Вероломство

Впервые за двадцать шесть лет Томас Блэкберн прошел по Западной Кедровой до поворота на Маунт-Вернон-стрит. Во время своего добровольного отшельничества он предпочитал не приближаться к дому Абигейл Вайтейкер-Рид. Это было чем-то вроде неписаного правила. Незачем им было встречаться, даже случайно. А если кому-то и придется уехать с Бикон-Хилл, так уж скорее ей. Иногда он замечал ее издали на Чарлз-стрит, любимом месте прогулок состоятельных дам, но всегда ему удавалось уклониться от встречи, не прячась при этом за уличный фонарь и не теряя достоинства. Томас полагал, что и Абигейл поступает точно так же.

Солнце скрылось за серыми кучевыми облаками. Становилось холодно, хотя день только начинался. Неприятно посасывало в груди. Не хватало только сердечного приступа. Хорош же он будет, если грохнется бездыханным на Маунт-Вернон, перед домом Абигейл. Она оскорбится, а внуки никогда не простят ему этого.

Известный бостонец скончался на мостовой в одном из самых престижных городских кварталов.

Он мрачно усмехнулся. Интересно, как поступит Ребекка с домом Элизы Блэкберн? По завещанию дом будет принадлежать ей. Она — старшая среди его внучат, а с ее состоянием можно позволить себе расходы на содержание особняка. Иногда он подумывал о том, чтобы отбросить упрямую гордость и взять у Ребекки деньги на починку дома, но нет — это не в его правилах. Кроме того, в этом случае он лишится некоего, извращенного удовольствия, какое он получил от того, что был чем-то вроде бельма на глазу всяких там Вайтейкер-Ридов: потому что пускал квартировать студентов и упорно отказывался покрасить ставни и прочее. И все же Томас надеялся, что после его смерти все переменится. Он надеялся, что внучка с радостью потратит деньги на реставрацию знаменитого особняка и что его потомки поймут, почему он поступил так, а не иначе, и вновь будут с гордостью носить имя Блэкбернов.

Вот чего он хотел: чтобы в будущем прекрасный дом Элизы, даже если Блэкберны не пожелают оставаться в нем, воссиял в первоначальном изяществе и очаровании и вновь вошел в программу пешеходной экскурсии по Бикон-Хилл. Это стало бы достойным символом восстановления доброго имени Блэкбернов.

Он догадывался, что и Ребекка хочет того же. Хотя она не признавалась в открытую, Томас был убежден, что в Бостон она приехала главным образом по этой причине. Время, ее успех, деньги, ее выдающийся талант и несгибаемый характер — всего этого достаточно, чтобы стереть пятно, посаженное Томасом Блэкберном на их семью. Два столетия превосходства, высоких стандартов и достижений были с потрясающей легкостью перечеркнуты одной-единственной ошибкой.

Но Ребекка очень наивна, да и он, вероятно, тоже. Чтобы все на Бикон-Хилл пошло по-прежнему, мало его смерти и ее усилий. Что бы ни делали Блэкберны, Абигейл Вайтейкер-Рид будет напоминать всем и каждому о том, что ее несчастный супруг погиб вместе с сыном Томаса и их вьетнамским другом и что виновником их гибели был Томас Блэкберн.

Сердце его билось еще довольно учащенно, но когда он подошел к ее дому на Маунт-Вернон, холодный пот почти прошел, а боль в груди уже не чувствовалась. С этого мгновения он должен быть в превосходной форме. Будь он проклят, если доставит ей удовольствие тем, что упадет мертвым к ее ногам.

Калитка была не заперта. Цветы у нее не в пример его цветам, да разве в саду Абигейл может себе позволить увянуть даже распоследний тюльпан? Томас помнил, как еще мальчиком ходил с матерью в дом Вайтейкеров. Мать обращала внимание сына на то, что этот особняк-образчик высокого стиля американской архитектуры. С особенным трепетом она приводила в пример эллиптическое слуховое оконце и палладианские окна второго этажа над богато декорированным главным входом, а также дымовые трубы, балюстраду на крыше, дентикулы и модильоны карниза. Историк искусств, она с готовностью подписалась бы под письмами протеста против отношения Томаса к дому Элизы Блэкберн.

Во время короткой лекции, мать как-то заметила что Вайтейкеры строят большой дом в Марблхед-Нек, а недавно приобрели каменный особняк в сельском стиле на Ривьере. «Нет ничего плохого в обладании недвижимостью, — сказала она сыну, — или в большом состоянии. Однако надо быть осторожным в оценках и не измерять значение человека по степени его богатства. Знай Томас: то, что ты делаешь, гораздо важнее того, что ты имеешь. Надеюсь, ты всегда будешь помнить об этом».

Его мать дожила до свадьбы единственного внука и до появления на свет правнучки. Она обожала Дженни О'Кифи не меньше самого Стивена и даже понимала ее двойственное отношение к жизни в городе, вдали от отца, оставшегося бобылем во Флориде.

Дженни было нелегко оправдывать высокие ожидания людей, которые они предъявляли ко всем, принадлежавшим к семье Блэкбернов. Бабушка, именно так называла ее Дженни, часто предупреждала Томаса, чтобы тот не был чересчур крут со снохой. Ведь Томас проводил так много времени в Индокитае, что он мог знать о ежедневных стрессах, подстерегающих на Бикон-Хилл представителей семейства Блэкбернов?

«Быть замужем за Блэкберном — это тяжкий крест», — любила повторять мать Томаса.

Томас прогнал воспоминание и нажал на звонок, стоя у сверкающей, безупречной двери дома Абигейл.

Дверь отворил Нгуен Ким. Томас слышал о нем от соседей и от одного постояльца-студента — в начале восьмидесятых. Тогда этот студент, вьетнамский беженец, учился в Массачусетском Технологическом Институте. Он встретил Нгуен Кима на Маунт-Вернон. Это очень взволновало его.

Он был уверен, что Нгуен Ким — продажный, корыстный человечишка из тех, кто довел страну до ее теперешнего состояния. Наверное, предположил студент-вьетнамец, в 1975 он спасал собственную шкуру, не думая о том, что же станется с его соотечественниками. Томас согласился с этими суждениями, хотя не сомневался, что Ким — лучшее, что могла выбрать Абигейл в качестве телохранителя.

Томас вежливо поклонился вьетнамцу.

— Я хотел бы поговорить с Абигейл.

— Пусть войдет, — раздался женский голос из глубины гостиной. Ким почтительно отступил, и к дверям подошла Абигейл. — Что ж, Томас, прошло столько лет. Я уже не рассчитывала встретиться с тобой. Что же ты стоишь, входи, а то еще соседи увидят.

— Им плевать. Ты по-прежнему думаешь, что людям до тебя больше дела, чем до самих себя.

Абигейл изобразила веселье:

— Уже начал читать лекцию?

— Просто уточнил истинное положение дел.

— Иди к черту, — примирительно произнесла Абигейл.

Оставив дверь открытой, она прошла в гостиную. Томас предположил, что его пригласили пройти за ней, чему он не замедлил последовать. Впервые более чем за четверть века он смотрел в лицо Абигейл Вайтейкер-Рид. Время сделало свое дело, но она по-прежнему оставалась потрясающей женщиной, лишь стала более царственной, недоступной. Девочкой она была взбалмошной и неуправляемой, в юности — авантюрной и своенравной. Ей бы раньше приложить свою энергию к созданию компании. А что, если бы она родилась в семье без денег, влияния и высокой репутации? Все равно она основала компанию вроде «Вайтейкер и Рид». А может быть, нет. Урожденная Вайтейкер — благодаря этому ей прощались многие ошибки. В юности она была не только веселой, но и эгоистичной и самовлюбленной. А для того, чтобы обладать этими пороками, вовсе не надо быть богатой.

Играя роль гостеприимной хозяйки, Абигейл предложила Томасу шерри, но он отрицательно покачал головой.

— Ты превратилась в тот тип гранд-дамы, который всегда презирала.

Она недовольно дернула плечами.

— Люди со временем меняются. Я становлюсь старше, Томас.

Решив не ходить в этот день в офис, она надела костюм для работы в саду. Ей казалось, что в нем она выглядит так же, как любая домохозяйка с Бикон-Хилл. Зачем выделяться? Томас и так знает ее вдоль и поперек. Ей не нужно специально наряжаться, чтобы утвердиться перед ним. После бессонной ночи она рассчитывала, что день, проведенный в саду, поможет ей многое обдумать. Злополучные фотографии в «Успехе» и ультиматум, предъявленный Жаном-Полем, разрушили хрупкий статус-кво, сложившийся в ее жизни — и в жизни тех, кто был к этому причастен — за последние четырнадцать лет. И то, что Томас Блэкберн выбрал именно этот момент для своего вторжения, не было неожиданностью: он всегда прекрасно чувствовал время.