Лишних нет. По закону Джа (СИ)

— О, привет, — поздоровался он вошедшей коллегии.

— Да ты живчик, как я погляжу. Для пациента, перенёсшего физическую и психическую травму, держишься достойно, — заметил доктор и настороженно принюхался. — А это что еще за запах?

— Мои духи, — сообразил Чонгук, и Юнги показал ему «класс».

— Какие резкие! — вздохнула медсестра, ставя поднос.

— И напоминающие мне годы в общежитии… — иронично подметил врач, призвав к началу небольшого осмотра и веля посторонним покинуть палату. — Кстати да, я проктолог.

Юнги побледнел, сливаясь с постельным бельём.

— Может, не надо…? — он умоляюще взглянул на Чонгука. — Переведи ему, он не понимает.

— Это обязательно прямо сейчас? — забеспокоился младший.

— Обязательно. Мне нужно назначить лечение, предварительный осмотр был весьма поверхностным из-за того, что в момент поступления Юнги находился без сознания.

Поняв, что вмешательство неизбежно, Юнги с тяжелым выдохом сам принялся поднимать рубашку, и Чонгук, подпрыгнув, поспешил покинуть палату. То самое личное пространство, на которое рассчитывать он не имеет права.

========== 5. price list ==========

Понять, что Мин Юнги не требуется постоянный присмотр и уход всем удалось подозрительно быстро. Он предположил, что его довольно хорошо изучили, значит, в окружении действительно имеются настоящие друзья, каким не нужно пояснять на пальцах. Можно безбоязненно позволять им приходить на посиделки, забегать в секс-шоп (сидеть без дела Юнги не стал и вернулся на работу сразу же после выписки), а также продолжать впускать одного парня для выполнения прежних обязанностей.

Пожалуй, Шуга привык к нему, оценил то, что они не возвращаются к угнетающим разговорам, а особенно к обсуждению визита Намджуна, после которого из ванной часто слышится: «Су-ука!», и Чонгук знает, что хён пользуется заживляющей мазью с охлаждающим эффектом, еще он крайне осторожно пьёт обезболивающие, отворачиваясь и называя действо «приёмом конфетки». Возможно, он стыдится, но Чонгук не уверен. Скорее всего, у него развивается паранойя из-за банального беспокойства.

— Не знаешь, как вселенская боль может помещаться в одно маленькое очко? — хён осторожно укладывается на бок, и Чонгук пожимает плечами, стараясь избавиться от жалеющего вида. — Вот и я не знаю. Что там с ужином, Банни?

Гук рад сообщить, что много всего, подрывается, чтобы нести набор тарелок с приборами, а Юнги в последний момент хватает его за капюшон толстовки и наполовину съезжает с дивана.

— Стоять, малой!

Младший перестаёт тянуть и оборачивается, обхватывая хёна за локти. Тот осторожно избавляется от его рук, покрываясь мурашками: он и не заметил, когда кожа превратилась в оголённые провода, пропускающие ток изнутри, ему неприятны прикосновения.

— Ну, что? — злится Чонгук.

— Я похож на калеку?

— Нет.

— Вот именно. Поэтому мы идем есть на кухню. Хватит таскать сюда жрачку, ты ж пылесосить не успеваешь.

— Да мне несложно, — Чонгук упрямо помогает Юнги принять вертикальное положение. — Правда. Для меня в пределах нормы такие действия, как готовка, стирка, уборка… В этом же нет ничего необычного, каждый должен что-то да уметь, иначе как выживать вообще?

— До твоего появления я считал таких людей слегка припизднутыми, если честно, — поморщил нос Юнги. — Но раз тебе в радость, то и я не обижен. Я же не заставляю, в конце концов.

Он убеждает себя нарочно, что нет никаких волнующе веских причин, по которым Чонгук пребывает рядом. Определенно, не из жалости и не потому, что чего-то желает взамен. Шуга не зовёт его, даже сообщений не пишет, а малой тут как тут и обязательно поднимает настроение, которое выскребли и развеяли по ветру. Без него туго в эмоциональном плане, но сознаться вслух равноценно прыжку в тёмный овраг.

Всего лишь в один вечер они заговорили о случившемся, когда Чонгук попросил отрепетировать на отросших волосах хёна плетение ра̀сточки, для которой нашёл разноцветные бусинки.

— Он жестокий человек, — и еще разок расчесал вихор на чернявом затылке.

— Намджун-то? Нет. Он просто идиот и трусливая псина, — занервничал Юнги, ёрзая по дивану.

— Не дёргайся, я пряди поймать не могу.

— Не можешь – не надо… — и прикусил клыком губу.

Продолжать пытки Чонгук не стал, увлекся плетением забавной косички, напевая себе под нос. Юнги заметно успокоился и как раз к завершению расслабился настолько, что откинулся на грудь младшего, устроившись не хуже, чем в кресле. Только это «кресло» тёплое и одето в мягкий джемпер, под которым тает размеренное дыхание.

— Хён… — Чонгуку пришлось чуть раздвинуть ноги, чтобы Юнги поместился полностью.

Не отвечает. Оказывается, он задремал, умильно сопит, приоткрыв рот. На ресницах пылинки, на веках усталость. Чонгуку видны ключицы, стекающую по ним цепь и кругляшок подаренного медальона. Не выкинул, бережёт, как зеницу ока. Гордо носит потому, что штуковина и впрямь ценная. Или даритель молодец. Впрочем, мечтать не вредно, как не вредно и обнимать Юнги за плечи, вдыхая запах миндаля с макушки. Наверное, Чонгук надеется, что теперь сможет защитить его от всех бед. Теперь, когда хён ему доверяет.

***

Сдав смену и присвистывая, Шуга покинул магазин и, опустив плечи, выдвинулся в путь домой, отчего-то замедлил шаг, затылком чуя какой-то потусторонний холодок. Да, пешком ходить в одиночку за полночь отнюдь не комильфо. Свой транспорт обошелся бы безопаснее. Несмотря на то, что у Юнги есть права, кататься на отцовской машине он отказался: «Когда заработаю на собственного мустанга, тогда и покатаюсь». Вопрос чести семья Мин разрешила в два счёта - на нет и суда нет.

Причина колкого предчувствия обрисовалась в ночи подъехавшим чёрным фургоном с тонированными стёклами. Машина приостановилась, по-киношному страшно опустилось окно, за которым некое незнакомое лицо ясно и чётко выразило требование-приглашение. Шуга и глазом не моргнул.

— Вы район попутали, дядя, шлюхи в соседнем.

— Садись в машину, Мин Юнги. Живо.

Знают имя. До чего дошел прогресс! Возможно, бывалые клиенты, что случалось не раз и не два. Он продолжает идти, не обращая внимания на шелестящее рядом авто. Не впервые его путают с мальчиком по вызову, и не впервые приходится прокручивать в голове сто первый приём карате в виде молниеносного побега.

Как и ожидалось, его не пожелали оставить в покое: накинулись два бугая и, приложив Юнги по лицу, хватанули за шкирку и швырнули в салон.

— Да можно же было не по морде бить, бляди?! — Юнги стёр проступившую кровь, и двери захлопнулись. — Ладно. Спасибо, что не по яйцам.

Вагончик тронулся, и Шуга вжался в сидение, не представляя, молчать ему или всё же отморозить еще что-нибудь и огрести по новой.

— Я обращаюсь к тебе потому, что надеюсь на твое благоразумие, Юнги.

Напротив солидный мужчина в смокинге ослабил галстук, но брезгливости во взгляде навалом. Вроде бы Юнги не переходил дорогу мафиози, и всё, что он смог выдавить:

— Вы кто вообще?

— Как и ожидалось, манер у тебя никаких. Я Ким Кёчжин, отец Намджуна.

И само имя, и присутствие его близкого родственника отдало молоточками в затылке. Юнги захотелось выбраться из железного кокона и подышать воздухом, а то и проблеваться.

— Можешь отрицать то, что ты знаешь моего сына, но мне стопроцентно известно, какую связь ты с ним поддерживал и во что втянул.

— В… — Шуга едва не подавился словом, застыл, тщательно анализируя поток рвущихся наружу взрывов, но речь не поддавалась контролю. — Втянул? Куда? К себе в задницу?! Конечно, кто как не я, силком тащил. Намджун таскался за мной повсюду, вовсю признавался в том, что гей, мы трахались в конце концов по его инициативе, он даже… — и захлебнулся, побираясь дрожью. — Изнасиловал меня, да будет вам известно. И потом вы мне тут заявляете, что я его втянул?! Вы не хотели бы пройти на хуй, нет?!

Ему показалось, что насупившийся телохранитель по левую сторону выбьет ему пару зубов в качестве моральной компенсации хозяину, но тот остановил возможный замах жестом.