Молчи и лечи (СИ)

Он как мог тихо сунул шлем на полку в прихожей и юркнул в спальню. Рука ныла и чесалась под гипсом, а ещё очень хотелось посильнее пнуть стоявший у двери стул, но на грохот мгновенно материализуется Варрик. Как он умудрялся слышать почти всё, что происходило у Фенриса на этаже, оставалось загадкой, но умудрялся.

Фенрис тихо разделся и улёгся в койку, заворачиваясь в одеяло с головой, создавая себе условия, в которых можно было от души себя пожалеть.

«Больно, Волчонок? Тише, тише. Повернись, сейчас уколем, будет легче»…

Легче. Конечно. И далеко не сразу Фенрис понял, что не становилось легче. Вовсе никак не становилось.

«Как я хотел бы ошибиться, малыш. Как бы хотел…»

И море утешения, море сахарной заботы и приторной нежности, море всяких манипуляций, привязывавших теснее самой крепкой верёвки. Фенрис абсолютно всерьёз думал: я с ним не пропаду, он найдёт способ, обязательно найдёт, а если это совсем… Совсем не лечится, то он меня не оставит. Кто другой — оставит. А он — нет.

«Всё обязательно будет хорошо, маленький мой».

Фенрис закусил угол подушки и глухо взвыл.

Вот зачем он делился с Фрименом? Зачем выплёскивал на него всё это? Зачем Фримен потом говорил ему такие неожиданно нестандартные слова? Зачем он слушал Фримена?..

«Ты всё это и без меня знаешь».

«Мне негде тебя наебать».

От Фримена, такого на вид приличного, интеллигентного и вылизанного, было отчего-то странно слышать мат. Хотя, разумеется, он не был обязан соответствовать образу, который нарисовался у Фенриса в голове.

Он покрепче зажмурился. Как ни удивительно, но Фримен… Андерс действительно не был похож на основную массу встречавшихся Фенрису врачей. Впрочем, оно и понятно: основная масса вся косяком шла из-под Данария*. Из «Империи».

Почему-то захотелось этому Андерсу позвонить и извиниться. Ну или просто что-то сказать. Или спросить: «Как думаешь, что можно нарисовать на моём гипсе, чтобы выглядело повеселее?». А этот наверняка ответит: «Котёнка, Фенрис. Я бы нарисовал котёнка». Эта… доктор по крови чётко же сказала, что он любит котят.

Как же глупо, сил нет.

Хлопнула дверь наверху, Фенрис дёрнулся и задышал ровно — на случай, если завалится Изабелла, он точно прикинется спящим.

Минут через десять ему в косяк постучали.

Варрик вдвинулся с максимальной для себя деликатностью и чашкой чая в руках. От чашки привычно несло вискарём. Тьфу ты.

И как он всегда ухитрялся чувствовать настроение друга через несколько стен и перекрытий? Из фудкорта Фенрис уходил вполне весёлым. А вернувшись домой, Варрика ещё не видел.

Тетрас уселся на пресловутый стул у двери, поставил чашку на стоявший рядом комод и тихо поинтересовался:

— Что случилось, Фенрис?

Вообще-то он не так уж и часто звал его по имени. Видимо, Либер представлял собой жалкое зрелище.

С тихим стоном он перевернулся на спину, кое-как сел, облокотился на подушку и мрачно глянул на друга.

— Я пытаюсь понять, Варрик: я только что сделал огромную глупость или наоборот.

— Ты прибил Фримена гипсом? — Варрик хихикнул. Фенрис раздражённо фыркнул:

— Нет. Он спросил меня, за что я так ненавижу медицину.

— И-и-и? — Тетрас замер.

— И я ему всё рассказал, — Фенрис досадливо поморщился. Варрик выпялил глаза:

— Как это всё? Совсем всё?..

— Ну, не с сотворения мира, — вызверился Либер. — Про диагноз. И про Данария. Ты сам знаешь.

Варрик в привычной манере длинно присвистнул:

— Вот дерьмо. Ну а он чего? Начал орать, что нельзя винить в этом всех врачей?

— Если бы он начал так орать, — вздохнул Фенрис, — было бы проще. А он сказал, что это я и сам знаю, и что ему меня сейчас наебать негде. И мне, знаешь, даже стыдно стало.

— Охренеть можно, Эльф. И чего теперь? — Варрик потянулся было к кружке, но, похоже, вовремя вспомнил, что чай принёс Фенрису. Тот кивнул:

— Да ты пей. Я не хочу. Спасибо, конечно, но не хочу. И… ну, что теперь. Пойду скоро к нему. На рентген. Там, правда, не он — рентгенолог, но… но меня же наверняка к нему пошлют.

Друг снова присвистнул:

— Фенрис-Фенрис-Фенрис, это то, что я думаю, а? Ты хочешь его увидеть?

Фенрис резко вскинулся, хватая с тумбочки книгу. Тетрас с хохотом выскочил за дверь, и книга ударилась о створку. Тьфу ты. Мудацкий Гном.

«А может, и правда хочу?» — предательски завертелось в голове.

Да будь оно проклято.

Ну… ладно. Всё равно надо бы поговорить. За вспышку Фенрису и правда было немного неловко. Фримен, в конце концов, не был его психологом. А только травматологом.

И телефона нет…

Потянуло в сон. Фенрис закрыл глаза и забылся. Но проспал недолго: что-то около часа. Или чуть больше. Темень стояла кромешная, Фенрис надавил на кнопку настольной лампы и немного полежал, давая глазам привыкнуть к освещению. Потом слез с кровати и залпом выхлебал Варриков чай. Приятно повело.

Жалеть себя больше не хотелось. Глупо и непродуктивно.

Хотелось пойти и проветриться. Так что Фенрис ввинтился в джинсы, натянул, морщась, ботинки, потом свитер с курткой, сунул руку в карман и наткнулся пальцами на картонный прямоугольник. Осторожно выудил его и, почти отказываясь верить глазам, прочитал на визитке имя и фамилию Андерса, адрес клиники, номер кабинета и два номера телефона.

Наверное, он прихватил визитку в самое первое посещение. Случайно. Машинально. Он их везде вечно хватал.

Фенрис осознал, что он делает, уже когда из мобильного в ухо понеслись длинные гудки. Испугался, чуть не сбросил вызов, но сообразил, что это было бы ещё глупее.

***

Андерс выпал из машины, едва сумев припарковать её, как положено, поднялся по лестнице и ввалился в квартиру. Вяло кивнул на приветствия Хоуков, упал на диван, не снимая плаща, выудил из пакета с банками пива одну, вскрыл её и выхлебал, по собственным ощущениям, половину залпом. И только потом огляделся. Гаррет стоял у плиты и жарил картошку с рыбой — правда, сейчас отвлёкся от готовки, пристально уставившись на Андерса. Карвер угнездился в углу с ноутом, в кресле-мешке и окружении кучи подушек. Из угла периодически доносились негромкие выстрелы и изредка — усталая ругань. Понятно: релаксирует.

Гаррет убавил огонь, прошёл из кухонной зоны в гостиную, сел в кресло напротив Андерса и пристально уставился ему в глаза:

— Проблемы и неприятности?

Андерс зажмурился, но потом всё-таки пересилил себя и тоже глянул на Хоука.

— Можно и так сказать… Вот у тебя бывало так, что делаешь ты какое-то дело, радуешься, что его делаешь, а потом оказывается, что в сфере твоей деятельности попадаются такие уроды, такие сволочи, что тебе и самому стыдно, что ты занимаешься тем, чем занимаешься, и делать уже ничего не хочется…

Карвер хмыкнул из своего угла, но Андерсу было плевать. Он всегда по такому поводу хмыкал.

— Та-а-ак, — протянул Гаррет, — понятно. Карви, побудь хорошим мальчиком: сделай паузу в массовом расстреле пикселей и дожарь жратву, а?

— Да уж куда я денусь, — Карвер отложил ноутбук на ковёр и встал, — у вас же тут душеспасительные беседы…

— Душещипательные щас будут, — обнадёжил старший брат. — Андерс, значит так. Тираду твою я понял, воспринял, и мне есть, что тебе ответить. Но лучше давай всё-таки поподробнее.

Андерс отпил ещё пива и медленно выдохнул. Стало жарко. Он стянул плащ и бросил его тут же, на диване.

— Ну, просто… Одному моему пациенту, тому самому, что врачей ненавидит, поставили ложный диагноз и год якобы лечили, причём используя этот неправильный диагноз в личных целях. Мерзко мне.

— А ты чего ждал, когда шёл в медицину? — Карвер поворочал картошку на сковородке. — Романтика, благородство, спасение жизней? Ты сколько лет практикуешь, Андерс? Ты дерьма в своей работе мало видел?

Гаррет промолчал. Андерс тоже. В общем-то, Карвер был прав, и ответить ему было нечего.

— Но это уж совсем дикое дерьмо, — жалобно проблеял он, приканчивая первую банку. Хорошо пошло…