Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

Дверь хлопнула, открываясь настежь:

— Сай, рыбка, мне надо у тебя взя... — Матильда ввалилась, как всегда споткнувшись на своих высоченных каблуках. — Ох, Сай... а что случилось?

— Заходи.

— Сеанс самолюбования? — спросила она весело, и, ничуть не смутившись, процокала к диванчику, чтобы плюхнуться на него.

— Скажи, я красивый?

— Честно?

— Предельно.

— Нет, зайчик, честно говоря, нет. Ты хорошенький, — сказала Вантуле, передумав садиться и подходя к Сольваю. — Черты лица правильные, выразительные, ты стройный, ну... волосики, конечно... — потрепала она его по чёлке, — да ничего, в общем, а что?

— Мати, раздевайся!

— О! Да пожалуйста, будем сравнивать?

— В точку.

Девушка быстренько стащила с себя залихвастскую юбчонку и сбросила кофточку, которая звякала стеклянными стразами и цепочками, как падающая рождественская елка с игрушками, сдёрнула ярко-малиновый кружевной пуш-ап. Сванхиль смотрел как-то тускло, и Мати поняла, что он совсем не развлекается, то есть делает это не ради хохмы.

— Трусы снимать?

Сай кивнул. Розовые стринги Матильда снимала, уже слегка тревожась, но гибко распрямилась, став заметно ниже ростом, когда её туфли полетели в сторону, и подошла к Саю:

— Так?

— Хорошо.

Сольвай смотрел на юное женское тело, не на свою подругу, а отстраненно на грудь (красивые белые бугорки со светло-шоколадными кружочками выступающих сосков, роскошной формы, как пирожные “сноуболл” с ягодкой... ну, аппетитные, наверное); на хрупкие плечи, его взгляд скользил неторопливо, будто кисточкой помахивая по тонкой талии, плавным изгибам стройных бёдер... Колени, как у античных статуй — округлые, прекрасные... Мягкий животик, блестящая капля пирсинга в пупке, вот тут лоно, татушка... Забавно, не отбивает ли у парней охоту, смешно ведь. И что за мерзкие такие названия: “пизда”? А у любимой тоже “пизда”? У ласковой, единственной, слабой, у лучшего солнышка, самой заботливой, близкой, у матери твоих детей?..

Мати молчала, но не тушевалась под странно внимательным взглядом друга; становясь всё серьезней, тихо спросила:

— Сай, ты был с женщиной, хоть раз? — Погладив его по голове, вздохнула она, ведь стояли очень близко. Сольвай чувствовал её запах, приятный, но слабый... воздушный, игривый, такой непривычный, без того, что любил сам — люст, нет, жизнь, сила, захват, сражение, тиски... Другая ласка, другая нежность, совсем другое желание, которое не всем дано испытать, какая-то другая глубина, без двойственности, тайна...

— А? Был. С бабушкой, — как в трансе пробормотал он.

— Что? — ахнула Матильда, руша его медитацию.

— Не спал, нет... — Он поднял глаза. — А я что сказал? — И потряс головой. — Ну тебя... Одно на уме!.. Скажи, Мати, а вот каким тебе мужской член кажется, не смешным?

— Смотря у кого!

— Нет, я серьезно. Чуть ли не сакральный смысл придают, а ведь это — всего лишь орган, ну, не знаю, рождаются с ним, умирают, без него нельзя, но не важнее, чем любой другой орган. Лицом, глазами разве не логичнее восхищаться?

— Хм, — в раздумьях закусила губу Матильда, — интересно... — И внимательно уставилась на пах Сая. — Твой мне нравится — светлый, я, знаешь, коричневые не люблю, пряменький такой... и красиво над яичками... пари‘т.

— Врешь, как всегда!

— Сай, — она погладила друга по щеке, ласково посмотрела, как-то горько, по-женски вздохнула, глубоко, всепонимающе, взлохматила ему волосы, — ты очень хорош, в смысле, красивый, как картинка, не волосатый, пальцы на ногах ровненькие, пахнешь хорошо...

— Возбуди меня, Мати.

— ???

— Хочу знать: я — раб тела, инстинктов, всей этой хуйни, механики?

— Давай сядем, не психуй, сейчас тебе всё объясню. Ну, что ты, дружочек? — Матильда взяла Сольвая за руку и повела к дивану.

Усадила его и обняла, баюкая голосом:

— Бедный. Молодое сердце, всё бы ему метаться. И почему вы, мальчики, так поздно взрослеете?

Вантуле говорила что-то, он просто слушал, почти не вникая в слова, впитывая сердечные женские причитания, как лекарство, принимая понимание, помощь близкого человека.

— Ты хороший, Сай, умный, добрый очень. Талантливый невероятно. Дурак, конечно. И профиль — просто камея, глаза голубые-голубые, как у куклы...

Сванхиль хмыкнул, ему стало спокойно, как в море, волны девичьего голоса качали его, словно колыбель, материнская ласка, которой он не знал совсем...

— Тело, — говорила утешительница, сжимая ему ладонь, — как дом, да, своевольный, но такой послушный. Тебе в нём должно быть спокойно, ты в нём живешь... такой мальчик, тут и игрушки есть...

— Сердце — ледяное, а тело живое, Мати, я никого не могу любить, — посмотрел Сай ей прямо в глаза, — там пусто, правильно сказала: я просто в нём живу. Жру, трахаюсь, — зло, но тихо выдал он, почти так же шепотом, как и подруга, которая курлыкала ему на ухо горлицей и всё гладила, гладила...

— Душа отдохнет, милый, и снова проснется...

— Так. — Вскочил Сай. — Тащи ручку!

Вантуле сразу поняла и начала озираться, заметила блокнот на кресле, перегнулась через подлокотник, выставив попу:

— Давай, что писать?

— Я... живу в теле... я — и есть тело! Куда душа делась — не твое дело!

— Ага, — одобрила вертихвостка, — клёво, записала, дальше.

Из её руки, слишком сильно царапнув по бумаге, случайно выпало перо: разве с такими ногтищами длинными удержишь! Матильда заелозила, ища его на полу, бесцеремонно наклонилась, раскрыв все свои прелести (бесстыдница! Нет, ну совершенно развратная деваха!), заметила что-то интересное под диваном. С удивлённым возгласом вытащила из кучи сваленных там мягких игрушек и пакетиков с карамелью толстого бурундучка:

— Ой, сколько! Прелесть, я возьму парочку, ну, пожалуйста?

— Ни одного! Все мои! Лапы прочь, наглячка!

— Жалко, что ли? Ты чего это тут детский склад устроил?

— Не детский, — закусил губу Сай.

— От кого? Поклонник? Я его знаю? — В глазах Мати вспыхнуло любопытство.

— Знаешь, — после некоторого раздумья ответил Сай.

— Расскажешь?

— Неа, — отрицательно помотал он головой, но вдруг, сам не понимая, почему, передумал: — Это от Поттера.

— От... ??? — Девичьи глаза стали похожи на блюдца. Но через пару секунд она уже хмыкнула, выразительно подняв тоненькие брови, и заявила: — Я так и знала. Одобряю.

— О! Тебя забыл спросить! И что одобряешь-то? Он просто... просто... — Сай внезапно понял, что больше не хочет — не может! — врать самому себе и должен хотя бы кому-то рассказать... — Аврец... мы переписываемся, кажется, — начал он не очень смело. Через несколько минут говорил про Поттера уже без всяких обидных прозвищ. И закончил тихо, но уверенно: — Он. Гарри Поттер. Гарри. Нужен мне. Зачем? Не спрашивай. Нужен — и всё.

Мати пожала плечами:

— А чего спрашивать, и так понятно. Нужен. Львят тоже жалко? А конфетку? Можно, жмот-бархатный-живот?

— Бери, чудовище! И одевайся.

— Да ладно! — Отмахнулась Мати, засовывая за щеку сразу две карамельки из поддиванной заначки. — Тебе надо интимную стрижку сделать! Срочно, раз такое дело! Сейчас смотаюсь к себе, а ты сиди, никуда не убегай, слышишь? — И она голяком рванула в коридор.

— Убежишь тут... — вздохнул Сай. Ему вдруг стало холодно... и страшно. Он начал одеваться, с удивлением замечая дрожь в руках. — Блин! Что со мной?

Растеряно развернув одну карамельку, осторожно, будто опасаясь яда, положил её на язык. Сладость? Мёд? Рай?.. Поттер? Лю...

Додумывать не посмел, запретил себе. Погладил плюшевого львёнка, пощекотал ему брюшко, поводил своим носом возле мохнатого уха, нажал пальцем на пластмассовую кнопку носа. Отбросил зверёныша на диван и накрыл сверху подушкой. Взял оставленный Матильдой блокнот и дописал новую песню:

Мне шлюха моет голову в сортире борделя,/тихо/

Я проснулся с двумя чуваками в постели.

Я плохой мальчик, а что вы хотели!