Осколки (СИ)

— П-подними меня…

Мэйсон вскинула голову, глянула, и Кэлен снова чуть не захлебнулась — от нежности, что плескалась океаном в зеленых глазах. Мэйсон улыбнулась — мягко, одними губами, осторожно просунула ладонь под спину, потянула Кэлен на себя, сама поднимаясь, выпрямляясь, помогла сесть. Обняла, теперь уж двумя руками, прижалась. Кэлен навалилась на нее, уронила голову ей на плечо:

— Пффф…

Мэйсон фыркнула, еле слышно, прикоснулась губами к её шее, шепнула:

— Ты просто вулкан, сладкая…

Кэлен вздрогнула, вскинула голову, тревожно вгляделась в глаза… нет, все в порядке, Мэйсон. Улыбнулась ей. И снова упала на плечо. Мэйсон провела ладонью по её спине:

— Пойдем на ковер? Или на кровать?

— Боже… ты сумасшедшая… какой пойдем? Я пошевелиться боюсь, вдруг упаду, — Кэлен рассмеялась тихо. — Ты что со мной сделала?

— Тебе не понравилось?

— Мээйсон… не напрашивайся на комплименты, — Кэлен снова подняла голову, обласкала взглядом её лицо. — Все ты сама знаешь… слышала… видела… — помолчала, улыбнулась, приблизила губы к её уху: — Потрясающе, Мэйсон. Это было потрясающе… Только у меня сил сейчас нет… совсем… — обвила её бедра ногами.

— Нет — и не надо, — Мэйсон усмехнулась, потянула Кэлен со стола: — Пойдем, ляжем. Отдохнем…

— Отдохнем… уснем же, — вздохнула, глянула с вызовом: — Ушатала меня? Вот неси теперь.

— Давай, — согласилась Мэйсон. И подхватила под ягодицы, явно намереваясь поднять её.

— С ума сошла? — возмутилась Кэлен. Уперлась руками её в плечи: — Я пошутила. Мэйсон, не придумывай! Я тяжелее тебя.

— И что?

— Ничего! Еще не хватало, чтобы ты надорвалась.

— Пффф, — Мэйсон презрительно поджала губы. — Это ты не придумывай, Амнелл. Я сильная.

— Сильная… — Кэлен провела пальцами по её щеке. — Сильная у тебя мания величия, Мэйсон, — осторожно, опираясь на её плечи, спустилась со стола, прислушалась: ноги держат, хоть и подрагивают. — Поможешь до кровати дойти, и хватит с тебя.

Кэлен, улыбаясь, вышла из ванной. Уже от двери увидела свет в гостиной, обрадовалась: значит, Кара здесь. В смысле, там. И удивилась, нет, пожалуй, насторожилась, — а почему, собственно, там? Сердце заныло тревожно…

Как ни странно, Мэйсон уснула первая. На самом деле, почти мгновенно уснула-то — хотя Кэлен совсем на это не рассчитывала, когда они добрались до спальни и рухнули на кровать. Отчего-то Кэлен была уверена, что Мэйсон еще долго не угомонится, но… то ли ранний подъем и тяжелый день сказывались, то ли вот в этом как раз Кара не соврала, а только Мэйсон уснула, едва коснувшись головой подушки. Нет, конечно, перед тем, как голову-то на подушку уронить, они еще целовались… Правда, уже не долго. И вовсе не потому, что у Кэлен не было сил, или Мэйсон утомилась. О, нет. Просто Кэлен — и она уже даже удивляться себе перестала — поняла, что соскучилась по Каре. Странно? Да. Не похоже на нее, прежнюю Кэлен Амнелл? Несомненно. Неправильно? Абсолютно. Категорически странно и неправильно, ага. Но… да: через десять минут после того, как она, Кэлен, умирала от наслаждения в объятиях Мэйсон, она уже скучает по Каре. И Кэлен, осознав это, даже не стала осуждать себя. Да устала она уже себя осуждать, черт побери!!! Она простила себя. Разрешила себе быть вот такой… вот такой, какая она теперь. Вот такой, какая она стала во всей этой абсурдной, мучительной истории… И – да, она обрадовалась, когда Мэйсон уснула — без всякого снотворного, едва коснувшись головой подушки. Кэлен еще полежала минут десять, прислушиваясь к ровному глубокому дыханию, с легкой улыбкой любуясь её лицом, потом поцеловала и отправилась в душ, предвкушая встречу с Карой…

И вот теперь Кэлен кралась к гостиной, уже догадываясь, но все еще надеясь… Кара сидела в кресле, с ноутбуком на коленях, сосредоточенно таращилась в экран. Кэлен остановилась в дверях, улыбнулась:

— Милая, привет… Ты почему здесь?

— А где мне быть? — не повернулась, даже не глянула.

— Я думала, ты придешь ко мне в душ, — Кэлен уже все поняла. Поняла, черт побери! Но еще пыталась себя обмануть…

— Зачем, Кэлен? — все так же, не глядя на нее. — Ты еще не натрахалась?

— Кара… — сердце замерло на миг, оборвалось, ухнулось в ледяную пустоту, мгновенно заполнившую Кэлен внутри. — Ты... присутствовала... смотрела? Милая, ты же обещала… обещала, что не будешь…

— Ты тоже кое-что обещала, Кэлен. Не влюбляться в Мэйсон, например.

— Я в нее и не влюбилась… Радость моя, ну вот зачем ты так?

— Как? — она говорила очень тихо. Тихо, ровно… безжизненно. – Как, Кэлен? Ты поставь себя на мое место, а?

— Милая…

— Мэйсон у тебя теперь милая. Тебе ведь с ней понравилось. Понравилось же, да? Можешь не отвечать… И так понятно. Ты орала и стонала, как последняя портовая блядь! Я не знала, что ты блядь, Кэлен. А ты сама знала? Знала, что ты шлюха?

— Кара, зачем ты оскорбляешь меня?

— Оскорбляю? — она рассмеялась. И все еще не смотрела, не глянула даже ни разу на Кэлен! — Это не оскорбление. Это факт. Ты орала, как блядь. Кэлен, я ведь слышала! И видела, кстати. Со мной ты так ни разу не орала. И лица такого… у тебя я раньше не видела… Что, интересно, она с тобой такого делала, чего я не делаю? Хотя нет, не интересно. Мне плевать.

— Кара…

— Я не хочу тебя видеть, — она опустила голову, еще сильнее отвернулась. — И слышать, — усмехнулась: — Насмотрелась и наслушалась. Аж тошнит.

— Ты… — от обиды, от боли перемкнуло горло, и Кэлен с трудом проталкивала слова. — Ты так несправедлива…

— Я? — она повысила голос. И даже покосилась на Кэлен. Тут же отвела взгляд. — Я несправедлива? Да пошла ты! Убирайся к черту, Кэлен!

— Да… — боль вдруг исчезла. Не удивительно: в пустоте просто нечему болеть. В пустоте, холодной, мертвой пустоте, что заполнила Кэлен. – Да. Пошла-ка я. Подальше от вас. От вас обеих! — развернулась и бросилась обратно, в ванную. Подхватила с комода свои джинсы, свитшот, почти мгновенно переоделась. Выскочила в прихожую, натянула куртку, влезла — прямо босыми ногами — в туфли… На миг замерла, обернувшись в сторону гостиной — пронзило вдруг нелепой надеждой, что одумается, остановит… послушала пару секунд щелчки клавиатуры в тишине… Нет, не остановит. И, проглотив вставшую комом в горле пустоту, вышла из квартиры.

Как? Как Кара могла так поступить, а? Зачем она… присутствовала, смотрела, вот зачем? Ведь они же договорились, договорились же, ну! Разве Кэлен сможет теперь доверять ей? А разве у них теперь что-то будет? Разве это возможно? После того, что Кара говорила… после того, как она называла Кэлен. Как она могла такое сказать? Как такое может сказать человек, который говорил, что любит? Да не может любящий человек бросаться такими словами, категорически не может! И разве можно это забыть? Тем более — простить… Разве можно после таких слов верить?

Слезы душили Кэлен, жгучие, ядовитые слезы обиды и злости. Они запрудой поднялись в горло, не позволяя ни проглотить, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Они сдавили грудь — до тяжелой, едва переносимой боли, стиснули сердце… оно тоже болело, болело почти непереносимо. Сердце горело, выжигая все там, у Кэлен внутри. А слезы запруживали, застилали глаза, и Кэлен их, слезы, давила, давила изо всех сил, сжимая челюсти, прикусив нижнюю губу — тоже до боли. Ибо слезы в глазах ей сейчас были не нужны, они мешали, да что там — были опасны. Она и так отчего-то плохо видела дорогу, она ехала-то практически наугад, а тут еще эти чертовы слезы! Ей, Кэлен, главное добраться до дома — хорошо, что недалеко хоть…

Черт бы побрал эти слезы! Откуда только взялись, а? Ведь когда она выскочила из квартиры Кар… Мэйсон, их не было. И боли не было. И даже обиды. Была только пустота, холодная, черная, блаженная пустота. Зачем, вот зачем только она заполнилась этими ядовитыми, мучительными слезами?

Кэлен выдержала. Доехала, припарковалась, зашла в подъезд, поднялась в квартиру… и только теперь, захлопнув за собой дверь, дала им, слезам, волю. Боже, кажется, никогда в жизни она не плакала так! Так горько, так отчаянно, так бурно, так… на разрыв. Она сидела в прихожей, прямо у входной двери, прижавшись к ней спиной, и ревела, громко, уже не сдерживаясь, задыхаясь, захлебываясь, подвывая… Она ревела, и сама себя не узнавала в этом. Эти слезы, эти отчаянные рыдания были совсем не про нее, не про Кэлен Амнелл. Господи, да она, пожалуй, и в младенчестве так не плакала…