Вкус греха. Долгое прощание

Ксения Васильева

ВКУС ГРЕХА

Долгое прощание

Москва. Лето. День. Душный, предвещающий грозу и ливень. В такой день невыносимо сидеть в канцелярской комнате, за неуютным столом, на жестком стуле. В такие дни не помогает даже букетик цветов в вазончике и открытое настежь окно, в которое видишь серый асфальт, жгучий и пахнущий варом, и стоящее почти впритык здание — тоже учреждение. Тоска.

Вот в такой день, в такой комнате и сидела Вера. К приближению четвертьвекового рубежа она полюбила серый цвет и сегодня была в тонком сером шелковом трикотажном платье. И притемненные очки были дымчатые, только оранжевые волосы остались прежними и спадали блестящей волной на плечи и спину.

Работать сил не было. Она курила, бездумно глядя в окно на входящих и выходящих людей из здания напротив. Это хоть как-то развлекало.

Она мельком глянула на невысокого молодого мужчину, идущего по тротуару. Перед ее глазами возник острый профиль с усмехающимся ртом и золотисто-каштановые волнистые волосы… Она не испугалась, ее не настигло сомнение, просто она вслух сказала: Боже, это же Митя прошел.

Открытие заставило ее вскочить с. места и заметаться по комнате. Как же так? Почему ни вчера, ни позавчера не было никаких предзнаменований или вещих снов?.. Увидеть его в окне в гнусный жаркий серый день?!

Она забыла, что должна ненавидеть его и презирать за пошлый обман три года назад, когда нужно было всего лишь позвонить и сказать: до свидания или… прощай!

Сейчас она об этом не помнила. Ее заливала радость оттого, что он наконец-то вернулся из своего Нью-Йорка и теперь здесь, в Москве!.. И может увидеть его, стоит только позвонить. Нужно только, чтобы он успел доехать. О том, что он мог идти не домой, ей в голову не приходило. Чтобы как-то занять себя, — о том, что она позвонит, уже было решено! — Вера вышла в коридор и стала прохаживаться как по прогулочной палубе…

С ней останавливались, заговаривали, она необычно радостно заводила разговоры, а время шло!

Она вернулась в комнату, решительно взяла трубку и набрала номер. И совсем не удивилась, когда услышала как бы всегда летящий навстречу его голос: да?

И, не справившись с собой, забыв придуманную элегантную фразу, она просто, до тупости, сказала: это я.

Митя тут же вскрикнул: Вера? Как странно, я только что вспоминал вас, клянусь!

И начался какой-то беспредметный сумбурный разговор, который Вере хотелось прервать тяжелым и тупым: я хочу вас видеть, Митя.

Но Митя не был бы Митей, если бы не понял все и сразу. И потому на половине какой-то незначащей фразы он спросил: мы увидимся? Сегодня вы можете?

Вера увидела свою побелевшую от напряжения руку на телефонной трубке и в полной тишине сказала: если вы меня хотите видеть, я — свободна.

Митя ощутил некую тяжесть этого ответа.

Конечно, заверил он, он хочет ее видеть и именно сегодня.

Они договорились встретиться через час.

Вера откинулась на стуле и закурила, а Митя, тоже закурив, посмотрел через балкон на бесцветное от жары небо, купы зелени… и пошел в ванную. Он был свободен как пташка. Жена Нэля и маленький сын Митенька уехали на Украину вместе с тестем, а он должен был улететь послезавтра наконец-то к маме, в родной южный город, где всегда тепло. Но два дня его!

Вера сразу увидела Митю.

Он стоял точно под часами. Вера издалека рассматривала его, чтобы как-то привыкнуть к тому, что к ней на свидание пришел не призрак, а живой, настоящий Митя, которого она так и не смогла забыть за три года.

Он был в светлых велюровых джинсах и тонкой более светлой рубашке, короткие рукава которой обнажали тонкие загорелые руки, гармонирующие с золотистым цветом волос.

Вера вжалась в кирпичную стену здания и подумала, что Митя вполне может разочароваться и что она, почувствовав это, должна будет сразу принимать решение. Она понимала также, что тут, на углу, ее может увидеть любой из сотрудников издательства — и удивится: высокомерная Вера? как девчонка смотрит из укрытия на незначительного молодого мужчину, стоявшего под часами.

Увидев, что Митя сверяет свои часы с городскими, поспешно вышла: не хватало, чтобы он ушел! Он — ее судьба, и этим все сказано.

Он скоро увидел ее — она приближалась к тротуару…

Митя не бросился к. ней, а продолжал стоять улыбаясь.

Глаза их смотрели друг на друга, но если Вера уже видела Митю и смогла хоть как-то к нему присмотреться, то он видел ее впервые за долгие годы.

Она вдохновила его: еще более красивая, с загадочным взглядом из-под притемненных очков, уверенная, крупная и вместе с тем изящная, она являла собой тип современной самодостаточной женщины, которую нужно завоевывать… А может случиться, что и не завоюешь.

Митя вспыхнул эмоционально, однако стараясь, чтобы это было не слишком заметно, — таким женщинам нельзя давать в руки ни одной «улики»!..

Они шли по Пушкинской и говорил Митя. Он восхищался. Ею.

Но нашел такую меру восторгов, которая сама по себе была как бы признанием в любви, вместе с тем походила на комплименты, то есть на восторги более низкого класса… — так нужно с такой женщиной, считал Митя.

Вера молчала. Она верила ему, но естественно, не безоговорочно.

Митя вдруг остановился посередине тротуара и, взяв ее руки в свои, — прохожие безмолвно обтекали их — сказал, проникая глубже и глубже в ее глаза, будоража и вспенивая ее чувства:

— Вера, я так взволнован, что даже не спросил, голодны ли вы, хотите ли выпить, устали? Куда мы пойдем — говорите, чтобы мы могли в прохладном зальчике сесть напротив друг друга, и я мог смотреть на вас без помех…

Она стояла и думала: вот теперь НАЧАЛО их отношений.

Они долго решали, куда пойти, и наконец сошлись на ресторанчике — пароходике, пришвартованном недалеко от Дома на Набережной.

— Там, наверное, прохладнее, — сказала Вера, вспоминая какие-то слухи о пароходике, не решаясь предложить что-то более приличное в центре: Митя — женатый дипломат, и этим все сказано.

Кстати, как-то уж очень свободно он себя ведет…

Они поехали туда на троллейбусе — настояла на том Вера. Она боялась такси, боялась так скоро очутиться с Митей в замкнутом пространстве машины, где все проще и ближе, а она к этому готова еще не была.

Митя это понял и подумал, что не зря именно его выбирают женщины из множества мужских особей — гораздо более совершенных, чем он: Митя представал таким, каким хотели его видеть женщины, и откликался на их причуды и загадки своей несколько женственной, родственной душой.

А вот и пароходик — задрипанный и облупившийся. Они взобрались по серым дощатым ступенькам, поднялись по маленькому покачивающемуся трапу и вошли в зал.

В зале было душно — первое разочарование… И слишком весело…

Краснолицые потные музыканты наяривали нечто невообразимое, а посередине зала плясала толпа, взявшись за плечи, — все они казались одной большой пьяноватой семьей.

Митя и Вера гляделись здесь нежелательными иностранцами. Окна-иллюминаторы были задраены, и табачному дыму было некуда деваться — он вольно плавал над пляшущими, выше, ниже, но не исчезал никуда.

В первую минуту Вера хотела повернуться и бежать, но во вторую рассудила здраво: посмотрим.

Официант, более-менее приличный на вид, провел их в закуток, который назвал пышно — кабинет. Закуток-кабинет задергивался белой больничной шторкой и находился в их собственном распоряжении.

Там стоял стол, два узких клеенчатых диванчика с твердейшими сиденьями и прямыми деревянными спинками.

«…Надо было сразу везти ее к себе, — с досадой подумал Митя. — Но! Но, во-первых, слишком рано, швейцарка, знавшая всю их семью и вообще весь дом и гостей всего дома, могла натворить беды… Во-вторых, Вера бы не поехала… Сразу тащит домой?!»

— Я негодяй и болван, — сказал он морщась, — привести вас в такое место! Но я как-то подзабыл наши совдеповские реалии… Простите, Вера, хотите — уйдем?