Blackbird (ЛП)

— Я проверю распорядок дня полковника.

____________

1. Эрвин Ойген Йоханнес Роммель (нем. Erwin Eugen Johannes Rommel, 15 ноября 1891 — 14 октября 1944) — немецкий генерал-фельдмаршал (1942) и командующий войсками Оси в Северной Африке.

2. Записки о Галльской войне Гая Юлия Цезаря — самая великая книга о войне в мировой литературе. Она писалась по горячим следам событий главным действующим лицом той войны, и в ней Цезарь-писатель равновелик Цезарю-полководцу и историческому деятелю. Это трагическая эпопея покорения огромной страны и столкновения цивилизаций.

3. Макьявелли, итал. Niccolò di Bernardo dei Machiavelli; 3 мая 1469 года, Флоренция — 22 июня 1527 года, там же) — итальянский мыслитель, философ, писатель, политический деятель, автор военно-теоретических трудов. Выступал сторонником сильной государственной власти, для укрепления которой допускал применение любых средств, что выразил в прославленном труде «Государь», опубликованном в 1532 году.

4. Джордж Элиот «Мидлмарч» — историческо-социальный любовный роман.

5. Поль Мари Верлен — французский поэт, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма. «Романсы без слов» — книга его стихов.

========== Chapter 1: Berlin, Part One (4) ==========

Он собирался поговорить с Риттбергером, или как его там, черт возьми, звали на самом деле, но нужно было сделать это правильно. Стоило встретиться где-нибудь на нейтральной и тихой территории, но не так далеко от других людей, так как Риттбергер мог просто выстрелить в него и убежать или сделать какие-нибудь другие подлые вещи, будучи советским разведчиком. Юри вцепился в руль велосипеда, прищурившись из-за дождя, который стекал со шляпы и попадал в глаза. Он планировал тайную встречу с иностранным шпионом, но все, что приходило в голову, так это как Горацио Гринхоу-Смит однажды пригласил его покататься на плоскодонке по Черуэллу (1), а Юри умудрился упасть в реку, пытаясь залезть в лодку. А он был не тем, кто попадал в подобные ситуации.

Он приехал прямо из города в Трептов, в ту его часть, которую нацистское правительство скорее всего не хотело показывать иностранным дипломатам: кругом зияли разбитые окна, мелькали заколоченные двери и фасады магазинов. Если какие заведения и были открыты, то они все равно не имели ничего общего с привлекательным и вылизанным центром города. Юри сбавил скорость и остановился перед узким, грязным зданием; спешившись, он затащил велосипед на тротуар, прежде чем застегнуть на замок заднее колесо. Он не был уверен, что у него найдется мелочь на трамвай, и определенно не хотел идти домой под дождем.

Человек, который управлял пансионом, скривил губу и осмотрел Юри с ног до головы с легким отвращением на лице.

— Только комната на верхнем этаже, — сказал он на медленном и снисходительном немецком. — Долго подниматься.

Он снова посмотрел на Юри, словно ожидая, что тот упадет в обморок от одной мысли о таком физическом напряжении.

Забавно, что западные люди одновременно считали, что японцы были слабыми и некомпетентными и в то же время — жестокими, вселяющими страх воинами. Юри улыбнулся и вежливо кивнул, для развлечения представив, как бы проткнул грудь мужчины синаем (2).

— Это не проблема.

Если бы они с Виктором встретились на верхнем этаже здания, у них было бы меньше шансов быть подслушанными. Юри заплатил за неделю, хотя в этом не было необходимости, и мрачное выражение управляющего смягчилось при виде рейхсмарок, которые после пересчета оказались в его руке.

Дождь не прекращался до тех пор, пока Юри не оказался дома и не развесил около радиатора промокшую насквозь верхнюю одежду, чтобы она подсохла, а затем включил радио и забрался на узкую кровать, завернувшись в одеяло для тепла. Франкоязычный диктор BBC представил какое-то произведение Дюка Эллингтона (3), и Юри, закрыв глаза, прислонился головой к стене, пытаясь забыться в нежном звучании пианино и ярких джазовых духовых. Где-то люди танцевали, наслаждались игрой на музыкальных инструментах, и ни один из них ни в коей мере не был связан со шпионажем.

Когда песня закончилась, он уже особо не прислушивался к диктору, но вскоре осознал, что она говорила гораздо дольше обычного. «Сегодня утром в доме моей кузины было так красиво, — сказала она с чистым парижским произношением. — Черный дрозд пел даже зимой».

Юри не удалось унять дрожь, даже когда он сильнее обернулся одеялом. Он встал и подошел к столу. Ранее Юри не отправлял никаких личных писем по Германии, но теперь знал нужный адрес.

***

Не было никакой гарантии, что любому письму, которое он напишет, удастся пережить весьма нелегкое путешествие отсюда до Ленинграда или даже пройти через Фельцмана, но Виктор чувствовал, что должен был написать Юрию — или хотя бы попытаться. Его почерк выглядел странным, когда он писал кириллицей: каждая буква была выведена очень тщательно, словно по-детски.

«Дорогой Юра,

Спасибо за твое письмо. Я действительно еще жив и рад услышать, что ты и Мила — тоже. Спасибо также за то, что сообщил мне о моих родителях. Мы сможем оплакать всех погибших должным образом, когда противник будет побежден.

Я уверен, что как товарищ по оружию ты понимаешь, что я не могу рассказать ничего о моем текущем положении. Пожалуйста, будь уверен, что мое сердце живет только верой в победу».

Он вздохнул. Конечно же, Юрий прочитает это как «я не убил ни одного нациста», что было правдой, но той, которая Юре бы не понравилась.

«Я также рад услышать, что ситуация в городе улучшается. Я абсолютно уверен, что вы скоро будете свободны и сможете вступить в ряды тех, кто навеки изгоняет захватчиков с нашей земли. Твоя смелость, как и всех защитников Ленинграда, — яркий и вдохновляющий пример для всех нас. Твоя бескорыстная любовь к нашим людям придает нам сил».

«Пожалуйста, не дай убить себя, — хотел он написать. — Ни за Ленинград, ни за советский народ, ни за кого-то. Ты — всего лишь мальчик». Но он мало что мог сказать полезного, кроме «пожалуйста, не надо», и это скорее всего вдохновило бы Юрия выйти и получить пулю.

«Не забывай, что надо полагаться на товарищей, которые поддерживают тебя, и ты тоже поддерживай их. Победа будет достигнута только тогда, когда мы будем сражаться вместе. Передай мои наилучшие пожелания своему дедушке и Миле, и вашему командиру.

Твой товарищ

К-н ВМН»

Вряд ли Виктор написал что-то, стоящее усилий цензуры, поэтому надеялся, что большая часть письма не будет зачеркнута, если оно вообще когда-либо дойдет до маленького Юры. Он промокнул чернила на бумаге и сложил ее, сдвинув на край стола, а потом соскользнул со стула на колени. Самое большое тайное отделение стола находилось сзади, встроенное в пространство за ящиками, и потребовались очень точные манипуляции, напоминающие процесс резьбы по дереву, чтобы открыть его. То, что оно содержало, вероятно, было самым ценным во всем доме. Виктор аккуратно вытащил тяжелый черный футляр, положил его на стол и покрутил деления кодового замка до нужной комбинации, чтобы открылась крышка.

Это была не такая уж сложная роторная шифромашина — нечто подобное несомненно можно было обнаружить во многих темных кабинетах в Берлине, но ее хватало, чтобы закодировать простые сообщения для сопровождения кусочков микропленки. Виктор зажал ручку между зубами и осторожно сдвинул кольца и роторы в правильное положение для текущей даты.

Итальянское присутствие увеличивается. Он тщательно вдавливал каждую букву сообщения в машину и записывал полученный зашифрованный текст. Похоже, что войска прибудут по Черному морю летом. Подробный отчет и переписка, каким-то образом раздобытые для него Сарой в этот раз, выявили слишком много заказов для немецких производителей, намного больше, чем это было необходимо для единственного итальянского корпуса, сражающегося в настоящее время в России. Теперь, когда в Африке все закончилось, они обратили свое внимание ближе к дому. Он мог только надеяться, что американцы в конце концов вступят в войну и займутся японцами в Тихом океане, чтобы помешать им ударить по Советскому Союзу с востока.