Вечно 17 (СИ)

В конце концов, я умерила свой пыл и отодвинулась от парня. Сердце все ещё трепещет, но с каждым вздохом все умеряется. Эрик не сводит с меня нежный взгляд. Он пытается понять мое состояние, но даже мне не удаётся это сделать, не то, что ему.

Нансен усаживается поудобнее, все ещё не отводя проникновенный взгляд. Мне начинает это надоедать.

Я решаюсь поднять взгляд, и мы встречаемся глазами. Кажется, вот-вот и меня придётся откачивать.

Эрик улыбнулся и приоткрыл рот, не решаясь что-то сказать. Я в ожидании. Он улыбнулся шире, и теперь с уверенностью готов произнести то, что я так боюсь услышать.

«Бам-бам-бам-бам-бам» – стучит у меня в груди. Я задыхаюсь. Черт возьми, задыхаюсь. Эрик, опираясь руками об стол, наклоняется всем телом ко мне и, довольно улыбаясь, произносит:

– Ты в меня влюбилась, Рэйчел Милс. Влюбилась так, как это обычно бывает в книгах – безумно.

Глава 13: Плохие новости

Я выхожу с душа, ещё находясь в легком шоковом состоянии. Прошло два дня с тех самых пор, когда Эрик Нансен открыл мне глаза, хоть я этого и не хотела, и не просила. Все мое тело ужасно дрожит, как у сумасшедших во время приступа ярости. Я вступаю на мягкий голубой коврик и выхватываю с вешалки белое полотенце. По вине непонятных чувств, травивших меня, я не могла здраво размышлять, я не могла спокойно есть и жить. Принять такую правду для меня было невозможно. С одиннадцати лет я не верила в любовь; отрицала её существование; сторонилась парней. Я уже знала, что в самом конце меня ждёт разочарование и разбитое сердце. Какой смысл проходить тернистые пути, если знаешь, что тебя в конце ждёт? И вечная любовь имеет свой конец. Мне было страшно и чертовски одиноко в тот период. Не спать по ночам из-за сильного плача матери было в те годы привычным. Я даже не пыталась затыкать уши или закутаться в одеяло, наоборот, я лежала и вслушивалась в каждый всхлип и стон. Тогда я говорила себе: «Слушай, Рэйчел, слушай… Запомни, что будет с тобой, если ты доверишься человеку».

Папа, бросив маму, подписал мне смертельный приговор. Любви не существует, это всенародный фольклор. Но теперь… Неужели я могла так поступить с собой? До сих пор не могу придти в себя и продолжить жить дальше. Эрик Нансен – первый парень, который смог вытащить меня из ямы неверия, но разве я об этом просила?

С этими мыслями я выхожу из ванной комнаты и иду в гостиную, где мама устроила вечер кинокомедии с Джимом Керри. На мне махровый желтый халат (иначе мама называет его цыплячьим халатом), тапочки, а волосы надежно спрятаны под полотенцем. Я вразвалочку иду к дивану, на котором сидит статная женщина с чашкой, судя по всему, чёрного чая. Она отрывается от телевизора и начинает смотреть на мое бледное лицо. Я это замечаю, но не подаю вида. Не хочется, чтобы мама волновалась за меня, ей это не к чему. Наконец, я падаю на диван, да так, что чай мамы чуть ли на пролился на наш паркет. Женщина хмурит брови и начинает меня ругать. Отлично, теперь я просто вынуждена выслушивать замечания о том, какая я неуклюжая девчонка. Не обращая внимание на мамину речь, я поворачиваюсь к монитору телевизора и просто пялюсь в него, не вникая в фильм. Вообще, я обожаю Джима Керри и его актёрскую игру, но в данный момент даже он не способен поднять мне настроение. Я продолжаю думать о Эрике… о словах и мимике. Ровно два дня назад я сбежала от него, и до сих пор не могу избавиться от чувства стыда и непреодолимой пустоты. Удивляюсь своей трусости, а порой и глупости. Он просил меня… а я?

***

– Ты в меня влюбилась, Рэйчел Милс. Влюбилась так, как это обычно бывает в книгах – безумно.

Я смотрю на него и пытаюсь выдавить из себя хоть что-то, хоть любой звук, но все мои органы перестают работать, и кажется, я теряю сознание. Мне так становится больно, словно мое тело разрезают на части кухонным ножом. Я боюсь заплакать перед ним, боюсь показаться слабой, но его слова застали меня врасплох, и это убийственно. Он прав – я влюблена, но это ошибка. Боже, остановите все эти мысли, мне нужен воздух. Эрик тянет свою ладонь к моей руке, но я резко её прячу. Он замешкался.

– Эрик… не надо, – говорю я, думая совсем иначе. Хотеть любить и ненавидеть одновременно нормально для человека? Нансен недовольно цокает и поправляет свои непослушные волосы вверх. Я сглатываю комок в горле и отворачиваюсь, чувствуя приближавшиеся слезы. Плакать перед кем-то не унизительно, уж для меня точно, но брюнет это совсем другое…

– Я же вижу, что не безразличен тебе, почему ты меня отталкиваешь?

Каждое его слово – кинжал в сердце. Я не могу дать волю чувствам, не могу, не могу. Сердце вот-вот остановится и обратится в прах. Я умираю по его вине. Умираю.

– Хватит, прошу…

– Скажи в чем дело.

Молчу, когда внутри все рвётся наружу криками и плачем. Все просто, я влюбилась в тебя, Эрик. Ты весёлый, смешной, умный и очень обворожительный. Мне с тобой хорошо, но и плохо. Я хочу держать твою руку, слышать дыхание, видеть глаза. Я боюсь потерять тебя. Просыпаться с мыслью, что мы больше друг друга не увидим – есть пытка. Странное явление: простой человек не может прожить без воздуха, а я без тебя. Вот в чем дело, Эрик.

Так бы сказала я, если бы не моя трусость и принципы.

– Я не хочу. Не хочу, не хочу. Зачем нам встречаться, зная, что это не навсегда? Я не хочу быть брошенной.

Эрик понимающе смотрит на меня, и этот взгляд говорил о многом: о том, что он также боится быть покинутым, о том, что он чувствует то же, что и я. Я ощущаю мандраж по всему телу; в груди так колит от своих слов, ибо где-то в глубине, я осознаю, что Нансен так бы со мной не поступил…

– Я не брошу тебя. Рэйчел, ты спрашивала меня почему я так таращился на тебя в автобусе. Так вот, как только я тебя увидел, сразу влюбился. И пусть это звучит банально, но правда есть правда. Я думал: черт, какая она офигенная. Я не мог оторвать от тебя глаз. – Эрик пользуется моментом и хватает мою руку. Его ладонь была такой горячей. Мне захотелось плакать ещё больше, ведь отталкивать того, кого ты правда полюбила – больно. – А когда я познакомился с тобой официально, то понял, это не случайно. Рэйчел, ты прекрасный человек.

– Нет, – я зажмурила глаза, чтобы сдержать слезы и одновременно пытаюсь вырвать свою руку из хватки Эрика. Увы чувства оказались сильнее разума, и я начинаю плакать. Пошла первая слеза, затем вторая. Мне резко становится душно. Все тело сжимается, как какая-то вещь после стирки.

– Ты просто верь в нас. День без тебя, как день без солнца. Рэйчел…

Я наконец-то вырываю свою руку из ладони брюнета и закрываю лицо, тихо всхлипывая. Мне больно. Я морально умираю прям у него на глазах. Это чувство не сравнимо ни с какой другой болью. Я разрываюсь на части перед рассудком и сердцем, требующую любви. Пообещав никогда ни в кого не влюбляться, я подозревала о лжи. Лгать самой себе глупо; это тоже самое, что тушить огонь бензином. Лучше стоит отключить чувства и тогда станет легче. Правда жаль, что это невозможно.

Я вытираю лицо и пытаюсь остановить плач, однако, выходит неудачно. Надо набраться сил и дать ответ. Господи, пожалуйста помоги мне.

– Эрик… я.... я не могу. Прости.

Он выдыхает.

– Любя, ты меня все равно отвергаешь. Ты любишь, но боишься признаться… Почему?

На порыве всех чувств я отвечаю:

– Да потому что я не хочу испытать боли! Я дала клятву, что никогда никого не полюблю! Мой отец ушёл от нас, когда мне стукнуло одиннадцать лет; я была ещё юной, а мне уже успели разбить сердце, понимаешь? Я не хочу этого, не хочу! Прости, Эрик… – я вскакиваю изо стола, хватаю пальто и бегу прочь. Мною правит самое опасное чувство – боль. Не оборачиваясь, я выхожу из кафе и бегу что есть силы к остановке. Я причинила боль и себе, и Эрику. Ненавижу это.

***

– Эй! Я разговариваю со стенкой, Рэйчел? – мама щёлкает пальцами около моего носа, тем самым вернув в реальный мир. Я вздрогнула. Мамин стеклянный, полный волнения взгляд устремился на мое поникшее лицо. Женщина хватает пульт своими ухоженными руками и уменьшает звук телевизора. Становится ясно, что семейного разговора не избежать. Отлично.