Всерьез (ЛП)
Всерьез (ЛП) читать книгу онлайн
Лоренс Дэлзил раздавлен и разбит, а Тема БДСМ для него давно изжила себя. Спустя шесть лет после последних отношений он приближается к сороковнику и сыт по горло бессмысленным рутинным подчинением.
Пока не встречает Тоби Финча. Девятнадцать лет. Бесстрашный, неистовый и ранимый – такой, каким Лори себя уже и не помнит.
Тоби понятия не имеет, кем быть и что делать, но зато точно – со всей юношеской уверенностью – знает, что хочет Лори. Хочет поставить его на колени. Заставить страдать, умолять, заставить влюбиться.
Проблема в том, что Лори готов отдать свое тело, но не сердце. Потому что Тоби слишком молод, слишком напорист, его слишком легко ранить. И то, что между ними происходит – каким бы правильным оно ни казалось – долго не продлится. Оно ничего не значит, просто не может значить.
Это не всерьез. Да?
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Тоби? — спрашивает Лори, нахмурившись. — Твоя мама какая-то… известная личность?
Джаспер подленько хихикает в свою оленину.
— Немножко известная, друг мой, — говорит Шерри. — Самую чуточку.
Тихий библиотекарь поднимает на нас голову. Он очень бледный, а глаза прячутся в тенях от пламени свечей.
— Она художница, Лори. Ра-работает вместе с моим бывшим. Или, по крайней мере, работала, когда… раньше… — Пальцы библиотекаря сжимаются вокруг вилки, и, кажется, у него кончились слова.
— А как вашего бывшего зовут? — спрашиваю я.
— М-мариус?
— А, я помню Мариуса. — Высокий, горячий байронический юноша, как и большинство маминых прекрасных, художественно одаренных юношей. Блин. Надеюсь, они не спят друг с другом. — Он очень такой… пылкий?
Библиотекарь отвечает мне несчастным взглядом и утыкается глазами в тарелку, а я чувствую себя ужасно и даже не знаю, почему. Но потом кто-то еще, чьего имени я даже не помню, перегибается через Лори и спрашивает:
— У тебя правда трое отцов?
— Э-э… нет. — Я делаю секундную паузу, поскольку уже далеко не первый раз отвечаю на этот вопрос. — У меня их пять.
Лори разворачивается ко мне так резко, что едва не влетает локтем в масло.
— Пять? В каком смысле пять?
— Да ничего такого. Мама просто спала с целой кучей народа, когда забеременела, и это, наверное, даже к лучшему, поскольку ей тогда было пятнадцать, так что никто, по крайней мере, в тюрьму не попал.
— Господи боже, — бормочет себе под нос Лори. И мне уже как-то неспокойно от мыслей о его возможной реакции, но раз уж начал, то надо закончить.
— В общем, потом часть из них вызвалась помогать, потому что это все было ну очень скандально и заманчиво, и где-то пятеро умудрились не отсеяться и остались на таком нерегулярном графике.
— И вы даже не подумали сделать анализ ДНК? — Не нравится мне осторожный тон Лори.
— Слушай, да плевать, чей был сперматозоид. Мне хотелось просто, чтобы кто-то шагнул вперед и сказал: «Я». Лет в девять где-то меня это так забодало, что я собрал их всех и, такой, поставил условие: «Больше никаких отцов на полставки. Выбирайте». — Надо куда-то деть руки, поэтому я делаю большой глоток вина, которого даже не хочу. И с широкой улыбкой рассказываю самый смак: — И никто не остался.
Тогда я после этого пошел к деду. Обревелся у него на плече. Сейчас даже не знаю, с чего так расстроился — ведь дед-то у меня был.
— А твоя мать? — спрашивает Лори.
— Да ей было все равно. К тому времени они все стали друзьями по большей части, но, в общем-то, она с ними тогда уже покончила. — На меня все смотрят в любопытстве и нетерпении. Так что приходится, вздохнув, рассказывать им то, о чем они так хотят услышать. — Она не верит, что ты должен спать больше одного раза с тем же самым человеком. Потому что… иначе это как ксерокопировать произведение искусства.
Лори реально закатывает глаза.
— Твоя мать не верит в ксероксы?
— В механизмы массового производства. — Я набираю в грудь воздуха и монотонно зачитываю: — «Даже в самой совершенной репродукции отсутствует один момент: здесь и сейчас произведения искусства — его уникальное бытие в том месте, в котором оно находится»[27].
Вот так я и начинаю массовые беспорядки, когда все одновременно говорят об искусстве и его смысле, природе аутентичности и прочей стандартной фигне.
Лори молчит. Пытаюсь поймать его взгляд, и когда получается, он говорит мне одними губами: «Ты вообще кто?»
А я ему в ответ, тоже губами: «Я твой».
И мы держимся за руки под столом, пока не вносят яблочно-айвовый тарт с крошкой. Пена из кальвадоса выглядит ничего, а на вкус это полный улет. Мне хочется слизнуть ее с пальцев Лори. Божечки. Лори и еда. Две мои самые любимые вещи.
— А ты, Тоби? — разрезает мой личный гастрономическо-похотливый туман голос Шерри.
— А? — Господи, только не спрашивайте меня об искусстве, мне на него покласть.
— Ты тоже художник?
— Э-э, нет. — Я включаю Капитана Очевидность: — Это по наследству не передается.
Он так мило улыбается, что даже немного чувствую себя сволочью, что так сорвался.
— Просто подумал, что у тебя, наверное, тоже есть к этому интерес.
— Нет, я работаю в кафешке.
— Ужасно богемно с твоей стороны, — протягивает Джаспер.
Ёпт, иногда тебя опустят несмотря, блин, ни на что.
— Угу. Между прочим, близнецы Крэй[28] уже тогда вышвыривали людей из окон витрин.
— Дай угадаю: днем ты изучаешь человеческую природу, а по вечерам работаешь над своим романом?
— По вечерам я езжу к деду и жду выходных, чтобы увидеться с Лори. — И теперь у всех на лицах разочарование. Ну, у всех, кроме Лори. Эх. — Раньше мне хотелось стать поэтом, ясно?
— И почему передумал? — Я уже плохо соображаю, кто смотрит, а кто спрашивает. Пожимаю плечами в ответ.
— Слишком люблю поэзию.
Джаспер отодвигает в сторону свой чуть надкусанный тарт — преступное расточительство, по-моему — и придвигает бокал с вином. Он опирается локтем о стол, чего вообще-то делать не положено, и подпирает ладонью подбородок, изучая меня своими красивыми глазами и улыбаясь едва заметной, загадочной улыбкой.
— Я тебя решительно обожаю, Тобермори. Каким поэтам отдаешь предпочтение?
С ним так легко забыть, что кроме него существует еще целый мир.
— Да всяким, на самом деле.
— Только не надо кокетничать. Тебе не идет.
— Ну ладно. Мне нравятся… метафизики, особенно Донн и Марвелл. И граф Рочестер. И Франсуа Вийон. И Байрон. И Джерард Мэнли Хопкинс.
— Значит, любишь стихи пожестче и побрутальней.
— Как и мужчин.
На Лори нападает приступ кашля.
— Просто нравится, когда звучание тоже составляет немалую часть картинки, понимаешь?
— Понимаю, — серьезно отвечает Джаспер. И, кажется, не шутит.
— Я люблю и Уилфрида Оуэна. И Мину Лой — она единственная из модернистов, кого я переношу. И Бренду Шонесси. И Ли Ян Ли. И Эдуардо К. Коррала. — Мне уже становится неловко, словно части моих внутренностей показались наружу. — А, и Дона Маркиса.
Джаспер смеется, но так по-доброму, что я, можно сказать, в шоке.
— Toujours gai, Арчи, toujours gai[29].
Тут я, кажется, куда-то выпадаю, потому что в следующий момент уже нет ни стихов, ни мягкого ритма голоса Джаспера, а Лори тянет меня за локоть.
Вместе с нами встает и вся комната. И вот вам показатель, как быстро начинаешь принимать странное за само собой разумеющееся, потому что я не удивляюсь ни на секунду. А скоро начну ожидать, что окружающие будут прыгать вверх-вниз, смотря, что именно я делаю.
Чувствую, что Лори весь напрягся, но не могу понять, почему.
— Следующая часть тоже традиционная, — говорит он с резкой ноткой в голосе, подталкивая меня к боковой двери. — Мы сядем в круг, по которому будут пускать напитки. Всегда наливай тому, кто справа, и передавай графин тому, кто слева. Подливать будут, пока не перестанешь осушать свой бокал, поэтому я тебя умоляю, не забывай о том, чтобы остановиться, иначе мы просидим там вечность.
— Хорошо. Передавать налево. Потом перестать пить. Ясно. — Улыбаюсь ему, но он не отвечает мне улыбкой.
— И боюсь, сидеть мы будем по-отдельности.
— Что? Почему?
— Не знаю. Просто так получается.
Надеюсь, он не в духе потому, что не сможет пить бренди, держась со мной за руку, хотя и не уверен. Вроде я его нигде не опозорил.
Мы все набиваемся в другую комнату — для разнообразия не обшитую дубом, но с большой хрустальной люстрой. Все кресла расставлены в форме подковы вокруг камина, и на входе нас так разделяют по разным направлениям, примерно как пассажиров на Титанике.
Я очень хочу вцепиться в Лори, но не могу. Иначе буду смотреться как дятел.
Кажется, это задумано как такая особая социальная алхимия, потому что меня проводят к нужному креслу как на праздник. В следующем уже сидит какой-то мужик, и надо же — кажется, он счастлив видеть, кто ему достался. Пока я сажусь, мы пожимаем руки и представляемся, его зовут Харрисон Уитвелл.