Изгнание из Эдема. Книга 1

— И что?

— Они умерли, но не на операционном столе, а после того, как вышли из больницы.

— Вас судили?

— Нет.

— Почему?

— Потому что их унесли с операционного стола живыми, я был вправе утверждать, что это послеоперационный недосмотр, что операция удалась. — Доктор без перерыва вдруг выстрелил в Стэфани неожиданным вопросом:

— Вы замужем?

— Да.

— Я так и подозревал.

— Но…

— И это я подозревал, и еще я выяснил, что вы не глупы, можно сказать…

— Спасибо.

— …умная женщина.

— Поздравляю вас!

— С чем?

— Что вы, наконец, начинаете прозревать.

— А ваш муж, мадам?

— Вам нечего опасаться — муж открыто изменяет мне и не сможет подать на вас в суд.

— За что?

— Если вы начнете ухаживать за мной. Если понадобится, я просто с ним разведусь.

Доктор обдумывал сказанную ему версию, обдумывал серьезно, как делал он все — обстоятельно и серьезно, часто испросив у Аллаха разрешения на свои мысли, а мысли у него сейчас роились и путались — это было видно по тому, как менялся блеск его глаз.

— Я должен все же проявить не свойственное мне любопытство, уважаемая леди.

— Слушаю.

— А кого вы спустили с лестницы?

— О, это уже что-то!

— Кто он такой? Он что, ухаживал за вами, — спросил доктор и это было уже не праздное любопытство, все мужчины одинаковы и восточные и западные — сильная женщина для них — опасность, тревога.

— Нет.

— Так что же?

— Он оскорбил память моего отца.

— Почему?

— Потому, что еда в этой кофейне разочаровала его желудок и аппетит.

— И этого было достаточно, для таких действий Дианы?

— Видите ли, когда я думаю об отце, обыкновенные люди кажутся мне меньшими нашими братьями, если не просто мусором на дороге. Вы — необыкновенный человек, я это увидела и почувствовала сразу.

— Благодарю вас, — вежливо прервал Стэфани доктор, но сказать что-нибудь еще она ему не позволила, продолжая высказываться по своей цели:

— Я хотела бы продолжить наше так необычно начавшееся знакомство. Теперь, когда вы задали такие, можно сказать, очень интимные вопросы о моей семейной жизни, а я ответила на них со всей искренностью и откровенностью, вы не сможете отказаться быть моим лечащим семейным доктором.

— Вы так решили?

— Вы знаете.

— Я еще нет.

— Все решено.

— Ладно. Вы что-то говорили об Эдиповом комплексе?

— Не без того.

— Об избытке денег?

— Избыток? Вы ненормальный?

— Но я что-то слышал о миллионах? — настойчиво уточнял доктор, и в голосе его появилось что-то от восточного Эскулапа.

— Миллионы! Ну и что, всего каких-то жалких тридцать миллионов на сегодняшний день.

Доктор изучающе посмотрел на руки Стэфани, потом перевел взгляд на грудь, подбородок и остановил свое исследование, пристально вглядываясь ей в глаза:

— Психологически любопытный случай, я уделю ему внимание! Это интересно!

— Уделите внимание?

— Несомненно.

— Вы должны были сказать: благодарю за честь, я восхищен, я польщен и поблагодарить своего Аллаха, что сегодня встретили меня.

— Все ясно.

— Что вам ясно?

— Безграничная самоуверенность, безграничная наглость, патологическая самовлюбленность, сексуальная холодность, за исключением некоторых мгновений.

— Это что — диагноз?

— Да, я же ваш лечащий доктор, семейный доктор, и должен вас диагностировать, прежде чем приступать к лечению. Вы так добивались этого.

— Холодность?! У меня?!

— Да.

— С чего это вы взяли?

— Вы разговариваете со мной, как мужчина. Требовательный, настойчивый представитель мужского пола.

— Вот это интересно!

— В мужчинах для вас нет ничего загадочного, особого, святого. Мужчина для вас той же породы, что и вы. Или вам никогда не приходилось встречать мужчину более сильного в моральном, физическом смысле слова?

— Это сущий вздор!

— Это истина, в отношении вас.

— У меня другая истина, смею вас заверить!

— Хотел бы услышать вас, для полной картины при диагностике.

Стэфани была уверена, что она все и всегда знает и обо всем судит только правильно, и ей надо убедить этого доктора мыслить как она, хотя его мысли ее интересовали, и она чувствовала в нем серьезного оппонента. Она любила спорить, надеясь, что всегда аргументировано и безупречно добьется своего:

— Мужчина совершенно другой, я согласна, и более низшей породы, в этом вы убедитесь после пятиминутного разговора с моим мужем, Джонам Фархшемом.

— Это единственный экземпляр, которым вы хотите убедить меня в правоте своих слов, суждений и мыслей.

— Нет, я должна согласиться с вами только в одном.

— В чем же?

— Что на свете бывают и другие мужчины: они просто великие люди, как мой отец; хорошие врачи, я таких уже встречала и вот теперь вы.

— Благодарю вас.

Вежливый поклон и блеск восточных глаз, далеко спрятанных, но не настолько, чтобы Стэфани этого не заметила, успокоил ее, но не настолько, чтобы она почувствовала, что одержала победу — приручила этого человека, который чем-то интриговал, притягивал ее, как будто он вертелся перед ней в каком-то кольце, в которое ей просто необходимо было попасть. Она знала это свое чувство и всегда радовалась, когда оно возникало — это всегда был азарт, битва, игра сильного с сильным, и победа была ей просто необходима — это была ее суть, ее жизнь.

Энергетика Стэфани Харпер, а она была сейчас именно ей и только ей, время от времени нуждалась в такой мощной подпитке рядом с достойным противником.

— А что говорит о вас ваш постоянный врач? — после короткой паузы, сказал доктор.

— У меня нет постоянного врача.

— Простите, почему?

— Вас это сильно интересует?

— Несомненно.

— А если я не отвечу?

— Придется.

— А если буду упорствовать?

— Не советую.

— Хорошо, уважаемый доктор, — она провела рукой перед глазами, как-будто обещала говорить правду и только правду и, посмотрев на доктора внимательно, сказала: — Обзаведись я домашним доктором, он оперировал бы меня каждую неделю.

— Почему?

— Пока от меня и моего счета в банке ничего бы не осталось. Не бойтесь: я не позволю и не потребую, чтобы вы терзали меня своими трубками. Лёгкие у меня, смею вас уведомить, как у кита, желудок и все сопутствующее ему в полнейшем порядке и гармонии между собой. Внутри меня все работает, вы убедитесь, как хорошо сработанный часовой механизм. Я сплю по восемь часов в сутки, и сон у меня мертвецкий, иначе не скажешь.

— Прекрасно.

— И еще я вам должна сказать, что если я чего-нибудь хочу, я настолько бываю настойчива, что почти теряю голову, всегда добиваюсь своего.

— И как часто вы теряете ее?

— Что теряю?

— Голову.

— Чью?

— Ясно, не мою же.

Стэфани очумело посмотрела на доктора, явно отгоняя свои, только ей ведомые мысли, и возвращаясь взглядом и мыслями к доктору:

— Вы что-то спросили?

— Да, уважаемая, и чего же вы хотите особенно часто?

— Всего, чего угодно.

— Желать всего значит не получить ничего.

— Не обобщайте.

— И как возникают у вас желания, что-нибудь служит импульсом?

— Желания возникают у меня, как вспышка молнии, и тут уже меня никто и ничто не остановит.

— Например, что же вас тревожит сейчас?

— Несколько минут назад я пожелала вас. Теперь, как видите, я вас получила.

— Оставьте! Не пытайтесь обмануть врача.

— Я не обманываю, я говорю, как есть.

— Что если вы пожелаете луну с неба, звезды, солнце, вам их все равно не получить.

— Именно поэтому, мой дорогой доктор, я стараюсь желать только того, что смогу получить, если приложу к этому должные усилия, ум, смекалку.

— Отлично.

— Что отлично?

— У вас практический ум.

— Не сомневаюсь.

— Хорошо, милая леди, вот вы считаете, что получили меня, а чего же вы опять хотите в данную минуту? Такая женщина не может остаться без желаний, она от этого умрет.