Солнечный чародей (СИ)

- Ты еще и умудряешься учить жизни студентов моего факультета, Поттер? Или стоит сказать: ты угрожаешь студентам моего факультета?

Малфой, игнорируя пораженно замершего Рона, прижал Поттера к стене, хорошенько встряхивая. Поттер в ответ – чисто рефлекторно – пнул его в колено, заставив согнуться.

- Ой, - многозначительно прокомментировал Уизли, уже отвлекшись на что-то другое.

- Ты иди, тут меня ругать собираются, - махнул рукой Гарри, и Рон согласно кивнул; все собрались на обед, и Уизли не хотел его пропустить.

- Мне очень жаль – на самом деле нет – что я тебя чисто случайно поранил, - обратился Поттер к готовому разразиться угрозами и обвинениями Малфою. - Но про кого конкретно из слизеринцев ты говоришь? Угрожать и Гарри Поттер – вещи глубоко совместимые; уверен, профессор Трелони сказала бы, что мы подходим друг другу по гороскопу.

- Он про Риддла. Тот начал творить странные вещи вчера в гостиной Слизерина, и я бы обязательно рассказала тебе, если бы ты решил встать вовремя.

Гарри едва не подпрыгнул от голоса тихо подошедшей Гермионы. На секунду ему показалось, что его сердце остановится, но оно бодро продолжила стучать, не считая Гермиону особым препятствием для нормального функционирования.

Еще секунду ушла на то, чтобы решить, что лучше сказать подруге: «С добрым утром» или «Что такое ты тут городишь?» Гарри решил остановиться на втором.

- Мне ничерта не понятно, как Риддл стал самой обсуждаемой фигурой школы, но расскажи мне сейчас.

Гарри старался не заводить себе любимчиков. Любимчики заводили себе Гарри. Гарри был хорош в некоторых вещах. Он классно играл в квиддич, знал защитные заклинания, немного мог в определении «какая тварь напала на тебя и пытается убить». Еще родители Гарри позволяли ему покупать мороженое в неограниченных количествах, плюшевых драконов и цветы.

Но Том Риддл совсем-совсем не хотел заводить Гарри. Ему хватило вынужденной игры на публику, чтобы не превращать чудо всей жизни в «приют Вула №2». Но когда Том нашел просто потрясающее уединенное место в северной части замка, он обнаружил, что через пару минут это же место нашел Гарри. Если бы он знал о Карте Мародеров, то не стал бы особо возвеличивать совпадения, но были вещи, о которых не может знать первокурсник, даже если он прочитал все учебники за лето и набрал в библиотеке Хогвартса еще уйму книг.

- Привет, - бодро начал Гарри.

Том решил ограничиться кивком и красноречивым взглядом в книгу. Гарри этот прием видел постоянно, потому что с ним в одной башне жила помешанная на знаниях волшебница, и не придал ему особого значения, усаживаясь рядом.

- Итак, кое-кто решил помириться с однокурсниками?

- Я не предавал личные убеждения, потому что вся эта ситуация была совершенно не важной в мировом масштабе. Я ответил на то, что ты хотел спросить, - нехотя отозвался Том.

- А я говорил, что ты сообразительный. Будешь моим другом?

Комментарий к Глава 3

* Игра слов, понятная только носителям русского языка.

========== Глава 4 ==========

Нет.

Это простое слово, давно не произносимое, но все же знакомое и готовое сорваться с языка, эхом повисло в гулких коридорах Хогвартса, но так и не было произнесено.

Том отсчитал змеиные зубы, ловя себя на мысли, что ему неприятно к ним притрагиваться. Том любил змей. Змеи любили Тома.

У Тома Риддла не было друзей, Тома Риддла не усыновляли и Тома Риддла не хвалили воспитательницы. Его старались обходить, его старались поймать на слабости, его старались оставить в темном и сыром подвале, хотели забыть, уничтожить, стереть из своей жизни, как отвратительную кляксу, непонятно как попавшую на чистый пергамент, исписанный ровными строчками.

Змеи были единственными, с кем Том мог поговорить. Это было странно – говорить со змеями. Наверное, потому, что змеи не отличались развитым мозгом, способным на членораздельную речь. Том быстро понял, что все сказки про то, что змеи – мудрейшие из животных, нагло преувеличены, снабжены кучей выдуманных подробностей и не имеют почти ничего общего с реальностью. Змеи были глупы. Они действовали инстинктивно, их заботили самые важные и вместе с тем самые глупые вопросы: что пожрать и как поймать то, что выбрано потенциальным ужином?

Том быстро понял, что они начинают мыслить, только если он направляет их. Змеи могли рассказать многие секреты, но так, как умеют только змеи: рассказать о запахах, об интонации разговоров, о том, как долго они будут переваривать конкретного человека, если Том решит убить его. Змеи были отвратительны во многих вещах, в дружбе тоже. Но Том любил змей.

В них было нечто иное, чем дурацкие отношения его сверстников. Змеи были древними. В каждой клеточке даже самой маленькой и самой глупой змеи теплился огонек величия. Том ценил величие.

Не физическое преимущество, не деньги, не количество игрушек или количество любви, обращенной к человеку. Величие. То, что заставит склонить пред тобой колени, даже если ты наряжен в оборванное тряпье и не мылся около месяца.

Сирота Том Риддл не видел в себе величия. Маг Том Риддл был на него обречен.

Нет.

Ты угрожал мне. Ты манипулировал мной, а это еще хуже. Совершенно бесстыдно пользовался своим преимуществом. Я буквально ненавижу тебя за это. Я хочу, чтобы мы никогда с тобой не пересекались, потому что именно в тебе я увидел мага тогда, на заполненной снующими бесполезными не-волшебниками, площадке между платформами 9 и 10. Я хочу, чтобы ты исчез и никогда не появлялся.

Том еще раз посмотрел в рецепт, с сомнением перевел взгляд на зелье, но взмахнул палочкой, как и было велено. Он почувствовал себя очень глупо.

Для него магия была чем-то потрясающим. Он знал, что он особенный, но никогда – что настолько. Волшебные замки, переправа через озеро на лодках, потолок в Большом зале, отражающий погоду. Он чувствовал магию в каждом камне, в каждой горгулье, даже в воде озера.

И Том знал, что ее нужно делить. Он должен делить ту магию, которая наполняет воздух, с магией, которая превращает спички в иглы. Это будет правильно. Это шептал ему старый замок, это шептали ему змеи, это было то, что действительно имеет значение.

И Том Риддл точно знал, что при варке зелий палочку лучше отложить в сторону и не вспоминать о ней. По крайней мере, нельзя пользоваться ей так. Заставить ложку отсчитать ровно двадцать кругов по часовой стрелке – конечно, уменьшить огонь над котлом – несомненно. Но нельзя взмахивать палочкой над котлом.

Единственное, что произойдет – ты почувствуешь себя глупо.

Нет.

Нельзя предлагать дружбу тому, кого считаешь слабым, в ком видишь слабость, кому хочешь помочь. Это отвратительно. Это лицемерно. И это ложь. Я не слабый, я могу позаботиться о себе сам, и я не нуждаюсь в дружбе со старостой, просто найди себе еще какого-нибудь ребенка, которого посчитаешь одиноким.

Зелье для излечения фурункулов было готово, и Том совершенно не волновался, когда над его котлом склонился профессор Снейп. Должно быть, он привык, что от него все отшатываются, поэтому заинтересованно скосил глаза на оставшегося на месте первокурсника.

Профессор Снейп не умел разбираться в людях. Он мог развинтить их на гайки, колесики и пружинки, но как-то забывал о том, что после стоит собрать их и одолжить масленку. Но если он и смыслил в чем-то, то в нахождении людей, подобных себе. Одиноких, упорных и… пожалуй, несчастных. Том Риддл был похож на зеркало, и Северус отвернулся к зелью.

- Хорошая работа, мистер Риддл. Пять баллов Слизерину.

Том кивнул. Зелье было идеальным. Потому что Том умел читать и умел делать все правильно.

Тысячи «нет» сливались в одно «да».

Они переплетались, они вспыхивали и гасли, но они становились одним простым и понятным «да». И Том думал, что мог его произнести. Не просто так. Он мог бы превратить «да» в «не думаю, что мне это нужно», «возможно» и «не хватает общения с умными людьми?»

Но «да» застряло в горле еще до того, как приготовилось принять одну из этих форм.