Иерусалимский синдром (СИ)

(https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Шнеерсон,_Менахем-Мендл_)

========== Глава 20 ==========

Глава 20

Если я боялся, что после скандального выступления Эльканы в округе мне не дадут прохода, то сильно ошибался — несмотря на весь его авторитет, лишь очень немногие приняли ту речь всерьез. Остальные или откровенно называли рава спятившим маразматиком (хотя ему было не больше пятидесяти пяти) или просто сделали вид, что ничего не произошло. В целом, люди в общине в основном оказались достаточно здравомыслящими, что меня приятно удивило.

Так что, хоть внимание ко мне на некоторое время немного повысилось — люди присматривались, пытаясь понять, могу ли я и вправду оказаться мессией — продолжалось это недолго. Уж слишком я был не похож на долгожданного «царя» во всем его блеске ортодоксальной праведности, которого они себе представляли.

Непререкаемый авторитет рава Леви из-за этого сильно пошатнулся, и он на некоторое время ушел в тень — видимо, понял, что совершил оплошность.

Лерера я почти не видел. Частично — из-за недвусмысленных инструкций Эльканы, но большей частью — как следствие нашей с Авшаломом последней беседы. Мне его недоставало, я скучал, но в то же время отдавал себе отчёт, каким ударом для него были мои слова о неизбежности конца. Да, он слышал это от меня не раз. Даже, казалось, смирился с этим — я помнил его слова про то, что наш мир не первый и не последний. Но под влиянием то ли рава Леви, то ли священных текстов, он продолжал надеяться, и я его не винил. Роль мессии для него была неотрывно связана со спасением — а я раз за разом тыкал его носом в то, что нас ждёт неотвратимая гибель.

Несмотря на тоску по Авшалому, я решил оставить его в покое — не мог требовать от него принять ситуацию и просто жить до самого последнего момента, как делал сам. Он был лягушкой, взбивающей молоко в масло — тогда как я уже давно плавал брюхом кверху.

Проект в компании Гиллеля закончился, новых работ с немцами не ожидалось, и я ушел оттуда, попросив у Эрана дать мне более расширенную ставку.

Я уже не работал так самозабвенно, как в прошлом году, но теперь, когда после работы меня не ждали вечера с Авшаломом, особой нужды возвращаться домой не было, и я опять стал задерживаться в офисе допоздна.

С Данцигером мы общались все больше, и как-то раз у меня получилось сделать то, что не вышло у Орена.

После безумной гонки перед окончанием какого-то мерзкого проекта, который добавил седых волос всем, кто над ним работал, и который мы закончили к четвертому часу ночи (сдавать его надо было в восемь утра), мне пришлось подвезти Эрана до дома — он сам вести машину уже не мог. У меня у самого глаза слипались от усталости, я словно был на последней стадии опьянения, отмечая, что с моим начальником творится примерно то же самое. Мы вкалывали в режиме аврала всю неделю, а Данцигер и вовсе не выходил из своего трудогольного запоя, и теперь я впервые видел его по-настоящему уставшим и расслабленным.

Мелкий бес, сидящий во мне с двадцати лет, поднял голову. Сейчас или никогда.

Я наклонился к нему, сидящему на переднем пассажирском сидении с полузакрытыми глазами.

— Что делаешь? — спросил Эран. Голос его прозвучал устало, но он был начеку.

— Пытаюсь совершить задуманное в двадцать лет преступление.

— Мм? — он слегка повернул ко мне голову, не открывая глаз.

— Хотел поцеловать вас…тебя. Когда ты приехал в тот день… наверное, не помнишь. Штаб отгрохал какое-то безумно дорогое мероприятие в престижном зале торжеств, все были в парадной форме, а ты приехал на ландровере, в полевом хаки…

— Я был пижоном в молодости — он улыбнулся — и как ты это помнишь?

— Во-первых, после этого вечера половина девушек штаба ещё долго липла ко мне, потому что «у тебя глаза совсем как у Данца». А во-вторых…

— Ну?

— Я до смерти захотел тогда поцеловать тебя. А потом — хоть на трибунал. За сексуальные домогательства и нарушение субординации по отношению к старшему офицеру.

— Ты был таким мальчишкой… — он покачал головой — точнее, мотнул ее из стороны в сторону по изголовью сидения.

— Я думал, ты меня не запомнил.

— Не особо, это правда. Но уж то, что меня несколько раз спрашивали, не в родстве ли мы с тобой — запомнилось. Опять же из-за глаз.

Несмотря на усталость, мое сердце отчаянно бухало в груди — он сидел так близко… смогу ли я набраться храбрости и сделать это, наконец?

Я мысленно собрал себя в кулак и, как в омут с головой — склонился и поцеловал его.

Если честно, поцелуем это назвать было трудно. Я едва коснулся его губ — понимая, что за такой наглёж меня ждёт или грандиозный скандал, или немедленное увольнение, или банальный удар кулаком в челюсть.

Он даже не шевельнул губами, лишь слегка вздернул бровь.

— Ну как? Любопытство удовлетворено?

— Нет.

— Не наглей, Вайцман.

— Я ничего не понял. Абсолютно.

Он вздохнул, открыл глаза и посмотрел на меня.

— Боишься все испортить? Как Орен?

— Да. Очень.

— Один поцелуй погоды не сделает. Но на этом мы закончим и вернемся к нашим обычным дружески-деловым отношениям. Ты согласен?

— Да — сказал я охрипшим голосом.

— Валяй.

Получив карт-блаш, я на секунду растерялся. На всякий случай уточнил:

— Так я могу…

— Да, да! — он нетерпеливо вздохнул — иди сюда уже.

И, прежде чем я смог что-то сказать, сам притянул меня к себе.

Поцелуй был охренительным. Властным, неторопливым, в меру страстным. Он брал то, что хотел сам, и это чувствовалось. Я потерялся в собственных ощущениях — твердость его объятий вокруг моих плеч, шершавость отросшей за день щетины, запах одеколона — тот же, что и двенадцать лет назад.

Наконец он отпустил меня.

— Ну, что теперь? — ага, его голос тоже слегка охрип.

— Теперь… любопытство удолв… удовлетворено.

— Я рад. И надеюсь, мы проехали этот эпизод? Ты не будешь, как покойный Альперат, поджидать меня после работы с очередным объяснением, почему мы непременно обязаны переспать?

— Нет. — честно ответил я. Даже представить себе такой ситуации не мог. Орен поражал меня все больше, даже после смерти.

— Вот и хорошо. Я пошел спать, хотя ради пары часов нечего и ложиться. Постарайся доехать до дома живым и здоровым, у тебя глаза уже не открываются.

— Я должен присутствовать на собрании?

— Нет, сегодня можешь работать из дома. Увидимся завтра.

Доехав до дома, я сбросил одежду и кулем повалился в постель.

Последней моей мыслью перед тем, как я заснул, было, что хоть поцелуй Данцигера был одним из самых лучших в моей жизни, я не горю ни малейшим желанием какого-либо продолжения, получив именно то, что хотел.

Хвала небесам, я заснул прежде, чем мои мысли перескочили на Лерера — потому что тогда все закончилось бы ещё одной бессонной ночью.

Эран оказался прав — на наших с ним отношениях этот короткий эпизод никак не сказался, и мне это было только по душе. Для меня он оставался начальником и наставником, ну и немного другом. Мы продолжали работать в команде, и в отличие от схожего «эпизода» с Раей, никакого дурного послевкусия ни у одного из нас не осталось.

Зато тоска по Авшалому разъедала душу все глубже. Я не писал и не звонил — что я мог бы сказать ему? Пообещать ему мне было нечего — ни заветного спасения, ни того, что стану праведником. Впрочем, даже Элькана этого от меня не ожидал — тот ни разу даже не потребовал от меня присутствия на молитве или ещё какой-то подобной глупости. Машину я как водил, так и продолжать водить по субботам, на улице на это безобразие смотрели неодобрительно, но молча.