслонили солнце. Над нами тень. И нам страшно. А самое обидное то, что это наши лучшие годы жизни. Чушь и обман.

Жизнь подростка это целый поезд. Он куда-то мчится, в нем полно незнакомых людей, которых мы типа знаем. Иногда поезд трясёт, иногда он останавливается. И с каждой остановкой вокруг нас становится все меньше и меньше людей, пока, в конце концов, мы не остаемся одни. И мы все ещё куда-то мчимся. Без цели, без идей и без смысла. Мы просто едем и ждём своей остановки. Своей конечной станции. У каждого человека есть своё личное кладбище несбывшихся надежд. Именно туда мы и попадаем. Думаю, убеждение людей о том, что самый лучший период в жизни человека – это его подростковый возраст, является сущей правдой. Возможно, умираем мы в возрасте, например, шестидесяти лет, но в душе остаёмся семнадцатилетними подростками, которые когда-то любили жизнь. И кто сказал, что нам не будет вечно семнадцать? Ведь, как говорил один человек: в душе все мы одного возраста. Запомните это.

– Знаешь, у меня тоже все плохо. – почти шепотом произношу я, сдерживая слезы.

– У меня хуже.

– И что, будем мериться у кого жизнь хуже?

– Зачем? И так понятно, что у меня самое дно.

На ответ Эрика я вскакиваю на ноги и сжимаю кулаки. Такое отношение меня отталкивает. Я еле держусь, чтобы не сорваться и не убежать из дома Нансенов. Только ради Дарьи я все еще стою здесь и говорю с Эриком. Я его люблю, я его люблю, но его поступки меня отталкивают. Или брюнет делает это специально? Он появился в моей жизни неожиданно, и я боюсь, что он так же неожиданно уйдёт из неё. Я перечитала кучу любовных романов, и думала, что разбираюсь в любви. Но однако на практике любовь сложнее нежели, чем на теории. Я помню, как давала Роуз советы, тогда я чувствовала себя настоящим богом любви, но это все детская ерунда. Любовные романы на то и романы, что всегда (или не всегда) заканчиваются свадьбой или банальным признанием в любви. А жизнь совсем другое. Жизнь субъективна – её невозможно понять. И сейчас, любое мое слово может либо все исправить, либо поставить точку в наших отношениях. Как же это меня пугает.

– Эрик Нансен, ты человек, которого я люблю, и ты это знаешь! Твой отец сейчас бы был тобой очень недоволен. Он не хотел бы видеть своего единственного сына таким! Твоя мама очень переживает, Тара переживает, ребята переживают и я переживаю! Ты не один! Я знаю, что смерть близкого – это мучительно больно; это умирать, оставаясь живым. Но ты обязан быть сильным, ради Дарьи, черт возьми! Ради Уильяма! Пожалуйста, приведи себя в порядок… Завтра уезжают Скотт с Роуз, мы должны с ними попрощаться. Ребята не могут до тебя дозвониться. Ты должен стать прежним. И все будет хорошо, помни об этом. Я рядом.

Я жду, что Эрик сейчас встанет на ноги, выпрямится, улыбнётся мне, как это было всегда, обнимет меня и все станет как прежде. Но реальность обыгрывает мечты. Нансен нехотя садится, долго смотрит в мои глаза, а потом всем телом тянется к полупустой бутылке виски. Я чувствую, что по щекам текут слезы. Мои губы дрожат, стеклянные глаза смотрят лишь на парня. В груди все горит адским пламенем, и мне становится невыносимо трудно дышать. Я знаю, что любое неверное движение и я упаду на пол, захлёбываясь в собственных слезах. Тем временем брюнет делает большие глотки алкоголя, а спустя время останавливается и вытирает рот рукой, протягивая мне бутылку со словами: «Будешь?». Во мне вспыхивает ненависть. Я больше не повторяю про себя «люблю его», мне стало все равно. Тишина.

– Не думала, что когда-нибудь это скажу, но… ты мне противен, – моргнув, слезы покатились к подбородку, а потом безвозвратно упали на паркет.

Эрик поднял брови и посмотрел куда-то вправо, легонько кивая.

– Что ж… дверь вон там, – безмятежно отвечает Нансен. В груди все оборвалось. Я словно упала в пропасть. Он прогоняет меня… Эрик прогоняет меня… Это шутка да? Точно шутка! Мне хочется смеяться и плакать одновременно. Мне хочется кричать и все крушить! Человек страдает от человека, глупо, не так ли? Мне больно. Опять. Почему все свалилось друг на друга? Это бесчеловечно. Никто не сможет вытерпеть столько эмоционального груза! Кажется, я поняла в чем фишка этого мира – чтобы ты не делал, всегда будешь виноват и останешься один. Я с болью в глазах смотрю на Эрика, пытаясь прочитать по его лицу, что это все значит. Но его мимика такая спокойная и в тоже время дикая. Мне его не понять. Я вытираю слезы с щёк, шмыгаю носом и опускаю сломанный взгляд на пол. Мне больно смотреть на этого предателя. Он предатель…

– Ты меня прогоняешь? – я знаю, что унижаюсь перед ним, но теперь мне уже плевать. Терять нечего.

Эрик недолго думая отвечает:

– Нет, я просто хочу побыть наедине с собой.

– Просто, если я тебе не нужна – отпусти меня. Не делай больно никому. Я уйду, знай это… Мне… мне не в первой с кем-то прощаться, – в это мгновение стенка, которая удерживала мои слёзы и чувства сломалась и я начинаю рыдать. Я закрываю глаза руками, чтобы Нансен не видел этого ужаса, но это не помогает. Слезы градом обрушились на мое лицо. Губы горят. В груди сильно колит. Слышу как парень встает с кровати, подходит ко мне и обнимает. Я в ступоре. Все тело горит, а в венах застыла кровь. Открываю глаза и вижу перед собой шею парня. Мои руки крепко обнимают его. Запах одеколона Эрика смешался с запахом виски, но для меня это все равно лучший запах на свете. Я разрываюсь на части. Это необъяснимо.

– Прости меня, Рэйчел, – Эрик откашлялся, – ты же знаешь, я никогда не желал тебе зла, – его тёплые руки касаются моего лица и нежно начинают гладить мои щёки. От этого я таю, – но сейчас… сейчас нам лучше не видеться.

Мои глаза округлились. Я чувствую дыру внутри себя, которую ничем нельзя заполнить. Снова острая боль в сердце. Я думала, что все будет иначе. Думала, что он попросит прощение и мы снова будем как раньше гулять, целоваться и просто любить. Почему же все так?!