Приворотное зелье на единственную (СИ)

-- Ну, дед, - засмеялась Лиза, - это внучка тебя окрестила.

Годеонов не понял:

-- Описалась Нюся, - виновато пояснила Люба. - Давайте я перепеленаю её.

Родион Прокопьевич засмеялся.

-- Породнились, выходит, - и нехотя отдал ребенка матери.

Он совсем забыл про больные ноги.

-- Вот сейчас переоденем старого и малого, - подвела итог Лиза. - Я - Родю, Люба - Нюсю.

-- Лиза, а девочка на меня похожа? Правда ведь! - не успокаивался Родион Прокопьевич. - Ну скажи, хоть чуть, чуть похожа. Люба, тогда ты скажи.

-- Волосы у вас у обоих темные, - пожалела дедушку Люба. - Нюся, когда родилась, была еще темнее.

Она помнила, что во время свадьбы Михаила и Кристы волосы Родиона Прокопьевича были еще черны, как смоль. Это сейчас они побелели.

Остаток дня был сумбурным, бестолковым, но всем было хорошо. Лиза и Люба с помощью Тимофея установили кроватку, раскладывали вещи, Родион Прокопьевич сидел на первом этаже и караулил сон девочки, пока устраивали Любу в новой комнате. Потом разобрали привезенные Годеоновым пакеты. Тут и выяснилось, из-за чего спорили Иза и Годеонов. Они не только купили ванночку с кроваткой, но от души набрали детских вещей: и пеленок, и ползунков, и платьев, и игрушек, даже два одеяла купили и детскую подушку. Оказывается, вкусы шефа и его главного экономиста по поводу расцветок сильно разнились. Люба молчала, Лиза смеялась, глядя на количество покупок, довольный Годеонов сидел на диване и сиял. Рядом, тут же на диване, агукала маленькая девочка, а жирный Буржуй устроился на больных ногах мужчины. Годеонов, шутя, заметил: "Лечит", - когда кот замурлыкал и стал своими сильными лапами царапать больную ногу, словно делал массаж.

Так маленькая Нюся приобрела любящих дедушку и бабушку.

Умерший муж и сбежавший любовник.

Старый маразматик Эдуард Облонский благополучно отбыл на тот свет. Но осталось его ненормальное семейство, которое считало себя цветом человечества и поэтому в качестве размножения выбрало инцест, чтобы не разбавлять свою благородную кровь. Шизофреники! Михаила тошнило от этой новости.

-- Все, - сказал Михаил тестю. - Разбирайся сам со своими сумасшедшими. Я ухожу. И мне все равно, что вы оставите меня без денег. Да я лучше умру, чем вернусь в это сумасшедшее вырождающееся гнездо.

Мужчина остановил машину, схватил свою сумочку-барсетку, вышел, хлопнул дверцей машины и побежал прочь. Он проголосовал на первую встречную машину, она остановилась, и Михаил уехал. Он быстро проделал нужные ему дела в городе, добрался до городского вокзала, купил билет и в ночь покинул П-в. Михаил уехал к старому знакомому, купил фальшивый паспорт и стал отзываться на другое имя. Михаил долгие месяцы ничего не знал о гибели семейства старого Облонского, о том, что Годеонову угрожала опасность стать инвалидом, а про пожар и Лизу он до сих пор ничего не знал.

А теперь Михаил ехал назад, в П-в, где не был больше года. В поезде он занял верхнюю полку, притворился спящим, а в памяти прокручивались события прошлого лета.

Мужчина с отвращением вспоминал день похорон старого Облонского. До сих пор тошнота подступала к горлу. Снежена родила дочь от своего отца, от Эдуарда; Кристина, то ли дочка, то ли внучка, тоже собралась производить наследника от старого князя. Это ненормально, это больные люди. Михаила вновь, как тогда, передернуло от брезгливости: ведь он иногда спал с Кристиной, обнимал её, вернулся к ней, узнав о беременности жены, а оказывается, жена Михаила ждала дите от своего отца-деда. Кошмар! Полоумная семейка! Как Бог такое терпит? За что он Мишку туда запихнул? Мужчину вновь затошнило, он усилием воли подавил спазмы и продолжал размышлять. Кристина не доносила своего уродца, сама природа была против... Но шизофреничке Снежене и её безумной дочери было мало этого предупреждения свыше...

Воображение опять нарисовало день похорон старого Облонского.

В тот летний день, когда похоронили старого безумного князя, Михаил, сидя за рулем Гериной машины, равнодушно выслушал все очередные унижения и оскорбления, потому что знал: он довезет безумцев до их дома и расстанется с этим семейством навсегда. Но, услышав слова тещи об очередном наследнике с чистой кровью, не смог оставаться с ними рядом, дышать одним воздухом, его здоровая человеческая натура взбунтовалась, мужчина решительно остановил машину, схватил свою сумочку с документами и выскочил из машины. Пусть вырождаются, пусть умирают, правильно говорила про них Лиза. А Годеонов, если хочет, пусть остается с этими ненормальными. Хотя и тот был шокирован. Его выражение лица было довольно красноречиво. Похоже, и для него слова Снежены были новостью.

Михаил проголосовал на первую попавшуюся машину. Остановил молоденький парнишка, хотел подработать. Он лихо, с превышением скорости, чему Михаил был рад, довез мужчину до города. Михаил полез за деньгами, чтобы расплатиться, и обнаружил, что прихватил не свою сумочку. Михаил вспомнил: свою барсетку он и не брал, она с документами осталась дома у Годеонова. Эта была точно такая же, но принадлежала Герасиму. Сумочка была набита битком долларами.

-- Ясненько, понятненько, - констатировал сам себе мужчина. - Гера не стесняется, ворует денежки Облонских, а убытками, как всегда будет заниматься Годеонов. По-честному, эти деньги надо бы отдать Годеонову. Но сейчас неподходящий момент. А денежки эти мне очень кстати.

Михаил так и вынужден был дать парнишке сто долларов к его радости. Михаил подумал всего секунду, сунул парнишке еще сто долларов и попросил отвезти сначала домой к Годеонову, а потом на вокзал. Дома он благополучно забрал свои документы. Кроме денег в сумке Герасима обнаружились его паспорт и новая кредитка в конверте с пин-кодом. Михаил, увидев рядом с вокзалом банкомат, ради интереса пошел и попробовал снять сто тысяч. На счету еще осталась огромнейшая сумма.

-- Так, - подумал мужчина. - Вот ты, Гера, и поможешь мне уехать. Исчезнуть с горизонта Облонских.

Он купил по Гериному паспорту билет на поезд в южном направлении. Перед отъездом ему надо было встретиться с Любой. Её не было дома, несмотря на поздний час. И соседки Нины не было. Михаил зашел в гараж, у него были ключи от боковой двери, сел в машину, написал записку. Он ждал долго, но свет так и не зажегся в окнах Любы. Михаил вызвал такси и отправился на вокзал. Мужчина сел по Гериному паспорту на поезд, проехал несколько станций, сошел в большом городе. А оттуда улетел на самолете в противоположном направлении по своему паспорту и уже через двое суток был в небольшом северном городишке, где в основном жили газовики и обитал его старый друг Степан Батько. Вместе со Степаном Михаил занялся поставками сюда овощей и фруктов. Деньги, что оказались в сумке Геры, помогли им раскрутиться. Дело оказалось прибыльное. От овощей и фруктов они перешли и к другим поставкам, открыли крупный супермаркет. Спустя год Михаил имел свой счет в банке, он посчитал: еще года три и он сможет вернуть все долги и Герасиму, и Годеонову. Что удивительно, Михаила даже не пытались найти.

Квартиру Михаил не стал покупать. Сначала не было лишних денег, потом решил подождать. Честно сказать, мужчина любил климат не такой суровый, а помягче. Далеко, в глубине души, жила мечта о возвращении в П-в. Друг устроил его на квартиру к своему хорошему знакомому, с которым вместе рыбачил и охотился, Федору Васильевичу Устинову. Дом у Устиновых был теплый, крепкий, одну комнату всегда сдавали для приезжих. И Михаил там прожил больше года. Его устраивало, что жена Федора взяла на себя заботу о быте Михаила. Она всегда звала постояльца к столу, стирала постельное белье, а впоследствии по просьбе мужчины стала следить и за его костюмами. Михаил сам повысил плату за квартиру. Еда на столе Устиновых была без изысков, из того, что добывал Федор на рыбалке и охоте, простая, добротная и много. Если Марина готовила рыбу, то жарила её в сковороде размером с колесо. Если готовила мясо, то огромный котел. А колбасу, сыр, овощи и фрукты приносил Михаил. Но, помня здоровую диету сумасшедшей Кристы, предпочитал съесть тарелку наваристой ухи или густых щей с огромным куском мяса, чем жевать листья салата. И он был доволен, и хозяева тоже, особенно их дочь, теперь девочка ела колбасы, сколько хотелось, и конфетами её дядя Миша баловал.