Однажды под Рождество (СИ)

— Думаю, что-то со станком случилось, иначе он вряд ли бы приехал, — протянула я, и в этот момент в дверях фирмы показался объект нашего обсуждения. Черное пальто идеально сидело на нем, новые дорогущие фирменные ботинки сверкали, а шапку он не носил в принципе.

— Чего он весь такой черный вечно, других цветов нету, что ли? Вон на Тиме какая классная синяя болониевая куртка! С прикольными серебристыми вставками. И не скучно, и не броско — то, что надо серьезному парню холодной зимой, — пробурчала Лили и побежала через дорогу к Эрику. Ее понятия о моде базировались на одежде для молодежи и подростков, стиль людей в возрасте ее не интересовал, она считала его слишком скучным. К сожалению, она видела в Эрике молодого парня, а не взрослого мужчину, каковым он являлся, а вот я бы, увидев Джейнза в куртке Тима, впала в шок надолго. Просто потому, что возраст, указанный в паспорте, разительно отличался от возраста души Эрика Джейнза. А второе было куда важнее…

Через пару минут Лили прискакала обратно, таща на буксире абсолютно не сопротивлявшегося, но и не рвавшегося в бой Эрика.

— Тоже припахали? — вяло поинтересовалась я.

— Видимо, так, — ответил он.

— Народ, мне кажется, или температура резко понизилась? Ну ладно, Эрик мрачный, он вообще Царевна-Несмеяна, но ты-то, Мери? Он на тебя отрицательно влияет, — возмутился историк, слегка расстроенно косясь на Лили.

— Тим, не надо. Эрик хороший человек, у него просто такой характер, — неожиданно вмешался Джейсон.

— Ого, с каких это пор вы друзья-приятели? — подколол друга аспирант.

— Ну, мы просто общаемся… — промычал паренек.

«А вот это для меня новость. И оба скрывали! Что за свинство?! А вообще, обидно. Неужели они мне настолько не доверяют?» — расстроилась я и холодно поинтересовалась:

— И давно?

— Ну… довольно давно, — неопределенно помахал руками Джейсон с виноватым видом.

— И вы нам не сказали?! Скрытные противные шпионы! Тоже мне, тайна мадридского двора! Я в возмущении, — надула губки Лили.

— Простите… — прошептал Джейсон, но тут же вскинулся: — Так было надо!

«Ого… Неужели тренировки не прошли даром?» — удивлению моему не было предела, а потому даже возмущение отошло на второй план. И чтобы не возвращать его на главенствующие позиции в собственном настроении, я скомандовала, направляясь к высоким прозрачным дверям:

— Ладно, идемте в магазин, а то погодка нынче не летняя.

«У каждого есть право на секреты, а я им никто, так что не имею права предъявлять претензии по таким пустякам. Они же меня не предавали…» — говорила я сама себе, но сердце всё равно сжималось от боли. Раздражение ушло, оставив лишь щемящую тоску, но это было к лучшему: в таком настроении я не стану возмущаться и портить окружающим настроение. К тому же, из такого состояния проще настроиться на позитив, чем я и попыталась заняться. Слушая вопли восторга Лили или ее критику в адрес каждой шмотки, что встречалась на вешалке необъятного магазина, я постепенно пришла в себя и даже втянулась. Критика девушки была очень конструктивной, а восторги, в принципе, обоснованными, другое дело, что меня эти вещи не впечатляли в силу моего собственного вкуса. Наконец, обойдя весь магазин и не забыв мужской отдел, где начинающий дизайнер дала наставления каждому из нашей «свиты», мы набрали ворох одежды и пробились в примерочную. Лили влетела в кабинку вслед за мной, заявив, что она должна посмотреть на мою фигуру — она же здесь стилист. «И ведь возразить-то нечего», — подумала я и сдалась. Пока девушка настойчиво пыталась впихнуть меня в облегающий топ в виде корсета, а я стонала и возмущалась, парни за ширмой вели свой диалог, расположившись на небольших диванчиках.

— Две девушки в тесной примерочной кабинке пытаются примерить одной из них обтягивающую шмотку. Слушая звуки оттуда, фантазия начинает работать быстрее, — усмехнулся Тим.

— Ты пошляк! Так нельзя, они же девушки! — возмутился резко краснеющий Джейсон, а Эрик погрузился в изучение собственных расчетов на КПК.

— Да ладно тебе, Джей, как ни посмотри, а я молодой мужчина, у которого вырабатываются гормоны, так что подобное в порядке вещей. Я же не врываюсь в кабинку с похотливым взглядом и падающей на пол слюной вожделения, а наслаждаться такими вот моментами — не преступление.

— Да ты!.. Эрик, ну хоть ты мне помоги! — воззвал к помощи ближнего Джейсон, зная, что переубедить Тима у него не получилось еще ни разу в жизни.

— А что я могу сказать? — отозвался инженер привычно апатичным голосом. Вот только слова сквозили сарказмом: — Все эти фантазии на его извращенной совести. Он прав, большинство подростков мужского пола так и поступают, так что бороться с этим бесполезно. Вырастет — поумнеет. А раз ему всё еще достаточно подобных звуков для получения наслаждения, не вижу смысла с ним разговаривать. Попробует влететь в кабинку — дело другое.

— Ты меня, значит, дитем малым считаешь? — разозлился Тим.

— Раньше не считал, но, учитывая то, что ты смотришь на собственных подруг лишь как на предмет вожделения, мне приходится переоценивать собственное мнение о тебе.

— Вот не знал, что вы с Мери так похожи: для вас гадость сказать — пара пустяков!

— Вероятно, то, что ты считаешь гадостью — это попытка донести до тебя простую информацию, определяющуюся тремя словами: «Ты не прав».

— Я в состоянии понять эту фразу, сказанную напрямик и без всяких гадких замечаний в мой адрес!

— Такая попытка была предпринята Джейсоном, однако информация не была принята к сведению. Оставался лишь более радикальный подход, ибо объяснять что-то одними и теми же словами, не воспринятыми с первого раза, глупо.

— Да что вы понимаете? Считаете себя самыми умными, знаете, как надо жить, а у самих не жизнь, а черти-что! — взорвался Тим, вскакивая с дивана.

— Согласен, наши жизни — это то, чего не пожелаешь никому, особенно своим врагам, — Эрик поднял взгляд на оппонента и внезапно спросил: — Ты видел смерть?

Тим опешил:

— Нет, а это тут при чем?

— Ты чувствовал боль, как физическую, так и душевную, от которой хочешь не умереть, а исчезнуть и стереть все следы своего существования?

— Нет, но…

— Значит, ты счастливый человек, который не был за гранью. Мы перешли эту грань, а оттуда не возвращаются. Когда ты ее переходишь, теряешь то, что когда-то в тебе было, теряешь способность жить как все, теряешь свое «я». Ты стареешь, ты исчезаешь для этого мира. Ты изгой. Но не потому, что люди тебя не понимают, а потому, что ты не понимаешь людей. Ты можешь сотню раз говорить себе, что их поведение нормально и оно обусловлено простыми человеческими чувствами, которые так же естественны для них, как дыхание, но у тебя этих чувств нет. Они умерли и не подлежат восстановлению. Переживший такое никогда не поймет того, кто причиняет другим хоть малейшую боль. Видя это, такой человек становится поистине жесток, ибо жестокость в нем не умерла. Она лишь взросла и укоренилась. Но она не направлена на причинение боли, это, скорее, защитная реакция для недопущения повтора. Ни с ним самим, ни с кем-то другим. Ты считаешь, что ты лишь шутил, однако объекту твоих шуток было больно. И этим ты словно вывесил красную тряпку для быка. «Защитить любой ценой» — вот мысль, которая рождается при виде несправедливости, направленной на близких тебе людей. И методы уже не важны, так же, как не важна степень вреда, который причинишь обидчику ты сам. Ты можешь хоть сотню раз унизить меня, я даже не подумаю защититься, однако оскорбляя того, кто мне дорог, ты попадаешь под мгновенную реакцию, направленную на защиту этого человека. Ты живой, тебе нас не понять.

Эрик снова откинулся на диван, а Тим сел на место. Он что-то яростно обдумывал, потирая виски и бегая глазами по полу, но словно не мог поймать что-то очевидное, постоянно ускользавшее сквозь пальцы. И тут внезапно подал голос Джейсон:

— Я вас понимаю… Думаю, что понимаю. Я ничего такого не переживал, но попытаться защитить дорогих людей любой ценой — это мне знакомо. А еще я понимаю, что то, что ты пережил, тебя убило. Я сначала думал: «Почему он как не живой?» А потом понял: ты действительно не живешь. Слишком много боли убивает похуже ножа. Я не знаю, что случилось с Мериан, не знаю, что на самом деле произошло с тобой, но я вижу, что ты даже не пытаешься жить, а она пытается, но порой застывает, словно уже в гробу, и перестает не только улыбаться, но и вообще реагировать на что-то. Говорят, это пост-травматический синдром, но я думаю, дело не только в стрессе. Вы боитесь жить, что бы вам снова не причинили боль.