Эроменос (СИ)

— И был к тебе милосерден, — совершенно серьезно парировал Алкиной, — тот юноша мне категорически не нравился! Более заносчивого негодника я в жизни не встречал! Он осмеливался указывать мне, как я должен работать! Мне! Которым никто не смеет руководить!

— Так это ты наказал меня, увеличив плату втрое? — улыбаясь, спросил Рес, продолжая между тем любоваться Кассандром, застывшим в напряженной позе.

— Ну а кто заставил меня увековечивать в мраморе это высокомерное ничтожество с кучей недостатков? — возмущенно фыркнул Алкиной. — У всего есть своя цена, друг мой, а моё время и вовсе бесценно, как и вот эти руки, — тут он вытянул вперед обе кисти, демонстрируя их обоим: и наставнику, и ученику.

— Да будет так, — улыбка Реса стала шире, а в глазах снова заплясали те странные искры, — надеюсь, в этот раз цена не изменится.

— Надежда — это дар богов, — поучительно изрек Алкиной, — а теперь оставь нас, ты смущаешь юношу и отвлекаешь меня неуместной болтовней!

— Ухожу-ухожу, — Рес даже поклонился шутливо, направляясь к выходу из комнаты, и Кассандр облегченно вздохнул.

Покровитель его смущал, взгляды, прикосновения и даже слова мужчины были слишком уж двусмысленны, слишком откровенно намекали на то, чего он желает от своего Ганимеда. И это заставляло Кассандра внутренне подбираться, а тело юноши словно каменело, стоило только Ресу прикоснуться к нему. Алкиной понял это очень скоро, потому и старался спровадить Реса из мастерской, резонно полагая, что так работа будет продвигаться быстрее.

А сам Рес, напротив, желал как можно больше времени проводить рядом с воспитанником. Утром они вместе завтракали, потом отправлялись в библиотеку, где Кассандр переписывал свитки, а наставник вел с юношей философские беседы, суть которых рано или поздно сводилась к одному и тому же, к той самой теме, которая была так важна для обоих, только Рес этого желал, а Кассандр — опасался.

Когда пальцы юноши уставали, покровитель отпускал его отдохнуть, а сам отправлялся на Агору — разузнать новости, обсудить новые законы и купить какой-то подарок для воспитанника. Кроме того, он приглашал на будущий симпозиум ближайших друзей, обещая удивить их красотой своего юного возлюбленного, а по возвращении домой снова вызывал к себе Кассандра и не отпускал до самой ночи.

Рес рассказывал о том, как нужно себя вести, чтобы добиться положения в обществе, обзавестись влиятельными друзьями и даже войти в Совет, членом которого Рес был несколько лет назад и гордился этим, полагая, что полностью состоялся как гражданин.

И точно так же гордился он и своим сыном Лаэртом, хвастал его успехами у философов и обещал отправить в Академию и самого Кассандра, если тот проявит надлежащее рвение к наукам. В ответ на все эти посулы юноша только молча улыбался, почему-то опасаясь заглядывать так далеко в будущее — оно неведомо смертным, и только боги знают, что случится завтра. Боги, да еще те, кто удостоен их особой милости и может видеть сквозь время, как Дельфийский оракул.

Однако, таких людей среди жителей Ойкумены единицы, остальные же не видят дня завтрашнего. Благо это или проклятие Кассандр не знал, хоть был уверен в одном — ему бы не хотелось точно знать, в какой из дней Клото перережет его нить. Это было бы знание из тех, без которых жить просто, а вот с ним — наоборот.

И точно так же Кассандр знал, что чувствовал бы себя куда лучше и спокойнее, если бы Рес не входил в купальню всякий раз, когда он мылся, а потом Идей вытирал и умащивал тело юноши маслом. Все эти приятные и полезные для здоровья процедуры теряли львиную долю своей приятности, как только в купальню входил наставник, усаживался в одно из кресел и неотрывно следил за своим воспитанником, откровенно любуясь им. А однажды Рес вдруг остановил Идея, потянувшегося за маслом, и сказал:

— Сегодня я сделаю это сам.

Мальчишка молча поклонился, подал хозяину арибалл и быстро и бесшумно скрылся за дверью.

— Идей — славный малыш, — улыбнулся Рес, глядя на сидящего на ложе воспитанника, — однако его рукам пока что не достает сноровки и силы. Я видел, как он растирает тебя, мой Ганимед, и хочу показать, как это нужно делать. Ты сам почувствуешь разницу, — Рес указал рукой на ложе, и юноше не оставалось ничего, как вытянуться на нем лицом вниз.

Обещанную разницу Кассандр ощутил очень скоро. Ладони раба просто втирали масло в кожу, руки наставника — ласкали. Скользили, гладили, легко касались и тут же — надавливали сильнее, это было что угодно, но не просто дань обычаю. Особенно четкой стала эта разница, когда руки Реса опустились со спины ученика на поясницу, а потом и ниже.

— Мне нравится твоя кожа, Кассандр, — негромко начал Рес, поглаживая невольно напрягшегося воспитанника гораздо ниже спины, — она гладкая, как лучший шелк. И твое тело… оно достаточно сильное и при этом — очень гибкое. Ты не похож на Эвмела, помню, он был изрядным крепышом.

— Говорят, я похож на мать, — как можно ровнее ответил юноша, надеясь при помощи разговора отвлечься от неоднозначного ответа своего тела на эти касания. Мысль о том, что скоро ему придется повернуться лицом к Ресу, пугала и смущала одновременно, и какое чувство было сильнее — юноша не знал. — Но я совсем не помню её, учитель.

— Немудрено, — так же негромко и мягко продолжил наставник, — ты был совсем мал, когда Танат забрал её. Однако она отдала тебе самое лучшее — свою красоту. Помню, я даже позавидовал Эвмелу, когда он представил мне твою мать. Жаль, что боги так быстро отняли её жизнь, — вздохнул сожалеюще Рес и добавил безо всякого перехода, — а теперь перевернись.

— Наставник… я… — начал было Кассандр, но на плечи легли обе руки, а в голосе Реса послышалась настойчивость:

— Я не привык повторять. Не думаю, что тебе есть чего смущаться.

Прикусив губу и шумно выдохнув, юноша исполнил приказ, молясь всем богам сразу, чтобы учитель сделал вид, что ничего странного с телом воспитанника не произошло. И боги услышали. Рес не сказал ни слова, увидев, к чему привели его прикосновения, просто добавил на ладони масла и снова принялся за дело, сказав с легкой усмешкой:

— Ты можешь закрыть глаза, хоть стыдиться тут нечего. Ты мужчина, Кассандр, и тело твоё ведет себя, как подобает мужскому телу. Да и разве есть в этом что-то неприятное? Это дар, ниспосланный нам Афродитой, так почему бы и не наслаждаться им в полной мере.

Сопровождая эти слова, умелые и сильные пальцы скользили по животу, а потом — по внутренней стороне бедер Кассандра, а после обе ладони встретились в паху юноши, и не покинули этого места до тех пор, пока купальню не огласил сдавленный стон проигравшего себе самому воспитанника.

— Идей не делал так никогда, верно? — ровным и спокойным голосом спросил Рес, видя, как часто поднимается грудь Кассандра, слыша все еще тяжелое дыхание юноши и видя подрагивающие на его животе мутно-белые капли. — Он еще слишком мал для подобного, но ты — нет, и я хочу, чтобы ты делал для меня тоже самое, Кассандр, слышишь?

Не рискуя открыть глаза и посмотреть на учителя, юноша просто кивнул, соглашаясь, и облизал пересохшие губы. Сердце стучало слишком сильно, а кровь шумела в голове, мешая думать и говорить. Никогда прежде чужая рука не касалась тела Кассандра вот так, не дарила удовольствие, одновременно… унижая. Ведь Рес и не думал спрашивать согласия юноши, просто сделал то, чего хотелось ему.

— Ты слышал меня? — переспросил наставник, вытирая влажной тканью тело Кассандра и свои пальцы. Увидев еще один утвердительный кивок, Рес улыбнулся и добавил: — Совсем скоро ты поймешь, что из каждого мгновения нужно извлекать пользу для себя и удовольствие для духа и тела, для того и дали нам боги и то, и другое, не так ли?

Ответить что-либо в тот день Кассандр так и не смог, просто продолжал кивать, слушая разглагольствования Реса и молясь, чтобы тот поскорее оставил его в покое. Пережитое требовало осмысления, новая данность — принятия, и на все это было нужно время.