Чипсы (СИ)

Я не стала дальше читать

-- Правильно не приняли. Они должны дать форму. Надо заполнять форму. Начальнику УВД города Мирошева...

-- Они дали бланк. Понимаешь, сначала инспектор детской комнаты дала бланк, а потом - повела маму в комнату дежурных. Потом вдруг дежурный долго говорил по телефону и стал тянуть время. Мама ждала час, встала у окошка. Дежурный стал ей говорить, чтоб она села. А твоя мама сказала, что у неё сердце болит, а лекарства нет. Тогда он ей стал говорить, что раньше люди такими злыми не были и на друг друга заявления по пустякам не писали. Тут пришла инспектор по несовершеннолетним и стала говорить, что заявление должно идти от пострадавших, а не от нападающего. А мама отвечала, что их прямая обязанность разбираться. Это их работа. Она считает себя оскорблённой. Ну то есть твоей мамой и мамой Макса. Тогда пришёл твой папа, матерящийся на всех во всех кабинетах подполковник, и послал маму.

Я смотрела на заявление, буквы плыли, я ничего не могла разобрать...

-- Дэн! Можно я возьму это заявление?

-- Да бери. Оно мне теперь не нужно. Я уж так хранил, потому что всё храню, картинки, фотографии.

Дэн нервно вытряхнул рисунки из другой папки.

-- Видишь? Эту лису я в шесть лет перерисовал из журнала "Весёлыекартинки". Так она мне понравилась. А эту...

Тут Дэн полез в сундук и достал ещё папку.

-- Вот это ещё возьми. Это мама в область написала. Начальнику Милославского ГУВД. Это копия у нас осталась. Мама через копирку у секретаря в детском саду на машинке напечатала.

Я пролистала страницы. Отпечатаны на машинке. Пять страниц. Подробно описан конфликт, только что рассказанный мне Дэном.

-- Дали делу ход? - удивилась я.

-- Дали- не дали - всё одно. А ты не помнишь? Милиция приходила. И ход дали. И дали вот, -- Дэн протянул конверт со штампом "УВД Милославской области".

-- Что это? - я увидела стандартный бланк постановления об отказе в возбуждении уголовного дела со стандартным, по всей видимости, пересказом дела. - Так вот же - делу не дали ход.

-- Ты не читаешь текст?

-- Не читаю, -- преданно посмотрела я на Дэна. Я и не могла читать - мелкие буквы плыли.

-- Пересказать?

-- Перескажи, -- сказала я нехотя.

-- Твоя мама написала на мою маму встречное заявление, приложив справку о твоей гематоме на губе и шатающимся коренном зубе. Она, видишь ли, опасалась преследований от нас и поэтому заявила на нас в милицию не сразу, а только после того, как твой Ильгиз был избит неизвестными на улице. Также твоя мама упомянула, что мой старший брат - под следствием!

-- Я не знала, Дэн! Честно! Я клянусь. Я этого не знала.

-- Ну вот слушай дальше! Да спрячь эти чёртовы листки с глаз подальше.--заорал он. - Так вот. В этом заявлении зафиксированы показания тёти Лены.

-- Свидетельские что ли?

-- Ну. И ты, знаешь, Арина, что она показала?

-- Что? - переспросила я, хотя уже примерно представляла себе, что тётя Лена могла засвидетельствовать: всё, что нужно было тогда моей маме.

-- Тётя Лена Монахова показала, что моя мама нападала на твою маму, и громко выясняла отношения. Ты почитай-почитай! Не хочешь?! А у кабинета директора, так показала тётя Лена, хотя её там и в помине не было, моя мама вцепилась в Ингу Ильгизовну. Тогда Инга Ильгизовна подозвала сына и попросила помочь. Не по-русски, оказывается, она звала на помощь. И твоя Инга Ильгизовна это подтверждает в заявлении.

-- Дэн! Это обычный оговор с одним свидетелем, -- упавшим голосом сказала я. -Это так часто делают. Очень часто.

-- Только ты не забудь, Арина, -- сказал таким же убитым голосом Дэн, -- что моя мама после всех этих выяснений, заявлений и свидетельствований легла в больницу с инфарктом! Ты поняла? Ты поняла, что ты наделала?!

Я достаточно уверено прошла в прихожую, взяла сумку, достала оттуда папку и убрала заявления, вернулась в комнату, опустила крышку сундука, и села на неё...

-- Но зачем, зачем ты после всего этого опять со мной... -- залепетала я, рыдая.

-- Да потому что я тебя любил, ты мне сразу понравилась. Ты же -- как кукла. Прозрачная. Ты -- фарфоровая. У меня с первого класса кружилась голова, когда я на тебя смотрел.

-- Стоп, ---- сказала я. - Ты несёшь какую-то чушь. Я тогда была крепкая и упитанная. Ты путаешь, Дэн, меня с кем-то хрупким. Уж не со Златой ли? Твоя мама выдумала эту куклу. А ты себе - свою, воображаемую?

-- Моя мама придумала куклу после больницы. Как только куклы стали выходить с потока, так маме и полегчало. Она полгода в себя приходила по милости тебя и твоих родителей. А мама Златы и Злата к нам вгости заходили, меня, маму и Димона успокаивали.

-- Дэн! Со Златой понятно. Но почему же ты продолжал дружить с Максом?

Дэн пожал плечами:

-- Они со Златой меня защищали в твоём классе.

-- Почему в моём?

-- А как можно назвать класс, где учится дочка высокопоставленного мента? Всё - по её. Значит, её класс. Если что, обвинят меня и очернят.

-- Но Дэн! Ты не ответил. Ты разговаривал с Максом насчёт свидетельства тёти Лены?

-- Макс сам со мной разговаривал, -- вздохнул Дэн. - Он не сразу, но извинялся за маму. Он говорил, что папа на неё очень ругался, прочитав постановление.

-- Ну да, -- закивала я. -- Им же тоже на адрес такое же письмо пришло, раз они свидетели.

-- Макс говорил, что у них дома целый скандал был и его мама тоже плакала, и ругала сама себя и говорила, что не может понять, что на неё тогда нашло. И я Макса, точнее тётю Лену, простил.

-- А меня?

-- Не знаю. Казалось, что простил. А теперь - не знаю. Димону пришлось из школы уйти из-за Ильгиза. Он уехал во Владимир, в колледж. Я пошёл в нашу пятнадцатую. Я маму уговорил сам уйти из этой школы. Она не возражала, хотя ей это было очень больно. Вы, ты и твои родители, вытурили нас не за что. Особенно тяжело было первый год в новом классе. Злата с Максом постоянно разбираться ходили с нашими чуваками. Макса моя мама не любила из-за тёти Лены, а Злату очень полюбила, но куклу ей так и не показала. Когда мама стала работать в Москве, я оставался один, мне было страшно, я сажал фарфорового клоуна и резиновую Алёнушку, и Хрюшу, которого у меня сейчас нет, он у племянника, сына Димона. Ночью их сажал рядом с собой и разговаривал. Со Златой, с тобой...

-- Злата - это Алёнушка. А я была фарфоровым клоуном?

-- Ну нет. Ты была Хрюшей. Ты же сама сказала, что не была раньше фарфоровой...

Я попыталась обнять Дэна, но он от меня отшатнулся как от заразной, от лишайной, от гепатитной или паратитной.

-- Ну, Арина! Я очень тебя прошу ...

-- Дэн! Можно я буду с тобой жить? Я не хочу идти домой. Ты не отвечай сразу "нет". Помнишь, когда мы начали встречаться, я же и ночевала у тебя, помнишь?

Дэн окаменел. Он стал красным, потом белым, уши его, по-моему, зашевелились.

-- Ты что совсем? Я тебе это всё думаешь просто так рассказал? Я тебе это рассказал, чтобы ты отстала от меня наконец. Понимаешь... твоя мама... она ну как бы... это помягче выразиться... Короче, мне и всей нашей семье не хочется с вашей семьёй нигде и никогда пересекаться.

-- Да ты не знаешь мою маму, совсем не знаешь! - закричала я. - Вот послушай. Я тебе расскажу. У папы, когда он был следователем, было одно дело. Все дела об отравлениях на всякий случай передавали им в отдел. И в Тужиловке -- знаешь лагерь "Дзержинец"?-- там отравились дети. Всё мальчишки восьми-десяти лет, ну и две девочки. И это было странно. Потому что травятся обычно и мальчики и девочки целыми отрядами. И собирались закрыть лагерь. А папе собирались объявлять выговор, потому что он не мог найти виновных, вообще не мог найти причину отравления. А мама заставила папу свозить её в этот лагерь и нашла причину. Никто не мог догадаться, ни один следователь. А она смогла. Дети плевались бузиной, а трубочки делали из веха ядовитого, он от обыкновенного купыря не сильно отличается. Вот дети и отравились, когда плевались бузиной. Была проведена экспертиза, вех выкопали -- лагерь продолжал функционировать. Обслуга, и повара, и медсёстры, не пошли под суд. Вот скольких людей моя мама выручила!