Blackbird (ЛП)

Он все еще сражался с растревоженными нервами, когда немного позже зашел в неприметное кафе и заказал чашку ужасного немецкого чая в надежде, что тот поможет ему успокоиться.

— Добрый день, герр Юри, рад видеть Вас!

Знакомый голос заставил его немного подпрыгнуть. Юри повернул голову и слегка кивнул в знак приветствия, когда бородатый человек уселся напротив.

— Добрый день, Эмиль.

— Вы уже сделали заказ? У Вас обед?

— Я пью чай, я не очень голоден.

— Что ж, а я голоден. Просто умираю от голода, — он жестом указал на себя. — Скоро от меня останутся только кожа да кости.

Эмиль конечно был худым, но от порога смерти находился далековато. Он был танцором, и это угадывалось даже в том, как он надевал толстое зимнее пальто или как двигался. А хореограф его труппы был обласкан правительством, и нужды они не знали. Эмиль наклонился к официантке и сделал дорогой заказ. Он говорил по-немецки с сильным акцентом, который Юри никак не мог идентифицировать с точки зрения географии.

— Кстати, Вы не выглядите так, словно у Вас всё хорошо, — Эмиль уже держал сигарету между губами и протягивал Юри другую через стол. Он принял ее с благодарностью, прикурив от зажигалки Эмиля. Может, табак помог бы привести нервы в порядок.

— Надеюсь, у Вас-то всё хорошо? — вежливо спросил Юри.

— О, Вы знаете, завален делами. У нас новое шоу, дебютируем в следующем месяце на Пасху, поэтому сейчас сплошные репетиции. Шоу полностью посвящено славе немецких побед, — грусть, глубокая и неприкрытая, прошла тенью по лицу Эмиля, прежде чем он взял себя в руки. — Я надеюсь, что Ваши танцы с чернилами и бумагой тоже ладятся, герр Юри.

— Каждый день почти одно и то же.

Кроме того дня, когда Юри решил усугубить свои ошибки, подслушивая советских разведчиков. Он глубоко вдохнул дым и откинулся на спинку стула, когда официантка поставила перед ними заказанные кофе и чай.

— Ах, радости простой жизни! — воскликнул Эмиль, а затем залез в карман пальто и достал смятую газету. — Но если Вы готовы отвлечься от этих радостей на минутку, то вот тут есть статья о нашем последнем представлении, если желаете почитать?

Юри забрал газету из его рук; их глаза встретились. Они не были друзьями, определенно — он не знал даже фамилии Эмиля и не собирался ее выяснять — но у них был другой вид товарищества.

— С большим удовольствием почитаю позже, — ответил он и убрал газету в сумку. — Знаете, я вспоминал Вашего старого хореографа. Давненько ничего о ней не слышал.

***

Виктор ожидал встречи с полковником Накамурой менее получаса, а Кацуки курил уже третью сигарету. Казалось, что его заменили каким-то автоматом, который работал от дыма и неловкого молчания. Если так, то это было прекрасное подобие настоящего Кацуки — столь же красивое, как и оригинал.

Возможно, единственным преимуществом службы в Германии было то, что в большинстве случаев, стоило Виктору повстречать симпатичного мужчину, он мог очень быстро заглушить влечение, напомнив себе, что объект его потенциальных чувств почти наверняка являлся нацистом. И даже если бы ему удалось найти человека, который не был бы ни фашистом, ни пособником, наличие любовника резко поставило бы под угрозу эффективность его притворства. Японцы, возможно, не являлись фашистами как таковыми, но они были рабами императорского режима, столь же угнетающего, как и правление русских царей.

И все же Кацуки казался иным. Виктор впервые почувствовал это в тот момент, когда они встретились на каком-то нудном мероприятии летом 1940 года с целью краткого знакомства. Кацуки хорошо держал себя на публике, но в его глубоких карих глазах таился огонь, что-то красивое, страстное и необыкновенное, и Виктор тут же был очарован. Он понял, что Кацуки тоже играет роль; если он не был гомосексуалистом, Виктор купил и съел бы целый магазин шляп. Вероятно, ему следовало избегать флирта с молодым человеком, но то, что Кацуки упорно чуждался того, кого считал нацистом, делало его только лучше в глазах Виктора.

Это было очень глупо. Виктор уже давно вышел из возраста, когда могли занимать такого рода вещи, но ему страшно хотелось узнать, были ли волосы Кацуки такими же мягкими на ощупь, какими казались.

— Вы уверены, что не хотите назначить еще одну встречу с полковником, герр Риттбергер?

«Пригласите меня к себе в постель, капитан Никифоров», — тут же предложил его разум голосом Кацуки, и это совсем не облегчило ситуацию. Виктор тепло улыбнулся:

— Я не возражаю, если надо подождать еще немного, спасибо.

— Может, послать за какими-нибудь закусками?

— Нет, нет, в этом нет надобности. Спасибо, Кацуки-сан.

На несколько секунд Кацуки задержал на Викторе такой странный взгляд, как будто у него выросло две головы, прежде чем вернуться к своей работе и сигарете.

Если бы Виктор соблазнил его, Кацуки решил бы все его проблемы с получением достоверной информации из японского посольства. Но он не собирался отказываться от своего прикрытия, и мысль о том, что, несмотря на все обаяние и таинственность, Кацуки мог оказаться тем человеком, который готов был спать с нацистами, вызывала отвращение, хотя Виктор мог бы смириться с этим в случае любого другого человека. Он знал, что это невероятно эгоистично — ставить свои представления о внутренней жизни того, кого он, честно говоря, практически не знал, вперед безопасности восточных границ СССР, но это все равно остужало его пыл.

Накамура всё еще не вернулся. Виктор потянул руки вверх и встал со стула, чтобы пройтись и осмотреть две полки книг среди завалов папок и документов в кабинете. Большинство названий были на совершенно непонятном японском, но помимо этих книг на полках обнаружились экземпляр Роммеля (1) о пехотной войне, переводы на немецкий Галльских войн Цезаря (2) и несколько томов Макиавелли (3). На нижней полке, расположенной в углу у стены, присутствовала небольшая коллекция книг, которая выглядела совсем по-другому, хотя он все равно не мог прочесть иероглифы на корешках. Некоторые из них даже были на известных ему языках: тонкий том, просто озаглавленный «Стихи» — на английском, другая, более крупная книга под названием «Middlemarch» (4), а также одна на французском языке — «Романсы без слов» (5). Виктор почувствовал, как на затылке зашевелились маленькие волоски. Кацуки наблюдал за ним.

— У Полковника Накамуры весьма разнообразный вкус в литературе… — сказал он, не оборачиваясь. Если Накамура был поклонником английской поэзии, Виктор съел бы целую фабрику шляп.

— Полковник — очень образованный человек, — дипломатично ответил Кацуки и на мгновение замолчал. — Но, м-м, книги на нижней полке — мои.

Виктор провел пальцами по переплетам, задержавшись на французской книге. Прошло довольно много времени с тех пор, как он последний раз говорил на этом языке, но он был уверен, что все еще в состоянии воспринять текст. Виктор вытащил томик с полки и повертел в руках, прежде чем оглянуться на Кацуки, по-прежнему не сводящего с него глаз.

— Можно одолжить? — спросил он. — У меня так быстро заканчивается чтиво.

— О… — выдохнул Кацуки, и его лицо внезапно стало очень красным. — Да, конечно, — опустив глаза, он собрался достать четвертую сигарету. Вдруг зазвонил один из телефонов, и Кацуки так быстро дернулся к нему, что Виктор удивился, что тот не упал со стула.

— Да, Кацуки слушает, — выпалил он, а затем кивнул, как будто человек на другом конце линии мог его увидеть. Последовало еще несколько кивков и неизвестных Виктору японских фраз, прежде чем Юри повесил трубку.

— Полковник Накамура глубоко сожалеет, герр Риттбергер, но просто не сможет увидеться с Вами сегодня.

— О, ну, ничего не поделаешь, — вздохнул Виктор. — Я уверен, что он очень занятой человек, — добавил он, сделав несколько шагов к столу Кацуки. — Возможно, я смогу увидеться с ним в другой день, а заодно вернуть Вашу книгу?

Кацуки поднял взгляд на Виктора, и снова в его глазах отразилась целая вселенная, запрятанная где-то глубоко внутри.