Чипсы (СИ)

Я усадила Пропану Ивановну в её "трон" --кухонное дерматиновое "простреленное" кресло, накрыла пледом, положила ладонь ей на ладонь. На улице было жарко, форточки были открыты, а Пропана Ивановна сидела с ледяными руками. Шерстяные носки драпировались на худых лодыжках, халат ниспадал из-под пояса подобно одеяниям на статуэтке. Статуэтка жила на навесной полке над кухонным столом, Это была древняя египетская богиня со змеёй вместо головы. Богиня держала ступку на жезле.

-- Уртхекау, богиня-кобра магических заклинаний, -- проскрипела Пропана Ивановна, заметив, куда я смотрю. - Асп или Урей -- у греков, по-египетски - Арат. Символ власти.

Я присела на шатающуюся трёхногую табуретку.

-- -- Эти богини-кобры были и в Верхнем и в Нижнем Египте. Но они были крылатые. В иероглифах попадается и рогатая гадюка. Египтяне боялись ядовитых змей, и задабривали их богинь. Чаша со змеёй -- символ аптек -- появилась на-амного позже.

Это я знала.

-- Впрочем, про символ аптек ты знаешь, -- вспомнила и Пропана Ивановна.

С Пропаной Ивановной точно что-то не так. Она никогда не называла имён богов, тем более египетских, о статуэтке говорила: колдунья. Видишь: голова змеиная.

Волевая непреклонная Пропана Ивановна сейчас и сама выглядела древней, как Египет. Маленькая скрюченная, с живыми тёмными глазками, крупным мясистым носом... Носогубные складки печально и горестно подёргивались - Пропана Ивановна крепилась, чтобы не заплакать.

-- Аринушка! Там кусочек цикория остался. Заварим?

-- Кстати, он зацвёл.

-- Не может быть!

-- Сама удивляюсь: иду мимо вашего дома и вижу: цветёт.

-- Что-то с климатом... -- задумалась Пропана Ивановна.

(На самом деле Пропана Ивановна смотрела в корень: сиреневые цветы цикория, зацветшие у нас в июле вместо августа были первым сигналом, что климат меняется. Через месяц началась аномальная жара. )

Я взяла легендарную нержавеющую кастрюльку из лабораторной амуниции бессмертных годов эпохи спутников и первых космонавтов, кинула корешок. Вода забулькала. Корешок цикория задвигался, завертелся -- я уменьшила пламя. Я стояла над плитой, ждала пока пройдёт десять минут и думала: и маме, и Пропане Ивановне я варю-настаиваю чаи, но впервые я варю Пропане Ивановне цикорий. Она всегда цикорий варила сама, подсыпая порошки гвоздики и корицы... Я боялась спросить, где эти порошки - ещё подумает, что я - с глупыми вопросами лезу.

-- Открой сгущёнку!

Я обмерла. Сгущёнку! Пропана Ивановна и - сгущёнку! С молоком цикорий очень вкусен. Но Пропана Ивановна пила разливное молоко фермы "Конкурсный". В Мирошеве у фермерской бочки стоят очереди и в снег и в зной... Папа договорился, чтобы Пропане Ивановне всегда наливали молоко без очереди. Но Пропану Ивановну и так пропустили бы - она же с палочкой... Вдруг я вспомнила. Когда я входила, палки в углу прихожей не было!

-- Что-то захотелось сладкого, жаль конкурсного молока нет, -- улыбнулась жёлтыми зубами Пропана Ивановна. - Ты, Аринушка, положи мне творожку.

Мы пили цикорий со сгущёнкой. Мне было неудобно не добавлять сгущёнку, когда мой учитель добавляет... Но творог я уж ела чистый, а Пропана Ивановна вбухала и в творог полбанки сгущёнки. Мы молча ели, жадно пили. И я, и она были голодные.

Откинувшись в своём троне и подмигнув змеиной египетской голове, Пропана Ивановна спросила:

-- Папа беспокоится?

-- Беспокоится.

-- Я слышала: он приходил, но я была не в форме. Позвони ему. Успокой.

-- Он приказал в пятнадцать-ноль-ноль.

-- А сейчас?

-- Сейчасунего другие дела.

-- Объясни папочке: я расклеилась... Это бывает. Чем старше, тем чаще элементарные реакции замещения начинают преобладать, пока ты совсем не превратишься в пустоту и не вылетишь в трубу.

-- Пропана Ивановна, не будем об этом! - попросила я.

Я по-прежнему ненавидела разговоры о смерти. Столько трагедий я знала от папы, столько кошмарных случаев рассказывала мне и мама. Везде была смерть. Она пряталась за крышами старых блочных домов в Иголочке, она не особо таилась и в центре Мирошева, да и в Военном городке. В любую минуту может произойти что угодно: в остановку въедет пьяный водитель, маршрутка перевернётся на шоссе, обдолбанный наркоман, словив глюк, выпадет из окна. Вот и Пропана Ивановна ест сладкое. Мама рассказывала, как на практике в доме престарелых она часто наблюдала, что перед смертью, за неделю, за две на стариков нападал детский жор. Булки, конфеты, сгущёнка... Обычно этим страдали сердечники...

-- Отгадай что случилось?

-- Вас обокрали. Я не вижу палки.

-- Не совсем...

-- Значит... всё-таки обокрали...

-- Только палку и забрали.

-- Напали на улице?

-- Напали, Ариша. Напали.

-- Наркоманы-малолетки?

-- Не наркоманы, Ариша, но враги. Вражьи морды.

-- Сколько их было?

-- Одна. Их было одна. И вот результат... ни с кем не общаюсь... всю неделю... прихожу в себя... Скажи, Арина, ты, когда пришла ко мне в кружок, в младшую группу, выливала на себя аш-хлор?

-- Н-не знаю... Не поняла...

-- На кружкЕ, в моём кружкЕ, не попадало тебе ничего на руку никогда? Реактив, щёлочь, кислота?

-- Так вы же перчатки заставляете надевать!

-- И ты всегда слушалась?

-- Да.

-- Это ты. Но другие не надевают!

-- Не надевают, -- согласилась я.

Перчатки, в которых все юные химики начинали "лабораторить" в кружке у Пропаны Ивановны -- резиновые, прозрачные. Это требование техники безопасности. Зрение у Пропаны Ивановны -- неважное, и она не различает, надеты перчатки или нет. Перчатки - обязательны в младшей группе. Это 9-11лет. Но обычно на третьем году обучения никто их уже не надевает. А некоторые хитрецы игнорируют перчатки почти с самого начала. Попробовал не надеть - Пропана Ивановна не сделала замечание, и всё: больше перчатки не надеваются.

Пропана Ивановна стала рассказывать:

-- В последний свой день нахожусь в лаборантской, клею под вытяжкой отбитую ручку от фарфорового кувшина "РФЗ" сорок девятого года производства, и вдруг - стук. Я не открываю - мне надо, чтобы ручка схватилась. Опять стук, опять, и опять. Я оставила кувшин и пошла открывать. Входит мама одной девочки. Ты их не знаешь, Ариша, это всё новые. В твоё-то время я искала детей. А теперь отбор провожу. Я их и брать-то не хотела в сентябре. По говору слышу: местная, но такая...

-- Необразованная?

-- Да нет. Не скажешь, что тёмная, но неприятная. Скулит, жалуется, что без отца ребёнок... Уговорила, в общем. Девочка у неё тупая, как я с самого начала и предполагала, но не ленивая, работала с увлечением. А ты же знаешь, Арина, самые опасные люди - это увлечённые тупицы. И вот её мать приходит, в мой последний день перед отпуском, ломится в дверь ко мне - доктору химических наук, к профессору, и начинает меня обвинять. Её дочь утащила пробирку с солянкой домой, и проводила опыты. Допроводилась, кинула что-то, думаю всё подряд бросала -- из пробирки - брызги - девочки в лицо. Ну ты понимаешь, Ариша, раствор там не концентрированный, пощипит чуть-чуть и пройдёт. Надо просто сразу под воду. Но мать орёт на меня, понимаешь, благим матом орёт: "Вы - преступница, у меня дочь станет уродом, ей и в глаз попала кислота". Ну ты меня знаешь, у меня разговор короткий: "Не устраивает - уходите, возьмём на ваше место из дополнительного списка", и всё. Но мать не унимается, того и гляди на меня кинется с кулаками. Я уговорила эту ненормальную присесть. Это, Ариша, мне стоило огромных трудов. Оказывается, у девочки упало зрение - мать тычет мне справкой, утверждает, что по моей вине.

-- Так как же по вашей, Пропана Ивановна? Ведь её девочка утащила реактив. Это запрещено! - возмутилась я.

-- Это мать не беспокоит, Ариша. Она считает, что я обязана детей перед выходом из лаборатории обыскивать.

-- Идиотизм какой-то. Они все тащат. И пробирки и лакмус и алюминий пластинами. Да всё подряд. Она что? На вас заявление подать хочет?