Event Reborn (СИ)

— Но… как же мы с тобой… — Том услышал, что голос Билла срывается.

Он и сам уже был на грани, а стальной кулак всё сильнее сжимал его лёгкие. Долгожданного облегчения не приходило, приходила только тупая и тихая, рвущая когтями боль. Том присел уже не на стул, а на край его кровати. Он заполз к Биллу, обнимая его и пряча лицо в его груди.

— Прости, Билл, я не хотел, чтобы это прозвучало так, я не хотел, чтобы так вышло, — бессвязно забормотал он. — Я не знаю, что мне делать. Я не могу уговорить маму, она уже решила всё абсолютно твердо!

Билл смотрел на него пустыми глазами, зрачки его остекленели точно у куклы. Он даже не отвечал на объятие. Только новые солёные дорожки скользили по его лицу.

— Билл, не молчи, ты один из нас всегда знаешь что сказать. Найди слова, пожалуйста, — Том теребил его за плечи, гладил по шее, по щекам, чтобы только успокоить.

— А как же школа? Как же всё остальное, наши друзья? Как же мы? Я не смогу быть тут без тебя, Том!

— Чёрт, да не знаю я… — Том уткнулся в плечо друга, дав волю слезам. — Думаешь я знаю? Я всю ночь не спал, только и думал, как тебе об этом сказать…

Билл прикоснулся губами к его макушке, машинально обнимая здоровой, не парализованной рукой. Слёзы безостановочно катились из его глаз. Внутри, словно тромб, что-то обрывалось, разбиваясь на тысячи отчаянных кусочков. Какая-то часть души обоих мальчишек детства действительно оторвалась и умерла на этих словах. Осознание не пробивалось через вакуум, потому что ни Билл, ни Том не могли дать себе ответ на вопрос: и что дальше?

— Твоя мама действительно твёрдо все решила? — нашёл в себе силы спросить Билл, когда слёзы прекратили сдавливать его горло.

Том даже не мог разжать руки, крепко обнимая. Зажмуриваясь до боли.

— Твёрже некуда. Я боюсь, нам с тобой придётся расстаться…

И тогда, впервые за годы их дружбы, Билл промолчал. Да и какие слова могли им помочь теперь? Тишина накрывала их с головой, погружая обоих друзей в отчаяние. Они думали об одном: жаль, что у них не было возможности не влюбляться друг в друга. Возможно, если бы они оставались просто друзьями, тогда бы всё было правильно – так, как надо. Не так больно.

А теперь нужно было расставаться и отрывать от себя уже с мясом.

========== 2005 год, 16 ноября, среда. Неделю спустя. ==========

In a time when everything was free

And the whole damn world revolved around me

I can’t go back and I won’t go back to you

(Can’t Go Back — Hedley)

В тот день друзья просидели в палате молча, просто обнявшись и глотая обиду, пока медсестра не выгнала Тома. Биллу было запрещено нервничать, потому, что из-за этого начинала сильнее болеть голова. Но это беспокоило его меньше всего — хотелось умереть.

Том категорически протестовал, не желая оставлять друга в таком состоянии, но медсестра настойчиво толкала его на выход, и парню осталось только обернуться один раз, чтобы увидеть, как что-то гаснет в знакомых карих глазах. Было ли это признанием поражения, Том не знал, но Билл так или иначе принял новость об отъезде. Тому хотелось бы верить, что он это переживёт, что его сердце не будет рваться в одиночестве на мелкие части. Но не мог обещать подобного даже самому себе. Он был разбит, а после разговора не полегчало ни на грамм.

Каждый день Том заходил на положенные десять минут, и каждый такой визит приносил ему новые сомнения, потому что какая-то часть души теперь боялась общества друга. Том пытался внушить себе, что сможет начать отвыкать от него, если не будет встречаться часто, но это не помогало. Каждый визит заканчивался одинаково: слезами и болью.

Всё напоминало о скорой разлуке. После больницы Том возвращался домой, где бесконечно запаковывал одежду, предметы интерьера и посуду, книги и технику. Взгляд его всё время блуждал в пространстве. Симона не стала откладывать всё в долгий ящик, часть ненужных вещей решила отправить на новое место самолётом заранее, на следующий же день, договорившись, чтобы всё это привезли в новый дом до их приезда.

Карл помогал собираться. О его переезде не могло быть и речи — у него всё ещё оставалась предыдущая семья, финансово зависящая от него, и дочь с особыми физическими потребностями, за которой нужен был тщательный уход, поэтому он просто оставался тут, как часть прошлого. Как и всё, что связано с Эвереттом. Пожалуй, из всех только он и сохранял спокойствие, просто делал, что ему скажут. Симона молчала. Том молчал. Молчал телефон. Молчал пустеющий дом.

Том, конечно, пытался говорить с мамой и переубедить её. Но всегда слышал в ответ только холодное и решительное «Мы уезжаем. Это окончательно, Том». Он проиграл. Он надеялся, что у матери не хватит ни сил, ни воли на ещё один переезд, и ошибся. Симона оказалась сильнее.

Так прошло несколько одинаковых дней, а за ними несколько бессонных ночей. Том часто сидел у себя, думая, расхаживая по комнате или мучая дневник.

Так он встретил утро очередного дня — на подоконнике над записью, датированной сегодняшним днём:

Сегодня мама написала заявление на увольнение.

Я сдаю досрочно все экзамены, хотя в институте меня и так ждут с распростертыми объятиями.

Это действительно происходит, мы уезжаем. Я до их пор не могу поверить в то, что это реально. Я бы хотел дождаться конца года, посмотреть, как в Эверетт снова придет тепло. Зачем так спешить?

Больше выдавить из себя он ничего не мог. Перелистнув хрупкие страницы, Том перечитал предыдущие записи. Его тетрадь кончалась, в ней остались всего два листа. Весьма символично.

За окном поднялся ветер. Соседний двор был пуст. Бастер на заднем дворе с трудом волочил задние лапы — от старости ему стало труднее ходить. Порывы ветра трепали истлевшие и оборванные верёвки от качелей-шины, которую уже давно отвезли на свалку. Запустение коснулось всего, что окружало жизнь МакГратов.

— Тооом, спустись вниз! — из мыслей Тома вырвал голос Карла, который явно удалялся в сторону кухни.

— Отвали! — закричал мальчик, не трудясь узнать, в чём дело. Настроения говорить у него не было.

— Спустись, к тебе пришли! — настойчиво повторил голос.

Бросив на кровать тетрадь, Том клятвенно пообещал себе, что не пойдёт на убийство, но только потому, что Карл и так покидал их жизнь.

Том гадал, кто это мог быть. Друзья из школы не приходили к нему, все остальные лежали в больнице. Билл пошел на поправку. Когда Том видел его в последний раз, он выглядел значительно лучше и даже ходил, так что им удалось немного погулять по коридору больницы. Но не он же это прилетел сейчас к дверям, едва оправившись от стресса?

Однако, когда Том дошел до нижних ступеней, сердце его сделало немыслимый кульбит. На пороге, улыбаясь грустной и измученной улыбкой, действительно стоял Мёрфи.

Ему стало лучше, но о выписке речи, конечно же не шло. Как он оказался тут? Прежде, чем всерьёз задуматься об этом, Том слетел с лестницы, прокатившись вниз почти весь пролёт. Он налетел на друга и заключил его в объятия, не замечая, как Симона смотрит на него странным взглядом, не замечая, как Карл выронил от удивления коробку.

— Билл, что ты тут делаешь? — Том схватил его голову, отстраняя друга от себя и убеждаясь, что он реальный. Том старался не сдавливать его слишком сильно.

— А сам ты как думаешь? Я ушел из больницы под расписку Гордона о том, что он будет смотреть за мной. Не могу там больше находиться. Чувствую, что теряю время, которое всё ещё могу провести с тобой, — негромко, чтобы не услышали мама и Карл, сказал друг.

— Я рада, что ты в порядке, Билли, — Симона махнула ему рукой, уходя в комнату.

Том отстранился от мальчишки. Синяки на Билле уже почти зажили и оставалась только легкая желтизна. Покалеченную руку удерживал бандаж, однако повязку с головы уже сняли. Выглядел он всё ещё неважно, но Том был так безумно рад его видеть, что плевал на эти мелочи. Он не мог поверить в то, что Билл сделал это.

Именно сегодня не получилось попасть к нему в палату из-за необходимости паковаться. Конечно, Том не одобрял этого безрассудного побега, но всё же не мог не улыбаться, сжимая в своей руке тёплую ладонь.