Тириос (СИ)

Адайн осторожно вздохнул. Никогда господин и повелитель этого города не улыбался. Он лишь обозначал улыбку. Холодную. Надменную. Злую. Яростную. Бешеную. Адайн видел сотни оттенков эмоций на красивом лице эльфа. Но ни одна из них не была искренней светлой радостью. Или грустью. Тоской. Любовью. Только призрак улыбки, только её едва заметная тень.

- Не уверен, что я ему нужен…

По чести сказать, он не был уверен, что вообще кому-то нужен. Но это странное «боюсь тебя потерять». К чему оно? Отчего оно? Что эльф боялся потерять? Или кого? Слугу? Подстилку? Хотя... разве может слуга, человек, понять арана?

- Я не понимаю вас.

- Ты был со мною рядом десять лет, Адайн. И кого ты видел перед собой? Существо, забравшее тебя из дома в свою постель? Правителя, который угнетает твой народ? Эльфа, сломавшего тебя, лишившего тебя твоей жизни? Я был тем, кого ты был готов и хотел видеть, Адайн. Ты не ждал от меня ничего другого, и я не стал обманывать твоих ожиданий. Так было легче. Проще. Ты открылся Риэлю. Ему, а не мне. Потому что от него ты ничего не ждал. Ты увидел в нем его самого, а не арана, мучавшего тебя десять лет.

- Вы сказали... – Адайн медленно и неловко шагнул вперед и судорожно вздохнул. Движение отдалось болью во всем теле.- Вы сказали, что боитесь потерять меня. Но вы никогда не горели желанием говорить со мной, лорд Алькариэн, а сейчас говорите. И не как с вещью, принадлежащей вам. Почему? – он остановился рядом, тяжело опираясь ладонью о стекло. – Почему боитесь? Кто я? Вы ведь никогда и ни с кем не делили меня. И никому не позволяли не то, что наказать, но даже просто коснуться меня.

Алькариэн резко сжал кулак и выдохнул. Адайн вздрогнул. Ему вдруг показалось, что его сейчас ударят. Он замер на вдохе, но Алькариэн неожиданно расслабился и тихо рассмеялся, утыкаясь лбом в стекло и закрывая глаза.

- Ты такой же упрямый, как и твой отец, Адайн.

- Что?.. – На секунду показалось, что он ослышался. Но секунды текли, а выпорхнувшее слово таяло льдинкой. Отец. Такой же, как отец. Выходит... Сопоставить один и еще один, сложить в уме и рассмотреть полученное, не составило труда. Так просто. Аран знал его отца. Очень хорошо знал. Даже слишком хорошо, если подумать. В груди заболело так сильно, что сбилось дыхание. Невозможно, страшно больно. И сломанные рёбра были ни при чём. Он – не игрушка. О, нет. Он … инструмент. Заточенный именно так, как надо.

- Так вы ему мстите… за что?

Алькариэн повернулся к нему. Окинул долгим взглядом, невесомо коснулся синяка на груди.

- Вернись в постель, Адайн. Вернись, и я расскажу тебе все, что хочешь знать. Правда, не уверен, что это тебе понравится.

Адайн медленно опустил руку. Пальцы замерзли. Стекло было таким холодным. Отчего-то путь до постели показался бесконечным. Он перебирал ногами, глядя в пол, а в мыслях вертелось, точно опадающие листья: такой же упрямый, как отец. Такой же... как отец... Человек, ушедший однажды из дома и не вернувшийся больше никогда. Он почти не помнил лица, но помнил сильные мозолистые руки. Ведь эти руки вытаскивали его из шахты…

На постель он не опустился. Рухнул. Устало и обреченно. Ноги подкашивались. Вот теперь – подкашивались и не слушались. Будто он напился допьяна. А слова эльфа выкрутили его досуха. До смерти.

- Не важно, понравится или нет. Просто скажите.

Алькариэн проследил за тем, как Адайн устраивается, а потом отошел в сторону. Активировал голопроектор, открыл какую-то папку, ввел пароль, и в воздухе повисло изображение. Словно не фотография, а чье-то воспоминание. Два молодых эльфа, обнимающих друг друга за плечи и смотрящих, кажется, прямо в глаза. Счастливые сияющие лица, одно из которых не узнать невозможно. И улыбка, которую Адайн никогда не видел у Алькариэна. Яркая, солнечная, светлая. В те времена Алькариэн еще не носил хвост, и волосы свободно рассыпались по плечам, обрамляли лицо, будто светящееся изнутри. Второго, с яркими синими глазами, Адайн не знал.

- Его звали Тиэль. Он был старшим сыном Второго дома и моей парой. Давно, еще до Исхода. Когда мы остались, то думали, что главное – это быть вместе, ведь если ты не один, то справиться можно со всем, – Алькариэн говорил спокойно, даже слишком. – Мы создавали все с самого начала. После Великой войны и люди, и дварфы были разбиты и рассеялись по миру. Тириос остался единственным городом, который сражения почти не затронули. Но нас было слишком мало, чтобы справиться самим. А у дварфов почти не осталось их наследия. Людей война откинула на сотни лет развития, и помочь тогда они нам ничем не могли. Но мы справились. Так или иначе – справились. Мы не только выжили, но и начали развиваться. Но, думаю, общая история тебе не очень интересна. Тиэль… был со мной долго, большую часть моей жизни. Я думал, что у нас нет проблем, и не замечал, как он меняется, становится другим. Я отвечал за сотни душ, и на… личное не хватало времени и сил. Все закончилось, когда мне сообщили, что он погиб. Спасал свою семью от мародеров. Семью, Адайн, о которой я ничего не знал. Женщину-человека и маленького сына. Тебя. Боль потери была ничем по сравнению с болью от предательства. Я отпустил бы его, если бы он только сказал… Сказал, что хочет другую жизнь. Но он лгал мне. У эльфов вечность в запасе, но у бессмертия есть своя цена. Время нас не лечит. И мы помним все так, как будто это было вчера…

Я пытался забыть, погрузившись в дела, пока однажды, в полицейской сводке не увидел вдруг твои глаза, Адайн. Почти такие же. Я должен был проверить, и не мог поверить, что прошло так много лет, и сын Тиэля уже вырос. Тебе сделали тест ДНК, и мои догадки подтвердились. И тогда я тебя забрал. Не буду лгать, говоря, что я тебя не ненавидел. Глядя в твои глаза, я вспоминал о той боли, что причинил мне Тиэль и снова, и снова мстил ему, причиняя боль тебе.

Я не знаю, когда все изменилось. Когда я перестал видеть в тебе его. Может… когда впервые поймал твой взгляд. Или когда впервые коснулся тебя. Но с тех пор образ Тиэля тускнел все больше, уходил. Но я уже не мог измениться для тебя. Ты смотрел на меня с ненавистью, ты был ею ослеплен, несмотря на видимую покорность. Я знал, что не в состоянии это изменить, твое отношение ко мне. Ты не хотел меня видеть, говорить со мной, и я позволил тебе жить так, как будет проще для тебя. Делая то, чего ты от меня ждешь. Но я никогда не считал тебя игрушкой, Адайн.

Алькариэн замолчал. Потом, кинув скользящий взгляд на лежащего в постели человека, направился к двери.

- Я оставлю тебя. Тебе нужно это осмыслить. Но если у тебя появятся вопросы – я буду в кабинете.

И дверь за ним закрылась с тихим стуком.

Боль вскипала внутри. Поднималась жаркими горькими волнами, опаляя душу. Слез не было. Он давно разучился плакать. А он ещё думал, что сильнее задеть просто невозможно. Выходило – можно.

Изображение, точно насмехаясь, светилось среди комнаты. Они впрямь похожи… с отцом похожи. Тот же цвет волос. Цвет глаз. Форма губ. Только эльф был выше. Тоньше. Изящнее. И черты породистого лица точно выведенные тонкой кистью. Он сам – грубее. Будто эльф выточен из друзы хрусталя, а он – из мрамора. Тяжеловеснее. Более неуклюжий. Неповоротливый.

Отец… эльф… выходит он сам – полукровка. И вряд ли может называть себя человеком. Таких, как он, не слишком жалуют. Грязнокровный. Ни рыба, ни мясо, как говорят дварфы. Ни человек. Ни эльф…

Эльф. Отец – эльф. Который погиб, спасая их с матерью от мародеров. Тогда кем был тот, кого он все эти годы считал отцом? Тот, кто подарил матери дочь?

…Ты не хотел меня видеть, говорить со мной, и я позволил тебе жить так, как будет проще для тебя. Делая то, чего ты от меня ждешь…

Адайн застонал. И как долго это все длилось бы?

Полукровки сполна получали лишь одно: способность жить долго. Много дольше людей. Они переживали смерти тех, кого считали семьей и не выдерживали свалившегося на них. Многие сами укорачивали себе век. Сколько еще лет он умирал бы от презрения к себе и ненависти к окружающим его?