Чайная роза

— Мои родители поженились в восемьсот пятидесятом, — сказал он, сделав еще глоток, — через год после очередного неурожая картофеля. Отец хотел жениться раньше, но не мог из-за голода. Жилось тогда из рук вон плохо… ну, ты об этом слышала. Мужчина не мог прокормить сам себя, не то что семью… Им обоим пришлось несладко, оба потеряли родных. По словам отца, он выжил только потому, что надеялся жениться на моей матери.

Падди поставил кружку, наклонился вперед и уперся локтями в колени. На его губах появилась грустная улыбка, глаза прищурились.

— Понимаешь, он сходил по ней с ума. Обожал. Они знали друг друга с рождения. Он делал ей подарки. Всякую ерунду вроде диких фиалок, пустых яиц малиновки, гладких камешков с побережья и крошечных птичьих гнезд. У моего па не было денег. Эти вещи ничего не стоили, но моей ма они были дороже всего на свете. Она хранила все его подарки.

Они много работали. Оба знали, что такое голод, и не хотели, чтобы он повторился. Я был их первенцем. Майкл младше меня на четыре года. Когда мне исполнилось шесть, ма забеременела снова. Все это время она плохо себя чувствовала. Я помню это, хотя в ту пору был совсем маленьким.

Во время рассказа о детстве выражение лица Падди изменилось. Слабая улыбка погасла, глаза потемнели, а морщины на щеках и лбу внезапно углубились.

— Когда пришло время рожать, отец отправился за повивальной бабкой, а меня оставил присматривать за матерью и братом. Едва он ушел, как ма стало плохо. Она корчилась, хваталась за края кровати и изо всех сил старалась не кричать. Я пытался помочь ей. Бегал во двор, мочил под колонкой отцовские носовые платки и клал ей на лоб.

Когда повивальная бабка наконец пришла, она все поняла с первого взгляда и послала па за священником. Отец не хотел уходить. Не сдвинулся с места, пока женщина не крикнула: «Ради бога, поторопись! Ей нужно исповедаться!»

Идти было недалеко, и вскоре па вернулся с отцом Макмагоном, высоким и надутым как индюк. Мы с Майклом сидели на кухне, потому что повивальная бабка выставила нас из комнаты. Отец и священник вошли в спальню, но бабка выставила и отца тоже. Па пришел на кухню, сел у камина и уставился в огонь…

«В точности как ты сейчас», — подумала Фиона, глядя на отца с болью в сердце. Его широкие плечи ссутулились, сильные руки сжались.

— Я сидел ближе всех к спальне и слышал их голоса. Священника и повивальной бабки. Ее звали миссис Рейли. Она говорила, что моя ма потеряла много крови, очень ослабела и что нужно выбирать между ней и ребенком.

— Спасайте ребенка, — сказал священник.

— Святой отец, она говорила, что у нее двое детей и муж, о которых нужно заботиться. Конечно, вы не…

— Вы меня слышали, миссис Рейли, — ответил он. — Младенец не крещен. Если вы будете ждать, то подвергнете опасности его бессмертную душу. И свою тоже.

Ну, после этого миссис Рейли извлекла ребенка на свет. Один Бог знает, как ей это удалось. Бедняжка даже не пищал. Через несколько минут я ощутил запах зажженных свеч и услышал, как священник начал бормотать по-латыни. Мой па тоже услышал это и побежал в спальню. Я пошел следом и видел, как он оттолкнул священника, взял мать на руки, стал баюкать, как маленькую, и шептал ей на ухо что-то ласковое, пока ма не умерла… — Падди осекся и проглотил комок в горле. — Мальчика назвали Шоном Джозефом, в честь моего отца. Священник окрестил его, а через час ребенок умер тоже.

Па долго держал ее в объятиях и выпустил только тогда, когда начало смеркаться. К тому времени священник ушел к нашим соседям Макгуайрам, чтобы поужинать и попросить миссис Макгуайр позаботиться о нас. Миссис Рейли занималась мертвым ребенком. Отец надел куртку и велел мне присмотреть за братом. Па был ужасно тихий. Наверное, если бы он ругался, плакал и ломал мебель, это помогло бы ему как-то справиться с горем. Но он не мог.

Я видел его глаза. Они были мертвыми. В них больше не было ни света, ни надежды.

Падди немного помолчал, а потом продолжил:

— Па сказал миссис Рейли, что собирается присмотреть за скотом. Но так и не вернулся. Когда стемнело, она пошла за ним в коровник. Скот был накормлен и напоен, но отца там не оказалось. Женщина побежала к соседям, и мистер Макгуайр с отцом Макмагоном пошли на поиски. Его нашли только наутро. У подножия скалы, на которую мои родители любили подниматься еще до свадьбы. У него была сломана спина, а разбитую голову лизал прибой…

Падди с отсутствующим взглядом взял кружку и сделал глоток.

«Наверное, чай давно остыл. Нужно подлить ему свежего и зажарить еще один тост», — подумала Фиона, но не сделала ни того ни другого.

— Священник послал в Дублин за моей тетей. Она приехала через два дня, которые мы прожили у Макгуайров. Мою мать и младенца похоронили в день ее приезда. Я все хорошо помню. Открытый гроб, мессу, то, как мать опускали в могилу, а рядом с ней клали маленький деревянный ящик с телом моего крошечного брата. На погосте я не пролил ни слезинки. Я думал… — Внезапно Падди горько рассмеялся. — Я думал, что они видят меня, хотел быть храбрым и нарочно не плакал, чтобы они гордились мной.

На следующий день священник похоронил моего отца… если это можно назвать похоронами. Я видел, как моего па зарыли на заросшем чертополохом пустыре у подножия скалы, с которой он спрыгнул. И тут, детка, прости меня Господь, слезы пришли ко мне. Я стоял, плакал и думал, почему его не похоронили рядом с матерью. И Шоном Джозефом. Я ничего не понимал. Никто не сказал мне, что церковь не позволяет хоронить самоубийц в освященной земле. Я думал только об одном: он будет лежать здесь и не слышать ничего, кроме плеска волн. Ему будет так холодно… так одиноко… без мамы… — На полных боли глазах Падди проступили слезы и покатились по щекам. Он наклонил голову и заплакал.

— Ох, папа! — борясь с собственными слезами, воскликнула Фиона, опустилась на колени и положила голову ему на плечо. — Не плачь, па… — прошептала она. — Не плачь…

— Этот чертов священник не имел права так поступать. Никакого права, — хрипло сказал отец. — Мои родители были святыми людьми. Куда более святыми, чем этот несчастный ублюдок и его несчастная церковь.

Душа Фионы изнывала от жалости к маленькому мальчику, которым когда-то был ее па. До сих пор ей не доводилось видеть отца плачущим. Правда, во время долгих и тяжелых родов Эйлин и Сими его глаза подозрительно блестели. И во время двух выкидышей, случившихся до рождения Сими. Теперь она понимала почему. И почему, в отличие от всех остальных отцов, во время родов жены он никогда не ходил в пивную.

Падди поднял голову, вытер глаза тыльной стороной ладони и сказал:

— Извини, Фи. Похоже, пиво ударило мне в голову.

— Все в порядке, па, — с облегчением убедившись, что он перестал плакать, сказала Фиона и снова села на стул.

— Понимаешь, Фиона, я рассказал тебе это не просто так. Когда я стал старше и обдумал случившееся, то решил, что если бы не этот священник, мои родители были бы живы. Если бы этот индюк не велел повивальной бабке спасать ребенка, моя ма была бы жива, а па не сделал бы то, что он сделал. Я думаю так до сих пор. И именно поэтому не хожу в церковь.

Фиона кивнула, соглашаясь с отцом.

— Конечно, твоей матери это не по душе, — сказал Падди, разговаривая со своей старшей дочерью как с равной. — Поэтому тебе лучше помалкивать. Церковь значит для нее слишком много.

— Да, па.

Конечно, она будет помалкивать. Мать была очень набожной, никогда не пропускала мессу и читала молитвы утром и вечером. Верила, что священники безупречны, что они несут слово Божье и близки к Господу. До сих пор Фиона не задумывалась над подобными вопросами. С таким же успехом можно было просить небо или солнце подтвердить существование Всевышнего.

— Па… — нерешительно начала девушка. Ей в голову пришла пугающая мысль.

— Да, Фи?

— Священники и церковь тебе не нравятся, но в Бога ты веришь, правда?

Падди задумался, а потом ответил: