Мой единственный

После чая дети смотрят видео, а мы с Маком пытаемся договориться о следующей встрече.

— Похоже, ты не решишься приехать в город?

— Нет, ты же понимаешь.

— Я уверен, что с ним все будет хорошо.

— Я тоже, но не поеду. Пойми, Мак, я не могу сейчас даже ненадолго от него уезжать. Может быть, через несколько недель. Понимаешь, мне сейчас придется ездить на работу, и я не хочу делать нашу разлуку еще более долгой.

— Я понимаю, просто мне так хочется побыть с тобой вдвоем. Может быть, получится куда-нибудь съездить на уик-энд до Рождества?

— Может быть, посмотрим.

Совершенно очевидно, что он расстроился и думает, что я перестраховываюсь. Но он изо всех сил пытается этого не показывать.

— Мак, я понимаю, это не очень хорошо. Но мне нужно время, чтобы отойти от всего этого, да и Чарли тоже.

— Конечно, я понимаю, не заводись. Считай, что я ничего не говорил, все нормально. Я сам приеду, не проблема. — Он обнимает меня, и мы как раз собираемся поцеловаться, но тут вбегает Дейзи. Она в бешенстве, потому что Альфи сказал, что на обратном пути будет сидеть на переднем сиденье, ему папа обещал, а на самом деле ее очередь.

Мак совсем растерялся: оказывается, он им обоим пообещал, что они будут сидеть рядом с ним по дороге домой. Твою мать! Начинается ссора. Чарли присоединяется с большим удовольствием, говорит, что он тоже хочет ехать впереди, хотя он вообще никуда не едет. Я предлагаю, чтобы они на полпути поменялись местами, постепенно все соглашаются с этим вариантом, и Мак отъезжает явно успокоенный. Чарли сразу же впадает в рев, он тоже хочет поехать и сидеть всю дорогу впереди и хочет еще один «Кит-Кат». Чтобы его успокоить, мне приходится дать ему две мандаринки и целых полчаса гладить по спине. Он засыпает у меня на руках, я прикована к дивану и не могу пошевелиться. Все-таки мне приходится подняться и отнести его в кровать. Я так устала, что сама ложусь спать, а потом меня будит звонок Мака. Он рассказывает, что план поменяться местами не сработал, потому что Альфи не хотел уступать свое, уцепился за дверь, и его пришлось вытаскивать силой. Дейзи так разозлилась, что предложила, чтобы остальную дорогу Альфи ехал в багажнике. Сейчас, однако, они спят в его кровати и выглядят настоящими ангелами.

— Единственная проблема в том, что я сам так устал, что не хочу ложиться с ними вместе и соревноваться в перетягивании одеяла.

— Но есть же свободная кровать!

— Я так и сделал в прошлый раз. Эти маленькие разбойники забрались ко мне ночью. А ведь эта кровать вполовину меньше моей. Я уже подумываю лечь на верхнюю полку двухъярусной кровати в детской. Может быть, так мне удастся их провести.

— Хорошая идея. Только будь осторожен. Когда я в последний раз так спала, то чуть не разбилась насмерть, упав на пол среди ночи. Это было, когда мы с Кейт и детьми нанимали лодку на выходные. Кошмар просто.

— Могу себе представить. Как хоть эта бредовая идея пришла вам в голову?

— В брошюре была такая привлекательная реклама, да и Кейт любит лодки. По крайней мере, ей так казалось до этой вылазки. Но шел дождь, у всех детей началась диарея, и комаров было миллион. Единственное, что их отпугивало, — это румяна Фёби. Мы все выглядели, как в фильме «Апокалипсис». Для полного соответствия нам не хватало только, чтобы Марлон кричал «Ужас, ужас!» через каждые двадцать минут.

— Незабываемый уик-энд.

— Как в сказке, это точно. А теперь я бы пошла спать. И ты отправляйся, залезь на верхнюю полку, привяжи себя к перилам носками и подними лестницу. Расскажешь завтра, как сработало.

На следующее утро Чарли совсем не хочется идти в школу, так что приходится на завтрак брать с собой Баз и Вуди, а еще пообещать особый пирог к чаю — настоящий, из магазина — и только тогда он садится в машину. Но тут появляется Тэд на своей тележке для развоза молока и перекрывает проезд, Чарли выскакивает из машины и начинает умолять подвезти его в школу на этой тележке. Похоже, что Тэд готов согласиться, так что мне приходится быстро вмешаться и заявить, что это незаконно. Начинается длинный сложный разговор о том, написать ли жалобу на правительство и подать ее в Организацию Объединенных Наций или же объявить «Голубого Питера» банкротом за его вопиющее нарушение прав человека, а именно — запрещение подвозить детей в школу на молочных тележках.

Целый день я занимаюсь переговорами по доставке людей и оборудования для предстоящих съемок, но только предварительно, потому что у нас еще не установлены конкретные сроки. Я забираю Чарли из школы, и мы едем домой через местную заправочную станцию. Она маленькая, только с двумя насосами, и обычно я туда не езжу, потому что эта старая карга на кассе не любит принимать оплату по кредитным картам, так как не умеет ими пользоваться. Я тяну рычаг внутрь машины, чтобы ослабить бензиновый клапан, а он открывается быстрее, чем обычно. Вернее, он слетает с петель. Я все-таки ставлю его на место, но он не закрывается и повисает, создавая какую-то трагикомическую картину, и издает ужасный лязг и скрежет, когда я пытаюсь его закрутить. Женщина с кассы подходит помочь, сильно по нему стучит, и он закрывается. Но я знаю, что это ненадолго. Интересно, автомобильная ассоциация примет вызов, причиной которого является неподдающийся бензиновый клапан? Что-то мне подсказывает, что это не совсем то, по поводу чего они называют себя четвертой службой экстренных вызовов. Хотя, судя по последнему примеру с Кейт, когда они приехали только через два часа к сказали, что они не занимаются проколами шин, а потом уехали, оставив ее под проливным дождем, я вообще не понимаю, чем они на самом деле занимаются.

Лучше поехать в гараж, где обслуживают мою машину. По дороге меня преследуют фантазии, будто крышка бензобака срывается, отлетает, попадает в проезжающего мимо мотоциклиста, он ударяется в заднюю часть машины, бензин загорается, и мы все превращаемся в зажаренные тосты. Чарли чувствует, что что-то не так.

— Чрезвычайная ситуация?

— Нет.

— Тогда почему мы не едем домой?

— Понимаешь, это не чрезвычайная ситуация, но нам нужно починить нашу машину.

— Значит, это почти чрезвычайная ситуация. Хорошо. Твою мать, идите на х…й, подлец, подонок, дерьмо! Ты говорила, что только в чрезвычайных ситуациях можно говорить эти слова. Вот, я сказал. Я еще знаю одно новое слово — хочешь, скажу?

— Нет.

— Манда.

— Чарли!

— Это мое новое слово. Я думаю, оно означает как бы идиот, смешанный с жопой.

— Правильно. Больше его не говори. Это не та чрезвычайная ситуация. На самом деле, это вообще не чрезвычайная ситуация. Так что не глупи.

Он смотрит на меня, а когда мы подъезжаем к гаражу, отказывается выходить из машины. Я бегу к отделу обслуживания с криком «Клапан не закрывается!», а сама все время оглядываюсь, не вылез ли Чарли потихоньку из машины, чтобы пойти поиграть в мойке. Я быстро понимаю, что кричать про то, что клапан не закрывается, всем этим занятым и усталым механикам было не самой блестящей идеей. Закончив смеяться, они все выходят из гаража, качают головами и цокают: машину придется разбирать, работа займет месяцы и будет стоить целое состояние. Я советую им перестать подшучивать надо мной, иначе я выпущу Чарли из машины, а он уставший и голодный, мало не покажется никому. Самым волшебным образом принимается решение, что один человек, вооружившись маленькой отверткой, мог бы, пожалуй, этим заняться. Клапан водворен на место, петли смазаны, все прекрасно открывается и закрывается, как будто ничего и не ломалось. Я долго и искренне их благодарю и достаю свой кошелек, чтобы расплатиться, но они отказываются, это входит в обслуживание машины, а сами опасливо поглядывают на Чарли, который уже открыл дверцу и страшным голосом кричит: «Я голодный, я голодный!» Я приказываю ему замолчать, благодарю механиков и сажусь в машину.

Десять минут мы с Чарли кричим друг на друга, а потом долго обсуждаем, что купить к чаю. В конце концов мы приезжаем домой, я паркую машину, Чарли выходит и при этом очень сильно хлопает дверцей. Крышка клапана выскакивает, на мгновение замирает в воздухе, а затем падает в клумбу. Звоню в гараж и договариваюсь приехать завтра утром. Готовлю ужин в ужасном настроении, умудряюсь обжечь руку, сливая макароны. Мне жаль себя, но Чарли ничего не замечает, и я начинаю постанывать, чтобы он меня пожалел, и он начинает возиться со мной, и мне становится стыдно за весь этот мелодраматизм. Купание, кажется, длится вечность. Наконец Чарли в кровати, сажусь сама с джином и тоником, но вскоре засыпаю. Около полуночи звонит телефон, раздающийся на другом конце провода вой раненого животного заставляет меня подскочить и рывком сесть, я уже думаю, не случилось ли чего-нибудь в зоопарке. Постепенно рыдание превращается в голос Лейлы, она говорит, что они с Джеймсом разошлись, и ей хочется умереть. Или сначала убить Джеймса, а потом умереть. Через двадцать минут мне удается уговорить ее перестать хныкать и рассказать, как это случилось.