Я без ума от французов (СИ)

– Что, Тиерсен? – Цицеро приоткрывает глаза, он уже почти совсем не контролирует себя.

– Я хочу, чтобы ты запихнул свою беретту мне в задницу. Я хочу, чтобы ты выебал меня пистолетом, да, я хочу этого! – Тиерсен почти кричит, и Цицеро опускает руку с пистолетом, будто действительно собирается это сделать, но только кладет его между сиденьями и обхватывает Тиерсена за шею обеими руками, целуя в губы, ритмично вбивая язык ему в рот, ритмично вбивая член ему в задницу. У Тиерсена в ушах шумит, и он только слышит сбившееся ко всем чертям дыхание, переплетающееся, и короткие стоны от слитных движений, не разбирая уже, где чьи, чувствуя, как сильно раскачивается машина, и жмурит глаза, давая Цицеро трахать его несдержанно. Минуту за минутой, и они кусают губы, кусают больно друг друга – в щеки, в шею, в нос – чтобы не кончать еще хоть немного.

– Мне еще постоять здесь, или вы все-таки оторветесь друг от друга? – Тиерсен вздрагивает всем телом, открывая глаза и резко поворачивая голову. Типичный провинциальный полицейский, в солнцезащитных очках и с крепкой челюстью, может, и оперся бы на дверцу, но только презрительно скрещивает руки на груди. И Тиерсен чувствует себя невозможно голым, невозможно… развратным, потому что он стонал последние несколько минут так, что даже не услышал звука подъезжающей машины, потому что от него дико пахнет потом и смазкой, потому что у него совершенно мокрые подмышки, поясница и виски, потому что член и не думает опускаться, только прижимаясь к животу. И это все не считая того, что он сидит на Цицеро в самой прозрачной позе из всех возможных, и тот спокойно держит руки у него на бедрах.

– Чья машина? Ладно, неважно, ты, – полицейский кивает Тиерсену, – одевайся, берите права, и идем составлять протокол.

Тиерсен пытается слезть с Цицеро, но маленький итальянец не отпускает его, жестко давя на бедра, и улыбается самой широкой из своих улыбок.

– Нам не нужны проблемы, инспектор, – он не знает французского и говорит на английском с акцентом.

– У вас уже проблемы, – полицейский тоже переходит на английский с выражением сильнейшей вынужденности. – Я попросил…

– Могу представить, – Цицеро перебивает его, недовольно качает головой, поворачивается к Тиерсену и снова приподнимает его, вталкиваясь мягко. – Но вот какое маленькое дело: только сам Господь Бог, Преподобная Дева Мария и этот человек могут просить Цицеро прекратить сейчас.

– Цицеро, постой, – Тиерсен кладет руку ему на грудь, но не удерживается и, чувствуя себя последней шлюхой, стонет коротко, чувствуя, как горячо вздрагивает член Цицеро внутри него и скользит полно и плотно.

– Вы что, еще и под наркотиками, ребята? – полицейский присвистывает. – Ладно, не заставляйте меня вас задерживать, прекращайте, давайте документы и идите в мою машину.

– Цицеро, кажется, сказал тебе: ты не входишь в его список, – необыкновенно четко повторяет маленький итальянец, кладя руки на талию Тиерсена.

– Да твой дружок совсем двинутый. Ладно, последнее предупреждение, – полицейский кладет руку на кобуру. – Вы сейчас же заканчиваете и идете в мою машину, иначе я буду вынужден применить силу.

– Господи, да как же ты мне надоел! – Цицеро возмущенно повышает голос и опускает правую руку. И Тиерсен за какую-то долю секунды понимает, что он собирается сделать. И почему-то совсем не хочет его останавливать. Он может, достаточно только схватить за запястье, но… Тиерсен действительно хочет это увидеть. Он хочет увидеть это именно сейчас. И только отклоняется назад, давая Цицеро свободу для маневра, и выставляет напоказ свой поднятый и твердый невыносимо, сочащийся член. Движение стремительное, секундное, отточенное, и Тиерсен даже не успевает разглядеть все в деталях, только слышит оглушающий выстрел, видит широко распахнутые желтые глаза и чувствует, как густые капли крови брызгают на его щеку, как Цицеро дергается от отдачи. И от всего этого, от окончательного осознания того, как на самом деле опасен его маленький итальянец, Тиерсен дышит хрипло, и тонкая струйка спермы стекает по его головке, и ему даже не нужно было трогать себя. Но нужно теперь, и он смотрит в желтые глаза, потому что сказать что-то, двинуться, когда все тело напряжено на какой-то грани перед сильной судорогой – невозможно. Цицеро понимает его мгновенно и с силой обхватывает левой рукой мучительно пульсирующий член. И Тиерсен не помнит, чтобы когда-либо кричал так, как кричит сейчас, пачкая выплескивающейся густыми струйками спермой кремовую рубашку Цицеро, смыкаясь плотно вокруг его члена, выгибаясь так, что почти достает затылком до лобового стекла.

Цицеро дышит тяжело, но дает Тиерсену успокоиться, поглаживая его член, собирая сперму пальцами, и откладывает пистолет. И когда Тиерсен поднимает утомленный взгляд, снова подхватывает его под бедра и мелко, скоро трахает, искусывая губы уже до конца. Тиерсен расслаблен, он опирается только на колени, и внутри все еще несильно, сладко сжимается, идет томным оттоком по всему телу, и он ласково гладит щеку Цицеро, чувствуя, как он весь напряжен. И наклоняется, целуя коротко и беспрестанно.

– Хороший мой, – и каждый сорванный стон нравится Тиерсену, ему сейчас нравится даже то, как член пульсирует и скользит в его расслабленной заднице, это очень чувствительно, но не болезненно. – Мой маленький убийца, – Тиерсен смеется и сам двигается резко, сжимая крепко широкие плечи, и Цицеро содрогается и запрокидывает голову с высоким криком. Он кончает так сильно, что дрожит весь и только выдыхает еще в стон, насаживая плотно Тиерсена на себя. И Тиерсен, дав ему отдышаться самую малость, снова приникает к его губам, мягко раздвигая их, лаская языком зубы, чувствуя, какая вязкая у них обоих слюна.

– Ф-фух, надеюсь, там, где мы будем жить, есть прачечная, – Цицеро устало откидывается на сиденье и закрывает глаза, тяжело дыша ртом.

– Думаю, это лучше выяснить как можно скорее, – Тиерсен слезает с него аккуратно, но все равно пачкает кожу стекающей спермой. Впрочем, на ней и так уже масляные пятна, так что сильно хуже не будет. Но он все равно лезет под сиденье, доставая свои упавшие трусы, и вытирается ими быстро, натягивая брюки на голое тело. Цицеро тоже обтирает себя и кое-как размазывает пятна на рубашке, едва приоткрывая глаза. На самом деле, конечно, его вовсе не беспокоит, что одежда испачкана.

Тиерсен быстро одевается и стирает кровь со щеки, пока Цицеро ловко перебирается на заднее сиденье, копаясь в сумке. Найденная бутылка содовой кажется ему потрясающе холодной, и он открывает ее зубами и пьет жадно, оставив половину. Тиерсен берет ее в обмен на пистолет и напивается, заводя машину. Он сначала подает назад, объехать тело на дороге, и через несколько минут уже не видит полицейской машины за поворотом, только тогда полностью расслабляясь. Цицеро флегматично раскладывается на заднем сиденье и прикрывает глаза рукой.

– Разбудишь меня, когда будем в Париже?

– Конечно. И, хотя мне и понравился… твой способ уплаты штрафов, – Цицеро хихикает, – давай не будем делать так слишком часто, о’кей?

– Никаких проблем, Тиерсен.

========== II. ==========

Селестин, конечно, назначил встречу в каком-то ресторане, и Тиерсен, смывая пот и присохшую сперму в гостиничном душе, надеялся, что брат планирует не только оплатить счет, но и приложить к нему весомую сумму. И позже, пожимая ему руку и представляя Цицеро, Тиерсен улыбается так, будто видит хищного зверя, который может озолотить владельца ярмарки, а может и вспороть ему кишки. Хотя Селестин меньше всего похож на зверя, скорее уж на тонкокостную птицу. В свои двадцать пять он выглядит весьма смазливо, и черные блестящие волосы уложены аккуратно, а хрупкие черты лица можно испортить все разом одним ударом. С Тиерсеном у них общего – только бледная кожа, и та загорела у старшего брата, да глубокие темные глаза. Цицеро разглядывает младшего Мотьера почти с непристойным любопытством не меньше минуты, пока тот неторопливо листает меню, и Тиерсен не выдерживает, пиная своего итальянца под столом.