Blackbird (ЛП)

— Не так много, — сообщила она извиняющимся тоном, — но это показалось мне интересным.

Виктор вытащил карманную микрокамеру из брюк и начал фотографировать документы. Сара бесстрастно наблюдала за ним, пока он не отфотографировал половину, а потом сказала:

— Вы собираетесь вторгнуться на нашу территорию, ведь так?

Виктору потребовалась секунда, чтобы собраться, прежде чем поднять на нее глаза.

— Прошу прощения, синьорина?

— Как только вы разобьете русских. Поэтому вам это и надо, верно? Однажды Гитлер перейдет Альпы, как Ганнибал (7), и осадит Милан, как и Ленинград, только без этой проклятой зимы на пути.

Виктор вернулся к фотографированию бумаг.

— Вы удивительно спокойно воспринимаете такую ужасную перспективу для своей великой нации.

Она рассмеялась, но без всякой легкости.

— В чем разница между одним фашистом и другим? Но если бы мы были в состоянии войны, папу бы отозвали назад, и тогда мы бы поехали домой. Я скучаю по Флоренции и Риму. Берлин — Ваш дом, поэтому Вы не знаете этого чувства.

Он подумал о криках чаек, о морском ветре, о длинных, ясных летних ночах.

— Совершенно не представляю.

— Или, может быть, русские разобьют вас, и тогда они будут у наших ворот. Знаете, они разрешили женщинам служить в Красной армии? Папа говорит, что это доказательство того, насколько зол коммунизм — они действительно отреклись от Бога.

— Для такой прелестной молодой женщины у Вас слишком болезненные мысли.

Закончив с последней страницей, он убрал крошечную камеру обратно в карман, собрал бумаги и начать сортировать их в первоначальном порядке.

— Вы действительно считаете меня прелестной? — Сара снова наклонилась вперед, пристально изучая Виктора. — Знаете, кажется, сегодня вечером Вы были единственным человеком на приеме, кто за все время ни разу не предложил мне переспать.

Виктор действительно не хотел знать, включала ли она в их число своего брата или нет.

— Человек может ценить красоту и всё же не иметь желания обладать ею.

Это была самая честная вещь, которую он когда-либо говорил ей.

— Более дипломатичного ответа и не придумать, герр Риттбергер.

Когда Виктор вернул ей конверт, в ее выражении лица проявилось что-то, близкое к симпатии.

— Я стараюсь быть дипломатичным во всех вещах, — он подмигнул ей, и она закатила глаза.

— Не сомневаюсь, что Вы извините меня за то, что не провожаю Вас, — сказала она, вставая со стула и выключая лампу. Сумрак тут же окутал их.

Она открыла для него дверь, и Виктор, улыбнувшись, кивнул на прощание.

— До следующего раза, синьорина.

Когда Виктор вышел к своей машине, снег прекратился и луна показалась из-за облаков. Ее неземной серебристый свет отражался от сугробов, покоящихся вдоль тротуаров.

Он знавал зимы холоднее этой, но ни одной столь горькой.

___________

Здесь и далее пояснения переводчиков:

1. И. В. Сталин. Выступление на военном параде 7 ноября 1941 года, состоявшемся на Красной площади в Москве.

2. Тремя основными партнерами по «оси» были Германия, Италия и Япония.

3. Национал-социалистическая немецкая рабочая партия Германии.

4. Макки C.205 Вельтро (итал. Macchi C.205 Veltro, «Борзая») — одноместный итальянский истребитель Второй мировой войны. Самолёт разработан в конструкторском бюро компании «Аэронаутика Макки» под руководством Марио Кастольди на базе истребителя Macchi C.202 Folgore.

5. Buonosera (ит.) — Добрый вечер.

6. Люфтваффе (нем. Luftwaffe — воздушный род войск) — название германских военно-воздушных сил в составах рейхсвера, вермахта и бундесвера.

7. Ганнибал (247—183 до н. э.) — карфагенский полководец. Считается одним из величайших полководцев и государственных деятелей древности. Был заклятым врагом Римской республики и последним значимым лидером Карфагена перед его падением в серии Пунических войн.

========== Chapter 1: Berlin, Part One (2) ==========

Ландвер-канал был все еще полностью замерзшим. Переднее колесо велосипеда слегка забуксовало, когда Юри съехал с главной дороги на тропу через Тиргартен, идущую вдоль берегов канала, и сдвинулся в седле, чтобы выпрямить спину. Очки лежали в кармане пальто, и пронизывающе холодный воздух заставлял глаза слезиться; Юри прищурился, чтобы разглядеть, не приближался ли кто-то ему навстречу. Во всяком случае, его ободряло, что даже немцев раздражала такая отвратительная зима, как эта, и что он, в тяжелом пальто и с длинным шерстяным шарфом, обернутым вокруг лица, не производил впечатление изнеженного иностранца. Руки на руле начали неметь от холода.

В Хасецу его часто возмущало затяжное влажное лето, лишающее всякого желания что-либо делать, кроме как улечься в самом прохладном месте дома в ожидании ночи. Но прямо сейчас он отдал бы почти всё, чтобы оказаться в родном доме, потея сквозь дзимбей (1). На замерзшей поверхности канала стая гусей сердито вышагивала туда-сюда, как будто такая погода случилась именно им назло. По крайней мере, парк, запорошенный снегом, выглядел красиво; ветви сотен голых деревьев были изящно очерчены белым, словно кистью художника, и перекрещивались друг с другом в стремлении к бледным облакам.

День обещал быть спокойным. Полковник все еще находился в турне по немецким заводам, производящим вооружение, и отказался брать с собой Юри, а посол уехал на одно из длительных заседаний в Министерство иностранных дел, где должен был пробыть большую часть дня. Юри ожидала огромная бумажная работа, достаточная для того, чтобы продлить часы своего пребывания в уютном отапливаемом кабинете, а не возвращаться домой слишком рано в свои куда менее уютные комнаты. С другой стороны, в последний раз, когда он ехал на велосипеде домой через Тиргартен слишком поздно ночью, ему пришлось резко свернуть, чтобы не сбить лису, и он чуть не сломал лодыжку, когда велосипед опрокинулся в снег. Если его судьба —

умереть в Берлине, он предпочел бы, чтобы это случилось не на виду у всех посреди городского парка.

Тропа перешла в более широкую вымощенную улицу, и вся конструкция велосипеда загромыхала из-за булыжников. Юри натянул шарф на нос.

Повернув за угол на Гогенцоллернштрассе, он спешился и вежливо поклонился Ивамото-сану у ворот японского посольства, пока катил свой велосипед через них. Бедняга был одет в такое количество слоев одежды, что казался в два раза больше, чем был на самом деле. Находящееся через дорогу посольство Италии смотрелось как что-то из сказки: нежно-розовая штукатурка выглядела намного ярче обычного под тяжелым снежным одеялом, покрывающим здание.

Юри подумал, что было бы чудесно когда-нибудь попутешествовать по миру, пожить в красивых иностранных городах, чтобы такие виды, как этот, стали для него повседневными.

Камин в фойе посольства был заполнен дровами под завязку, распространяя восхитительное количество тепла, и Юри радостно закрыл глаза, снимая перчатки и разворачивая шарф. В коридоре позади него послышались приближающиеся голоса, говорящие по-немецки.

— Очень жаль, что Вы проделали этот путь напрасно в такую погоду, герр Риттбергер, — второй секретарь посла, как правило, придерживался заискивающего тона со старшими коллегами.

— Нет, нет, Хигучи-сан, сегодня я получил важный урок о необходимости использования телефона, когда идет снег! Пожалуйста, передайте мои самые теплые приветствия послу.

Этот голос Юри всегда узнал бы, даже не желая того.

Он открыл глаза именно в тот момент, когда Хигучи-сан появился в вестибюле рядом с высоким немцем. Взгляд Стефана Риттбергера упал на Юри, и это походило на физическое прикосновение, от которого он почти вздрогнул.

— Ах, Кацуки-сан, Вы все-таки не замерзли в своей постели, — Риттбергер сжал его холодную ладонь в твердом рукопожатии до того, как Юри успел поклониться; теперь было бы невероятно грубо не поднять глаз и не встретиться с ним взглядом. — Надеюсь, что полковник Накамура здоров?

— Да, был, когда мы говорили с ним в последний раз.