Осколки (СИ)

— Да… — Литл задумчиво покивала. — Это выход… Но, черт, это же все равно — чертова уйма работы!!! — скуксилась жалобно, совсем по-детски, но лишь на полсекунды. Затем улыбнулась коварно и обвела всех засветившимся взглядом: — Должныыы будете…

— Само собой, — Мэйсон пожала плечами, и Кэлен повторила её жест, кивнув. — Обсудим детали?

— Да что тут обсуждать? — Сара нетерпеливо махнула рукой. Кэлен улыбнулась: Литл, надо отдать ей должное, действительно любила свою работу, была увлечена ею, обожала сложные задачи и вызовы. Кэлен даже подозревала, что работа возбуждает Сару куда как больше, чем все восхищенные поклонники вместе взятые. Вот и сейчас — Литл уже охватил азарт, и все, что она хотела — выставить их поскорее и погрузиться в волшебный мир своей любимой антропологии. — Составьте список и валите, — подтвердила догадку Кэлен Сара. — Будут новости, позову. Впрочем, можете прямо сейчас сгонять в Парижскую за кофе и печеньем.

Кэлен нажала кнопку на кофемашине, навалилась, уперевшись руками, на столешницу. Уставилась бездумно на две тонкие шоколадные струйки, падающие в большую кружку. Впрочем, почему бездумно? Она думала. О кофемашине вот. Отличный аппарат. Очень крутой, многофункциональный. Интересно, это приобретение Мэйсон или Кары? Машинка дорогущая, невооруженным глазом видно… Явно не на зарплату детектива куплена. По крайней мере, не на одну зарплату, ну. Может, Мэйсон копила. Все-таки Мэйсон, да. Кара не любитель кофе, а вот её альтернативная личность — настоящий фанат. Кэлен усмехнулась: о чем она думает? Какая, в общем-то, разница, кто из них купил этот аппарат? Никакой, да. Но любопытно… Да и думать о чем-то еще, о чем-то более важном — их деле, например, — сил не было.

Душ, на который Кэлен так надеялась, не помог. Совсем. Не взбодрил вот ни капельки! Даже наоборот: Кэлен еще больше размякла, расслабилась, обессилила. Так, что и стояла-то еле-еле, тяжело навалившись на столешницу, практически переместив вес тела на одни только руки…

… У Сары они провели еще четверть часа — составили список, вспомнив всех сотрудников управления мужского пола, кто вхож в убойный. Ну, Кэлен надеялась, что всех. Затем, уже в коридоре, на троих с капитаном обсудили версию для отдела внутренних расследований: детектив Амнелл, которая находится сейчас в отпуске, решила показать детективу Мэйсон, которая, как известно, недавно переехала в Филадельфию, достопримечательности. Гуляя по мемориалу Элен Филиппс они встретили детектива Сайфера, который вел за руку незнакомую им девочку. Детективы Амнелл и Мэйсон решили поздороваться с коллегой, однако детектив Сайфер повел себя странно: выхватил пистолет и направил на детектива Мэйсон, начал угрожать, а затем выстрелил. Конечно, версия была шита белыми нитками, а во внутренних расследованиях не дураки сидят, и они будут копать, и таскать всех “на беседу”... но это хотя бы даст время — найти беглого Сайфера или вычислить его сообщника. После Зед, попросив Кэлен и Мэйсон сидеть тихо, не высовываться, никуда не лезть, но продолжать размышлять над делом, и пообещав держать в курсе, буквально выгнал их из управления.

Они еще поехали в Парижскую кофейню, и Кэлен, уступив место за рулем Мэйсон, почти сразу задремала. А проснувшись, устыдилась и разозлилась на себя: какого черта она так раскисла? Вот в Мэйсон сегодня стреляли, она ударилась головой, сильно, у нее рана, которую потом еще и зашивали без наркоза. Мэйсон тонула, умерла и ожила. Мэйсон уговорила Сару помочь. Так что это ей, Мэйсон, сейчас положено быть еле живой от усталости, раскисать в пассажирском кресле, а вовсе не Кэлен! Логично же, ну? А она, Мэйсон, невозмутимо ведет автомобиль по малознакомым запруженным транспортом улицам… Железная она, что ли? Ведь нет же. Она сильная, да. Но ведь не железная! Она просто держится… взвалила на себя все и тащит… Упрямая, несгибаемая… заботливая.

И когда они остановились у кофейни, Кэлен, уже переполнившись жалостью, отстегнула ремень безопасности, потянулась к Мэйсон, положила ладонь на ее левую щеку, развернула ее лицо к себе и прикоснулась губами ко лбу слева, над бровью, немного не дотянувшись до раны. Мэйсон удивленно покосилась на нее:

— Чего вдруг?

— Болит? — Кэлен погладила пальцами её правую щеку.

— Терпимо, — усмехнулась едва заметно и прильнула к губам Кэлен. И губы Мэйсон тоже были поразительно бодрыми. Бодрыми, сильными, упрямыми, настойчивыми… мягкими. Кэлен совсем растаяла под их нежным напором, поплыла куда-то, теряя себя, теряя реальность... А чертова Мэйсон, оторвавшись, сообщила невозмутимо: — Если снова захочешь меня полечить… или пожалеть, сладкая, то прикладывай свою жалость сюда.

Кэлен оторопела на миг, а затем, рассмеявшись, приложила все — жалость, нежность, любовь, благодарность — куда сказано…

В кофейню Мэйсон сгоняла сама, коротко приказав: «Спи». А Кэлен и не стала спорить, послушно сползла в кресле пониже и закрыла глаза. Осталась в машине и на парковке управления, пока её напарница относила Саре «подмазон» — как сама Мэйсон это назвала. Дремала Кэлен и по дороге домой. О деле они не говорили… впрочем, они вообще не говорили. И Кэлен, расслабившись в теплой безопасности рядом с Мэйсон, кажется, даже и не думала ни о чем. Совсем. Редкое для нее, для Кэлен, почти неуловимое состояние внутренней тишины, пустоты — но не пугающей, холодной, а наоборот, уютной, умиротворяющей… и она наслаждалась им, словно укутавшись в мягкий пушистый плед абсолютного покоя и безмятежности.

И только у подъезда их… ну да, уже их, надо же... дома, очнувшись, вынырнув из этого тихого и теплого безвременья, Кэлен с ужасом поняла, что встреча с Карой неумолимо приближается. И она, Кэлен, к ней не готова. Совершенно, категорически. Она боится этой встречи, боится обиды Кары, даже больше — её ненависти, отвержения. Она боится, что не сможет, не сумеет подобрать нужные слова… что все испортит и разрушит. Потеряет Кару… Нет, внутри Кэлен этим паническим мыслям противостоял все же кто-то — кто-то разумный, спокойный, уверенный в любви Кары. Этот кто-то, снисходительно ухмыляясь, уговаривал трусившую Кэлен: мол, не накручивайся, не придумывай ерунду. И напраслину на Кару не возводи. Кара любит тебя, искренне, по-настоящему любит. Такая любовь сильнее страха, сильнее обид. Эта любовь побеждает недоверие, прощает ошибки. Эта любовь остается верна тебе даже тогда, когда ты сама себя не любишь, когда ты готова от себя отказаться. От себя — и от Кары, от ее любви… Но Кара, ее любовь не позволят тебе сделать это, не позволят тебе отказаться от них — и от себя. И уж совершенно точно Кара не может обидеться настолько, чтобы отказаться от тебя, Кэлен. У Кары хватит любви понять и простить…

И этот внутренний мудрец был прав, абсолютно, категорически прав! Но его голос звучал слишком тихо и слабо, и не мог, никак не мог заглушить, остановить внутреннего паникера, вопящего от ужаса. А потому Кэлен, совершенно придавленная этим криком, неслышным снаружи, но заполняющим ее всю, целиком, — вот, вот что это такое навалилось, не усталость, а страх, вытесненный, но не исчезнувший страх! — уже еле двигалась, медленно, тяжело, рассеянно. И упорно, отчаянно не признавалась себе в своем страхе. Версия с усталостью нравилась ей больше, и она настаивала на ней в своем внутреннем диалоге, отмахиваясь от мудреца, затыкая рот паникеру… И убедила себя, что все, что ей нужно — это тридцать минут под душем, сначала горячим, а потом контрастным. Что это взбодрит, вернет силы. Да.

Мэйсон подхватила её, придержала, обвив рукой талию, когда Кэлен покачнулась на второй из трех ступенек, ведущих к лифту. Заглянула сбоку в лицо, присвистнула:

— Что-то ты совсем расклеилась, сладкая. Не заболела?

— Нет… — Кэлен улыбнулась беспомощно. — Устала. Ты права, Мэйсон… перестрессовала я сегодня не на шутку.

— Никогда не теряла напарников? — Мэйсон завела её в лифт, аккуратно прислонила к стеночке. Но руку с талии не убрала, и Кэлен это понравилось. Она погладила пальцами левую щеку Мэйсон, устроила ладонь на шее, пробравшись под локоны: