Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани

— Да нет. Он, конечно, связан и связан с крутыми ребятами.

— Вот-вот, — засуетился Билли, — с такими крутыми, что мы себе даже и не представляем. И эти ребята разберутся с нами без особого труда. Они перестреляют нас как глупых кроликов.

— Ну конечно, хотя ты, Билли, тоже неплохо стреляешь.

— Да что я, при чем здесь то, хорошо я стреляю или плохо? Они угробят нас. Да ты себя, Чак… Я не очень волнуюсь, я переживаю, что ухлопают твою дочь и жену. Вот это они сделают наверняка, я таких ребят знаю. Они задумываться не будут: возьмут твою дочь, жену, поставят к стенке и укокошат. Хорошо, если их просто застрелят, но я думаю, они еще поиздеваются. За этим Леонардом Смайлзом стоят, скорее всего, такие мерзавцы, о которых даже мы с тобой не подозреваем. Я думаю, у них там целая банда.

— Банда? Тогда зачем они наняли меня?

— Тебя? Тебя они наняли потому, что ты дешевый профессионал, дешевый, понимаешь? Потому что тебе очень были нужны деньги.

— Да нет, мне кажется, что ты драматизируешь, Билли, а на самом деле все куда сложнее.

— Какая мне разница, сложнее оно или проще? Я уверен, что они пристрелят тебя, потом пристрелят меня, а то, что разберутся с твоей семьей — так это точно.

— Ладно, Билли, успокойся, ты начинаешь рассказывать какие-то страшные вещи.

— Пока я рассказываю — это еще ничего, хуже, если они начнут делать свое дело. Да и какой ты тогда профессионал, Чак, если так легко перепродаешься другому клиенту? Об этом же все узнают и никто никогда не наймет ни тебя, ни меня.

— Билли, хватит, я хочу спать. Открутил гайки — открутил. Бог с ним, как оно будет, так и будет. Но мне кажется, что сделал ты это зря.

— Да ну, Чак, не зря. Я же тебе говорю, надоело мотаться по этому побережью, надоела эта гостиница, надоел этот номер, эти гнусные девицы. Я хочу в Сидней, хочу в бар, хочу, чтобы у меня было много денег.

— Да что ты зарядил — денег, денег… Возьми все деньги и можешь их истратить. Я тебе их все отдам, Билли. Ты слышишь меня?

— Да я не хочу тебя слышать, — закричал Билли, — я открутил гайки и думаю, все будет прекрасно, а завтра к этому отелю подвезут два трупа. А тогда мы сможем быстро собрать вещички, загрузиться в нашу машину и помчаться на всей скорости к Сиднею. А там этот гнусный Леонард Смайлз отдаст деньги и все будет в полном порядке. А ты, если такой умный, можешь сказать Леонарду Смайлзу все, что о нем думаешь. Но только потом. Меня это уже касаться не будет, я свое дело сделал.

— Да, Билли, сделал. Ты уже второй раз делаешь дело, но из этого ничего не получается.

— Клянусь тебе, Чак, если не получится и на этот раз, то я буду только подчиняться твоим приказаниям, сам не буду проявлять ни малейшей инициативы. А теперь я хочу помыться. Знаешь, эта Луиза, хоть она и ничего, все-таки какая-то липкая. Она так терлась о меня своим животом, что меня прямо начало мутить и выворачивать.

— И что? Ты блеванул?

— Да что ты, Чак, ты видел когда-нибудь, чтобы Билли блевал?

— Нет, не видел, но думаю, в твоей жизни случалось и такое.

— Конечно, случалось. Но это было в тюрьме, когда меня отравили какой-то гнусной бараниной. И последнее, Чак, что я хочу тебе сказать: если ты даже сдашь Леонарда Смайлза, то ты ничего никому не сможешь доказать. Ведь у тебя нет ни расписок, ни каких-либо магнитофонных записей, никаких фотографий, а я, как сам понимаешь, свидетелем в этом деле быть не могу.

— Действительно, ничего этого у меня нет.

— Ну так вот, о чем же тогда разговор?

— Билли, но у меня есть револьвер, у меня есть голова и есть кулаки.

— Да засунь ты свой револьвер и свои кулаки знаешь куда?

— Да ладно, черт с ним, с Леонардом Смайлзом… Я не хочу думать про этого мерзавца.

— Вот и правильно, Чак. Мы с тобой профессионалы и должны делать свое дело, а с Леонардом пусть разбираются другие. И если он нам ничего не заплатит, то тогда мы будем вынуждены поссориться с ним. Но это только в том случае, если он нарушит свое обещание.

Чак поднялся с кровати, подошел к окну, открыл дверь на балкон и долго стоял, опершись плечом на дверной косяк, глядя на темные окна номера Стефани Харпер.

Стефани и Джон лежали в постели с погашенным верхним светом.

— Послушай, Джон, мы с тобой странная пара.

— Что здесь странного? Пара как пара, любим друг друга.

Джон приподнялся на локте и посмотрел на силуэт головы Стефани на фоне окна.

— Нет, все-таки странная.

— Почему?

— Мы ничего не знаем друг о друге в прошлом. Я тебе не рассказывала о себе, ты мне никогда не рассказывал о своей жизни. Был ты женат или нет? А если был, то кто она, где сейчас?

— Был женат, Стефани, был. Была у меня жена и дочка. Но я об этом совершенно не хочу вспоминать, тем более сейчас, когда мне хорошо.

— Прости, Джон, я не хотела тебя расстраивать.

— Лучше ты о себе расскажи.

— Я? — Стефани поправила подушку и села в постели. — А что я могу рассказать о себе?

— Тебе, самой богатой женщине Австралии, миллионерше, не о чем рассказать?

— Джон, я так много хотела бы рассказать тебе, но не знаю, с чего начать.

— С чего начать? А расскажи мне то, о чем никогда и никому не рассказывала.

— Джон, я тебе нравлюсь?

— Конечно, Стефани.

— Я не то имею в виду, я тебе нравлюсь как женщина? Ты считаешь меня красивой?

— Стефани, я считаю тебя самой прекрасной. Твое лицо — само совершенство, поверь мне, ведь я художник.

— Джон, это не мое лицо.

— Как это не твое лицо? — Джон глядел на профиль жены. — А чье же?

— Это лицо сделал один очень хороший хирург.

Джон пожал плечами.

— Ну, тогда он, наверное, еще и хороший художник, даже замечательный, если смог придумать и сделать такую женщину, как ты.

— Джон, я и до этого была красивой, но выглядела совершенно не так.

Джон заинтересовался, приподнялся и тоже прислонился к спинке кровати.

— А зачем он сделал тебе другое лицо? Ты что, выглядела очень старо и решила стать помоложе?

— Нет, Джон, все совсем не так. Это — давняя и очень страшная история.

— Может, ты расскажешь ее мне и тебе станет немного легче?

Джон придвинулся к жене и обнял ее за плечи. Стефани тихо убрала его руку и отстранилась.

— Это было давно. В Эдеме. Я вышла замуж за очень известного теннисиста. Потом он погиб, его застрелила из мести моя сестра. Но вначале мне казалось, что мы очень счастливы.

— Счастливы? — спросил Джон. — Так, как сейчас со мной?

— Нет, с тобой у нас все совсем по-другому. Мы взрослые, чтобы не сказать — старые, люди, и наши отношения иные. Как ты думаешь, Джон, зачем я так коротко, как мальчишка, постриглась?

Джон пожал плечами.

— Я думаю, это твоя причуда.

— Причуда, в этом есть правда. Но, скорее всего, это потому, что мне надоело быть солидной женщиной, президентом огромной компании. Мне хочется, чтобы меня не узнавали. Я хотела стать другим человеком. Я думала, что стану от этого еще ближе и дороже тебе.

— Ты этого добилась, Стефани.

— Так вот, только, пожалуйста, не перебивай. Я буду рассказывать по порядку. Мы жили в Эдеме, проводили там наш медовый месяц. Приехала моя сестра и все изменилось… мой муж столкнул меня ночью в реку, которая кишела огромными крокодилами.

Джон поежился, мурашки пробежали по его спине. Он взял руку Стефани и погладил ее.

— Успокойся, Стефани.

— Это было жутко. Я плохо помню, как все происходило. Я ведь тогда совершенно не умела плавать. Каким-то чудом я вынырнула на поверхность и увидела лодку, в которой сидели мой муж и сестра. Они зло смотрели на меня. Я молила их о помощи. И тут на меня напал огромный крокодил. Я не знаю, как все было дальше. Мне тяжело представить, как он меня терзал. Скорее всего, крокодил был сыт и не хотел есть, он разорвал на мне кожу, мясо, превратил меня в страшного урода и закопал в ил на берегу про запас. Чтобы потом приползти и сожрать меня, представляешь? И вот это меня спасло. А утром меня заметил один очень старый отшельник. Он жил на берегу реки, дружил с туземцами. Этот странный человек нашел меня, втащил в лодку и привез в свою хижину. Это он придумал дать мне новое имя.