Влюбленный Дед Мороз

— …то отчислят, — кивнул Олег. — Знаю я политех, у них с этим строго. Ладно, я посмотрю, что тут можно сделать.

Он взял тетрадь и уселся за стол. Катя, вздохнув, поплелась на кухню, где на плите шипела и плевалась от злости свиная отбивная, а в духовке доходил до кондиции пирог-плетенка с малиновым вареньем.

— Папа, — сказала Нина, когда на часах уже было без пяти восемь, — сдается мне, что он не придет.

Александр Васильевич бросил последний взгляд на свой рисунок, на котором был изображен вставший на дыбы конь, и обернулся к дочери.

— С чего ты так решила? Еще не вечер.

— Ну, хотя бы с того, что Катя прислала мне эсэмэску. Олег у нее. И она хочет, чтобы лучшая подруга, то есть я, пожелала ей удачи.

— Вот, значит, как, — медленно произнес Александр Васильевич.

— Да. Похоже, Лилина магия посильнее твоей…

Александр Васильевич сдвинул седые брови. Синие глаза его сверкнули. За окном прокатился совершенно неожиданный для зимы раскат грома. В воздухе отчетливо запахло озоном.

А потом, совершенно неожиданно для Нины, Александр Васильевич рассмеялся.

— Значит, самое время познакомиться с этой вашей Лилией, — сказал он.

Сначала Лилия Бенедиктовна решила вовсе не открывать дверь — позвонят, позвонят да и уйдут. Но потом сообразила, что скоро приедет такси и ей поневоле придется выйти. К тому же звонивший был очень настойчив. Не удовлетворившись звонками, он (или, скорее всего, она) сошел с крыльца и принялся стучать в темное, плотно занавешенное окно прихожей.

Наглость какая, рассердилась Лилия; вот выйду сейчас и, ей-богу, спущу эту гостью с лестницы.

Вдруг ей пришло в голову, что окно расположено достаточно высоко от земли. Она сама, Лилия, несмотря на свои 178 сантиметров, могла дотянуться до него, только встав на цыпочки. Значит, это стучит не ее клиентка.

Значит, это мужчина. Дворник, что ли? Да нет, дворник ниже ее ростом. И потом, что делать дворнику здесь в такой час, если он и днем посещает свое рабочее место крайне нерегулярно?

Мужчина у дверей Клуба Одиноких Сердец, надо же! Да еще и ведет себя так, словно точно знает, что, несмотря на темные окна, в помещении кто-то есть.

Мужчину надо впустить. Мужчина всегда может пригодиться членам Клуба… да хотя бы той же Олесе.

При этой мысли Лилия Бенедиктовна перестала злиться.

Если ей, Лилии, удастся заинтересовать их друг другом, Олеся не будет больше приходить в Клуб! Никогда!

Лилия Бенедиктовна развеселилась окончательно и, широко улыбаясь, пошла открывать.

— Вы!

— Я. То есть с утра это был совершенно определенно я. Но теперь уж и не знаю…

Несмотря на пережитое потрясение, Лилия догадалась, что гость таким образом шутит, давая ей время прийти в себя. Если бы он сразу спросил «Разве мы знакомы?», Лилия оказалась бы в довольно затруднительном положении.

Тот самый синеглазый Александр Васильевич из Великого Устюга стоял перед ней на крыльце и смотрел на нее с выжидающей улыбкой. За три года он нисколько не изменился и был совершенно такой, каким она запомнила его и представляла в мечтах.

«Нет уж, Олеся, — подумала она не без злорадства, — придется тебе еще какое-то время погулять одной. Этот мужчина не про тебя. Этого мужчину я оставлю себе.

Тем более что он сам ко мне пришел».

Лилия вдруг почувствовала себя удивительно молодой, легкой и свободной.

Она широко распахнула дверь и промолвила:

— Ну, раз это совершенно определенно вы, то заходите!

— Олег, вы меня просто спасли! — заявила Екатерина Сергеевна, прижав руки к груди.

— Ну что вы, Катя, — Олег отдал ей тетрадку, — там не было ничего сложного.

— Коля — мой единственный племянник, он мне как сын. Даже не знаю, что бы мы без вас делали… А может, вы согласитесь поужинать со мной?

— Поужинать? — переспросил Олег. Запахи из кухни стали совсем нестерпимыми для человека, который ел последний раз утром, в блинной у метро.

— Ну да! — Заметив его колебания, Катя почувствовала, что к ней возвращается былая уверенность. — Должна же я вас как-то отблагодарить. Не сторублевку же вам совать?

— Это стоит дороже, — в тон ей отвечал Олег. — Но я согласен взять натурой.

Ужин начался весело. Катя не успела приготовить на закуску ни селедку под шубой, ни заливную рыбу, ни холодец (свои лучшие, коронные блюда), но в них и не было необходимости. Олег отдал должное и хрустящей домашней капусте провансаль с изюмом и маринованными сливами, и жаренным с чесноком ржаным сухарикам, и домашним же соленым рыжикам. Не отказался он и от робко предложенной Катей водки.

Сама Катя пила маленькими глоточками красное вино и смотрела, как он ест — со сдержанным, но явным наслаждением, полуприкрыв глаза и смакуя каждый кусочек. Бедняжка, с состраданием думала она; сидит, должно быть, все время на одном кофе и сухарях.

И что за глупые сплетни, что у него есть постоянная женщина?

Была бы постоянная женщина, давно бы его откормила…

Олег подцепил с тарелки последний рыжик, но спохватился.

— Кажется, я немного увлекся… А как же племянник?

— Он зайдет за тетрадкой завтра утром, — успокоила его Катя. — Кушайте, прошу вас. Я так рада, что вам нравится моя стряпня…

— Нравится — не то слово, — подтвердил Олег, прожевывая рыжик, — я словно вернулся в детство. На хутор, к бабушке. Бабушка моя жила в Литве, и вот эти ваши ржаные сухарики с чесноком… Они точь-в-точь, как у нее!

Несмотря на свой весьма небогатый опыт общения с мужчинами, Катя почувствовала, что это была наивысшая похвала. «Как удачно, что свинину я тоже поджарила по-литовски, с сыром, — подумала она. — Это знак судьбы!»

— Значит, вы вовсе не индеец, а литовец? — ласково, как ребенку, улыбнулась Олегу Катя.

— Я — всего понемногу, — усмехнулся он, принимая из ее рук блюдо со свининой, — немного литовец, немного черногорец… а в основном русский. Прадед мой по отцу был из Сибири. Что же касается индейцев, то это вряд ли… Впрочем, кто может знать наверняка? Вот вы, Катя, знаете всех своих предков?

— Нет, — вздохнула Катя, — я даже родителей своих не знаю. Я детдомовская.

— О, простите, — Олег виновато коснулся ее руки.

— Ничего. Когда мне было восемь лет, меня удочерили. Очень добрая была семья, детский врач и учительница. У них было двое собственных сыновей, но они хотели еще и дочку и потому взяли меня. Мне жилось у них хорошо. Я называла их мамой и папой. Это мама научила меня готовить. В общем-то, мама научила меня всему. Я и в учительницы пошла потому, что хотела быть похожей на нее…

— Вы сказали — была семья, — осторожно спросил Олег, — а теперь они… Их уже нет?

— Почему же нет, — снова улыбнулась Катя, — живут себе на пенсии, в собственном деревянном доме на Карельском перешейке. Я, когда могу, их навещаю. А братья здесь, в Питере, у них свои семьи. Вот и племянник Коля…

— А я один, — вдруг неожиданно для себя заявил Олег, — родители мои умерли, а братьев и сестер у меня никогда не было. Даже двоюродных. Впрочем, это не интересно.

Он помрачнел и попытался убрать свою ладонь с Катиной руки, но Катя не дала ему этого сделать. Перегнувшись через стол, она коснулась губами его сухой, прохладной, пахнущей туалетной водой «Hugo Boss» кожи и замерла. Длинные шелковистые волосы рассыпались по ее плечам и скрыли от глаз Олега пылающее лицо.

— Катя, — позвал Олег, — Катя…

Катя, прижавшись щекой к его руке, чуть заметно качнула головой.

Олег другой рукой отодвинул подальше тарелку с остатками капусты — так, на всякий случай. Потом осторожно погладил Катю по голове.

— Катя…

Голос его звучал так мягко, что она подняла голову и посмотрела на него просиявшими, исполненными надежды глазами.

— Катя, я не…

— Не говори ничего… Не надо.