Лебединая песня

Что бы ни происходило в квартире, там явно жили в свое удовольствие.

У Аделаиды отчего-то защемило сердце; вдруг показалось, что и окна напротив, и обшарпанную дверь сберкассы, и этот мелкий, светящийся над вывеской дождь она видит сегодня в последний раз.

Аделаида вытерла платком намокшее лицо и высморкалась, и от этого простого действия странное ощущение исчезло.

Получив деньги, Аделаида отправилась дальше, к центру, заходя во все заслуживающие внимания торговые точки.

Совсем уже вечером заглянула она и в небольшой, уютный салон красоты, владелицей которого, по счастливой случайности, оказалась мамаша одной из ее девятиклассниц.

Несмотря на поздний час, она лично занялась Аделаидой.

Серебряные нити у лба и висков были безжалостно закрашены; длинные волосы подстрижены до плеч и чуть подвиты на концах. Лицо и шея вначале подверглись пилингу с помощью измельченной в пыль скорлупы кедровых орешков, затем была наложена питательная маска с маслом авокадо, и наконец, после удаления маски, лицо покрыли тонким слоем защитного французского крема и слегка припудрили.

Кожа Аделаиды, и без того чистая и белая, приобрела безупречную матовость и нежную бархатистую мягкость.

Аделаида долго и с некоторым недоверием присматривалась к своему отражению. Не то чтобы лицо сильно помолодело или как-то особенно похорошело, но появилось какое-то новое выражение, какой-то огонечек в кротких светлых глазах под длинными подчерненными ресницами. Это лицо определенно притягивало взгляд. Этому лицу более подошло бы другое имя, нежели Аделаида (звучит, без сомнения, красиво, но как-то слишком уж величественно и даже грозно); что-нибудь похожее, но более мягкое и женственное... Скажем, Делла.

Вернувшись домой, Аделаида свалила все покупки в угол спальни (вместо того чтобы аккуратно разложить, расставить и развесить их по надлежащим местам) и набрала полную ванну горячей воды пополам с ароматной розовой пеной.

В то время, когда завхоз в гостинице улыбалась своей уничтоженной невестке, Аделаида уже крепко спала. Ей снилось, что наступило завтра, что она встала, тщательно оделась, причесалась, проделала все нужные манипуляции с лицом и, во всем новом, дорогом и красивом, отправилась в школу. А там сразу же увидела его.

* * *

Так оно, в общем-то, и случилось. Когда Аделаида открыла глаза, полные обиды и боли (очень хотелось заплакать, но жаль было ресниц), то увидела над собой его лицо и почувствовала, спиной и затылком, его руки. То ли из-за этих, отнюдь не лишенных приятности прикосновений, то ли оттого, что падение оказалось удачным, боли в голове и спине не ощущалось совершенно. Зато зверски ныли левый локоть и бедро.

Аделаида осторожно скосила глаза – кажется, пальто не очень пострадало, досталось лишь перчаткам. «Это я, значит, боком… О ступеньки...» – cообразила она. Сумка лежала здесь же, на ступеньке, а не в луже, как могло бы быть. Аделаида повеселела и сделала попытку встать.

– Осторожнее, – предупредил ее профессор, – не делайте резких движений.

Его глаза были совсем близко, темные, серьезные, без легкомысленных искорок, скорее даже усталые, с покрасневшими белками. Заглядевшись в них, Аделаида чуть не забыла про многооконную школу за спиной; когда же оттуда послышался звонок, она вздрогнула и, чтобы отделаться от наваждения, сказала невежливое:

– У вас глаза красные.

– А у вас грязь на щеке, – тут же парировал профессор.

Но поддерживать ее за спину все же перестал. Подал сумку и деликатно отвернулся, пока она, глядя в зеркальце, вытирала платком испачканную щеку и вообще приводила себя в порядок.

В школу вступили вместе – Аделаида слегка прихрамывала, но опереться на предложенную руку отказалась. Как выяснилось, зря – в холле не было ни души.

Извинившись перед гостем, Аделаида поспешила к завхозу.

Завхоз, повертев в руках мягкую шелковистую ткань, пообещала, что к вечеру все будет сделано. И следа не останется; и перчатки высушим и отчистим… Так, Аделаида Максимовна, повернитесь-ка! Нет, с новым платьем все в порядке, а вот колготки сзади поехали. Ничего, не переживайте, у меня в сейфе всегда хранится пара-другая новых. Ну, что вы, какие пустяки, не стоит благодарности!

Кстати, вы помните, что сегодня в час концерт самодеятельности для нашего гостя? Ну да, да, начальная школа, «Cнежинка», Вася Мухин... и еще девятиклассники осилили-таки первое действие «Горя от ума». Софью Настя Ягужинская играет, и очень, по-моему, неплохо, она и в жизни такая же вертихвостка…

Между нами говоря, Аделаида Максимовна, я думаю, что всего этого недостаточно. Самодеятельность – это, конечно, хорошо... песни там, стихи, пляски... однако же, соловья баснями не кормят. Да, именно это я и имею в виду. Ну что вы, о нашей столовой не может быть и речи! Я имею в виду ужин в домашней обстановке. У меня. Сегодня вечером. Разумеется, будут только свои.

О, как жаль что вы не сможете прийти! Ну что же, приглашу кого-нибудь из завучей. Сами понимаете, должен же быть кто-нибудь из администрации; ведь гость как-никак директор, он может обидеться на подобное невнимание. Из педагогов кого-нибудь позову... Ирину Львовну, например; она за последние дни так изменилась, выглядит просто замечательно; хотя, конечно, не так хорошо, как вы...

– Я приду, – сказала Аделаида, – вы правы, Екатерина Алексеевна. Я, как директор школы, обязана присутствовать.

Поднявшись к себе, Аделаида застала в приемной свою секретаршу и гостя. Гость сидел в Манечкином крутящемся кресле перед компьютером и учил Манечку строить таблицы в Excel’e, а Манечка, пристроившись рядом на ветхом стуле для посетителей, склонила кудрявую головку к самому его плечу – чтобы лучше видеть экран, разумеется.

Аделаида, задрав подбородок, гордо прошествовала мимо.

Но дверь из кабинета в приемную закрывать не стала.

Профессор, впрочем, недолго испытывал ее терпение – в считаные минуты закончил урок и, стукнув для приличия в приоткрытую дверь, вошел в кабинет со своеобычным безмятежным выражением красивого лица.

Осведомившись, как она себя чувствует, и получив положительный ответ, он напомнил госпоже директрисе о ее любезном обещании, данном еще в понедельник.

Аделаида и ждала этих его слов, и опасалась услышать их. От мысли, что она снова останется с ним наедине, хотя бы и в школьном кабинете, хотя бы и на небольшое время, г-жа директриса вздрогнула и оглянулась по сторонам, словно ища защиты у родной, привычной обстановки.

Остаться наедине, впрочем, и не удалось – на пороге неслышно возникла Манечка и доложила, что к Аделаиде Максимовне посетители. Мамаша Кудрявцева из 6-го «А».

«Надо было запереть дверь, – не совсем последовательно укорила себя Аделаида, – теперь начнется...»

Вслух же она сказала:

– Ну вот, профессор, сейчас вы и увидите будничную работу директора российской школы. Боюсь только, что это окажется далеко не так интересно, как вы себе представляете.

Гость кивнул и отступил в дальний угол. Там, скрытый от входной двери шкафом, он устроился на низкой банкетке, ободряюще улыбнулся Аделаиде и замер.

Аделаида сделала знак Манечке, а когда вновь посмотрела в угол, то заморгала от удивления; гость не то чтобы стал невидимым, но каким-то непостижимым образом ухитрился слиться с окружающей обстановкой.

Посетители, во всяком случае, его явно не замечали.

Зато они замечали другое. Директрису, всегда такую вежливую, тактичную, понимающую и склонную идти навстречу справедливым требованиям, сегодня словно подменили.

Мамаша Кудрявцева, например, едва приступив к привычным жалобам на учителей, придирающихся к ее бедному ребенку, и угрозам обратиться в гороно, если немедленно не будут приняты меры (в частности, если не будет призвана к порядку учительница географии, осмелившаяся выставить Вове двойку в четверти), была огорошена предложением тут же, немедленно, не сходя с места, изложить свои жалобы письменно. Аделаида достала из ящика стола лист бумаги и ручку, положила их перед Кудрявцевой и ровным голосом начала диктовать.